— Ты не даешь обедов для изысканного общества.

— Не даю. Они так утомительны. Но в приступе ностальгии по нашей старой дружбе, начавшейся уже не помню когда и почему, я решил устроить обед, на который вы оба будете приглашены со своими женами. — Он встал, раздраженный тем, что его заподозрили в недостойном поведении, хотя отлично понимал, что не имеет на это права.

— Ждите приглашений. Оба. В первый вторник следующего месяца.

Прежде чем Каслфорд смог уйти, Саммерхейз остановил его, чтобы кое-что уточнить.

— Каслфорд, никто из изысканного общества не приедет на твой обед. Ты почти всех либо оскорбил, либо обидел.

— Это правда, но я сказал не просто «изысканное», а «самое изысканное». Так вот самые изысканные придут.


Глава 15


Каждое утро Верити, прежде чем выйти в сад, завтракала в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Она всегда пила чай, и это потворство своим желаниям напоминало о том, что быть графиней не так уж и плохо.

Утром сюда приносили почту, и для нее всегда было несколько писем. Коллин приглашала навестить вместе с ней кого-нибудь из ее друзей, которые оставались в городе. Дафна и Селия писали о том, как продвигается строительство новой оранжереи. Одрианна присылала записки, приглашая на прогулку.

Она знала почерк каждой из подруг, поэтому когда пришло письмо, написанное незнакомой рукой, первым выхватила его из пачки. Потом она узнала почерк. Нэнси Томпсон, жена Бертрама, прислала ей письмо.

Сначала Верити решила не вскрывать его, но потом поняла, что должна прочитать это послание.

Нэнси обращалась к ней, употребив ее титул, и слишком многословно выражала свою радость по поводу того, что она здорова. В конце она написала, что они с Бертрамом остановились в гостинице Майверта и просят разрешения нанести ей визит.

Искушение повести себя как настоящая графиня было велико. Она подумала о том, что надо бы ответить резко и тем самым навсегда разорвать узы, связывавшие ее с кузеном и его женой, но потом ей в голову пришла другая мысль. Вряд ли будет правильно полностью разорвать отношения с человеком, который пока управляет ее заводом и решения которого будут напрямую влиять на ее благосостояние. Поэтому она пошла в библиотеку и написала короткую записку, предложив встретиться сегодня днем в Гайд-парке.

Потом она написала еще одну записку, мужу, в которой сообщила о предполагаемой встрече, и отправила ее с горничной наверх дожидаться его пробуждения.

Помогая Верити выйти из кареты в Гайд-парке, Хоксуэлл подумал, что она выглядит великолепно. Шляпка с голубыми лентами и белым плюмажем оттеняла ее нежное лицо, а платье для прогулок подчеркивало стройную, гибкую фигуру. Она раскрыла белый кружевной зонтик, чтобы защититься от солнца, и они оба присоединились к нарядной публике, прогуливавшейся по дорожкам парка, чтобы насладиться самым модным часом дня.

Народу было не так много, как в сезон, поэтому Хоксуэлл увидел Бертрама еще издали. Он узнал его не столько по прямым темным волосам и высокой жилистой фигуре, сколько по очень бледной коже и сонным глазам, полуприкрытым тяжелыми веками, придававшими лицу выражение то ли высокомерия, то ли скуки независимо от того, каким было его настроение на самом деле.

Находившаяся рядом с ним женщина, видимо, как Верити, тщательно продумала вой наряд. Шляпка на голове Нэнси Томпсон была надета под таким углом, чтобы можно было восхищаться ее золотистыми волосами, а зонтик она держала так, чтобы было видно гордое выражение красивого лица и большие зеленые глаза.

О чем он подумал, когда Коллин впервые представила ему эту парочку? — вспоминал Хоксуэлл. Хапуги. Честолюбцы, которые надеются схватить что-то раньше, чем успеют другие. Он их за это, в общем, не упрекал. Ему, родившемуся на самом верху, было понятно страстное стремление таких людей вырваться из низов.

Верити была, конечно, исключением.

Наконец пары заметили друг друга. Увидев Верити, Нэнси остановилась, а потом устремилась к ней с распростертыми объятиями. Прохожие оглядывались на нее, на что она, собственно, и рассчитывала.

