— Может быть, его арестовали? Он бывал несдержан на язык, Кэти. Что, если он оказался в чем-то замешан и его посадили в тюрьму?

— Если это так, то не в Шропшире и не в Стаффордшире. Если бы его судили здесь, мне бы сказали. Мистер Тревис наверняка знал бы об этом.

Верити взяла руки Кэти в свои.

— Значит, все это время ты ждала, не зная, оплакивать его или нет?

— Или тебя, детка. Или тебя.

— Я разузнаю, что с ним случилось, Кэти. Даже если новости будут плохими. Но тебе не придется больше ждать. — Она оглядела полутемный домик. — Здесь, должно быть, неуютно, когда идет дождь, а особенно — зимой.

— Я считаю, мне повезло, что у меня есть хотя бы этот дом. Когда Майкл уехал, меня выселили из принадлежавшего заводу дома, где мы жили.

Этого не должно было случиться. По соглашению, заключенному с Бертрамом, Кэти не должны были выселять из ее дома. Еще одно свидетельство вероломности Бертрама привело Верити в бешенство, которое ей с трудом удавалось скрыть.

— Я позабочусь о том, чтобы в будущем у тебя было более удобное жилье, — сказала она и вдруг вспомнила, что не имеет права что-либо обещать — ей придется сначала просить разрешение у Хоксуэлла. Ей придется обращаться к нему, чтобы получить хотя бы крохи своего наследства и помочь этой дорогой ей женщине.

Она встала и подошла к столу, на котором стояла корзинка.

— Я купила продуктов на потом, но кое-что мы съедим сейчас. — Она развернула мясной паштет и кусок сыра. — Давай сядем, и ты расскажешь мне все о наших соседях. Рассказывай только о хорошем, остальное я уже знаю.

Хоксуэлл наблюдал за баржей, ожидавшей, когда откроется входной шлюз. Большие ворота, запиравшие его, открылись, вода прибыла, и груженная углем баржа начала медленно подниматься, а достигнув нужного уровня, проплыла мимо выходных ворот шлюза.

Побродив немного по окрестностям, Хоксуэлл вернулся к карете за домиком Кэти и посмотрел на часы. Верити, наверное, захочет побыть с Кэти подольше.

Когда он говорил с Верити об этой женщине, у него сложилось впечатление, что она была для нее чем-то вроде няни или гувернантки. Но наблюдая за их радостной встречей, за тем, как они обнялись и расплакались, он понял, что имела в виду Верити, сказав, что эта женщина ей как мать.

Окрестности показались ему тихими и безопасными, и он решил все же уехать, предварительно послав кучера сказать Верити, что вернется через два часа.

Лосфорд-Холл был расположен на холме в конце дороги, проходившей по лесу. Хоксуэллу понравился особняк, но его местоположение придавало дому загадочный облик. Впрочем, это вполне подходило человеку, жившему сейчас в нем.

Джонатан Олбрайтон принял его в библиотеке, доверху набитой книгами и всевозможными бумагами. Не все это досталось нынешнему хозяину вместе с домом. Об этом свидетельствовали кипы каких-то брошюр и непереплетенных книг, соседствовавших рядом с аккуратными томами в кожаных переплетах, которые были обычны для подобных особняков.

— Рад, что ты заехал. Я очень на это надеялся, — сказал Олбрайтон.

Хоксуэллу он показался немного похудевшим, но манера держаться все еще говорила одновременно и о почтительности, и о высокомерии. Его длинные волосы были забраны в старомодный хвост, а темные глаза и вся внешность, как всегда, располагали к доверию и желанию поделиться секретами. Однако Хоксуэлл знал, что, сколь долго на него ни смотри и сколь часто с ним ни разговаривай, никогда не узнаешь, о чем думает этот человек.

— Значит, ты знал, что я приехал. — Это был не вопрос, а утверждение. — В деревне слухи распространяются быстро, не так ли? А как мировому судье, тебе все становится известно раньше, чем многим другим.

— Твой приезд просто подтвердил то, чего я ожидал. Ты, в конце концов, должен был приехать хотя бы для того, чтобы узнать о наследстве твоей жены.

Они оба сидели в удобных креслах — таких, в которых чувствуешь себя уютно и можешь читать много часов подряд. Этот человек, несомненно, так и делал. В университете Олбрайтон был весьма прилежным студентом, и все считали, что он станет профессором. Вместо этого он избрал жизнь кочевника, путешествуя по свету, а в Лондоне никогда не задерживался надолго.

Такой образ жизни, а также доход непонятного происхождения, привели Хоксуэлла, Саммерхейза и Каслфорда к выводу, что Олбрайтон занимается какими-то полулегальными делами — возможно даже, по поручению правительства.

— Значит, ты стал сельским джентльменом, — сказал Хоксуэлл, с нескрываемым восхищением оглядывая библиотеку. — Хотя это и соответствует твоим интеллектуальным интересам, я как-то не представляю себе, что тебе удастся задержаться здесь надолго. Правда, служба мирового судьи дает тебе достаточно пищи для твоего неуемного любопытства.

— Это было неожиданным назначением. Но я стараюсь честно выполнять свой долг.

— Я уверен, что ты прекрасно со всем справляешься. И надолго ты намерен остаться в Англии?

— Посмотрим. — Олбрайтон улыбнулся. Глубина его темных глаз притягивала, но, как всегда, была непроницаемой.

— Мне все уши прожужжали всякими историями о подрывной деятельности в этом регионе. Дама, к которой я приехал с визитом, убеждена, что грядет революция. Она рассказала какую-то чепуху о том, что Клебери купил пушки. Я сегодня не видел ничего такого, что могло бы спровоцировать такие страхи.

— Слухов всегда больше, чем оснований для них. Я, правда, стал более осмотрительным, разговаривая с людьми, которые, возможно, разжигают недовольство, чтобы их не провоцировать. А что касается Клебери… он никогда не был особенно умен, не так ли?

— Многие в парламенте считают, что министерство внутренних дел больше возбуждает недовольство, чем гасит его. Говорят даже, что здесь работают провокаторы, находящиеся на службе у министра. Тебе что-нибудь об этом известно?

Олбрайтон просто посмотрел на него, но на его губах и в глазах заиграла усмешка.

— А я-то думал, это визит вежливости. Тебя что, пэры послали, чтобы ты проверил слухи? Если так, ничем не могу помочь. Я не встречал ни одного агента-провокатора, если они вообще существуют.

— Меня никто не посылал. Мне просто самому любопытно. — Больше всего ему хотелось знать, почему Олбрайтон здесь. Конечно, с окончанием войны работы для шпионов стало меньше, так же как упал спрос на железо. Должен же человек чем-то заняться, если перестал быть востребованным.

Хоксуэлл встал и выглянул в окно. Оно выходило в небольшой сад, за которым начиналась дикая природа.

— Ты давно вернулся в Англию? Странно, что в городе никто об этом не знает.

— С год уже. Я в Лондоне не задержался, и у меня не было времени встретиться с друзьями.

Хоксуэлл не считал себя близким другом, с которым хотел бы встретиться такой человек, как Олбрайтон. Да и были ли у него друзья?

— У тебя прекрасное поместье. Получил в наследство?

— Я тоже считаю, что поместье прекрасное. Спасибо.

Хоксуэлл рассмеялся.

— Тайн тебе не занимать, не так ли?

— Это не тайна, а моя личная жизнь.

— Сомневаюсь, что Клебери не вмешивается в твои дела, если вы стали с ним друзьями.

— Я не стал бы называть лорда Клебери своим другом.

Хоксуэлл обернулся.

— Так для чего же ты здесь поселился? Не для того же, чтобы дышать целебным деревенским воздухом.

— Ты бы хотел, чтобы я тебе солгал, Хоксуэлл? Придумал историю, которая соответствовала бы твоим представлениям обо мне? Если настаиваешь, так и будет. Но я предпочитаю этого не делать. Мы знаем друг друга достаточно долго и в прошлом приятно провели немало времени. Ты и некоторые другие заслуживают лучшего.

Да, у них было что вспомнить. Было в жизни их четверки и хорошее, и плохое. Правда, они не всегда шли по жизни плечом к плечу. Олбрайтон всегда оказывался немного в стороне, и его окружала какая-то тайна. Сейчас он назвал это личной жизнью.

Хоксуэлл вернулся в кресло.

— Нет, не надо лгать. Расскажи лучше, как обстоят дела в Париже. Я уверен, что ты был там совсем недавно.

— На сегодня у тебя больше не намечено визитов? — спросил Хоксуэлл, когда Верити вышла из домика Кэти.

— Больше нет. — Они сели в карету. — А где ты был?

— Осматривал окрестности.

Верити посмотрела на него — и вдруг пересела к нему с сиденья напротив. Он обнял ее за плечи.

— Мой кузен вернется через день. Нэнси сообщила своей домоправительнице, что они возвращаются.

— Я и не думал, что он задержится в Лондоне после того, как ты уехала. Так что ничуть не удивлен.

— Я намерена поговорить с ним о Кэти, но он не станет меня слушать. Он будет отрицать, что лгал мне и давал ложные обещания.

Она немного повозилась и умудрилась сесть ему на колени. Потом поцеловала его таким же образом, как он потребовал от нее утром. Он был в восторге.

— Ты уверена, что хочешь начать все здесь и сейчас? — Он уже не мог оторвать от нее рук.

— Уверена, — ответила она и опять поцеловала его, как бы подтверждая свое твердое намерение.

Поощрения ему уже не требовалось, а она так ерзала у него на коленях, что все соображения по поводу времени и места куда-то испарились.

Он спустил ее ноги на пол кареты. Она склонилась над ним, уперев руки в спинку сиденья у него за спиной.

Он высоко задрал ей юбку и подол сорочки и приказал:

— Держи так.

Она еще выше подняла одежду и прижала ее к груди. Она стояла, раздвинув ноги, и эта поза показалась ему невероятно эротичной. Ему захотелось взять ее именно такой, но…

Не сейчас. Не здесь. И время не то. Подняв голову, он начал рукой ласкать влажные завитки у нее между ног, потом погрузил пальцы вглубь и ласкал до тех пор, пока она не начала вскрикивать от каждого прикосновения.