— Леди Хоксуэлл! — вскричала она, обняв Верити. — Моя дорогая девочка.

Бертрам неловко поцеловал Верити в щеку.

— Нас очень радует, что ты здорова и вернулась к нам.

Хоксуэллу оставалось лишь надеяться, что Верити никогда не посмотрит на него так, как посмотрела на Бертрама. Хотя, если на то пошло, и он заслужил ее презрение. Даже если ее взгляд был направлен на Бертрама, он и Нэнси были его сообщниками.

— Я тоже рада вас видеть. Очень красивое платье, миссис Томпсон. Этот цвет вам очень идет.

Родственники намек оценили: графиня Хоксуэлл давала понять, что с этого момента будут соблюдаться все формальности.

— Может быть, мы пойдем, а то мешаем людям гулять, — предложил Хоксуэлл.

Все четверо пошли дальше по дорожке. Мужчины обменивались ничего не значащими любезностями, а женщины продолжили свою беседу.

— Как дела в Олдбери? — спросила Верити. — Мне иногда удавалось читать ваши местные газеты, но я наверняка пропустила какие-то новости.

— Новостей столько, что я вряд ли смогу обо всех рассказать. Но я напишу вам о тех, которые вспомню, — ответила Нэнси.

— Мистер Тревис все еще управляет заводом?

— Конечно. — Голос Нэнси немного потускнел. — В этом вопросе у нас нет выбора, не так ли?

— А викарий, мистер Тойнби? Он все так же убаюкивает свою паству воскресными проповедями?

— Мистер Тойнби покинул нас год назад. У нас теперь новый викарий.

— А сын Кэти Боуман Майкл? Что с ним стало, миссис Томпсон?

И муж, и жена отреагировали на вопрос бурно, но по-разному. Нэнси покраснела и бросила на Верити осторожный взгляд, а Бертрам взорвался.

— Давно уехал, — отрезал он. — Слава Богу, избавились. Ничего, кроме неприятностей, от этого неблагодарного мерзавца.

— Куда уехал? — настаивала Верити.

— Кто знает? В город, должно быть. К своим друзьям революционерам. Куда бы он ни уехал, мне на это наплевать. Лишь бы подальше от моего графства и моего завода.

Нэнси молчала. Верити не спускала с нее глаз, словно считая это молчание само по себе интересным.

— От вашего завода, Томпсон? — счел нужным переспросить Хоксуэлл. — Ваша преданность семье похвальна, но вы неправильно выразились.

— Да, ты выразился неправильно, Бертрам. Спасибо, Хоксуэлл. Ты избавил меня от необходимости самой напомнить кузену об этом. — Верити посмотрела на Бертрама, ожидая ответа.

Томпсон уже был не просто красным. Он побагровел.

— Вы правильно меня поправили. Наш завод, леди Хоксуэлл.

Эта встреча началась плохо и с каждой минутой становилась все хуже. Хоксуэлл решил, что пора ее заканчивать, и взял Верити под руку.

— Приятно было видеть вас обоих после столь долгого перерыва, Томпсон. Я напишу вам, потому что хочу задать несколько вопросов по поводу завода. Пойдем, дорогая. Ты не забыла, что мы приглашены на вечер?

Они наскоро попрощались. Миссис Томпсон явно огорчилась, что не последовало никаких приглашений. Хоксуэлл и Верити направились к выходу из парка, где их ждала карета.

— Ты получила удовольствие от этой встречи, Верити? — спросил Хоксуэлл. — Если твоей целью было сообщить, что между вами отныне нет никаких родственных чувств и вы теперь будете просто знакомыми, то ты своего добилась.

Верити почти не слушала, что говорил Хоксуэлл.

— Да, я получила удовольствие, спасибо, — машинально ответила она.

Ее мысли были заняты совсем другим.

Звук проникал через стену и дверь. Он доносился из соседней комнаты, скорее всего из спальни. Ошибиться было невозможно — Верити плакала.

Драммонд, помогая хозяину раздеваться, притворялся, что ничего не слышит, и что-то говорил, пока Хоксуэлл не поднял руку, призывая его замолчать, а потом и вовсе отпустил.

Оставшись в брюках и рубашке, он прошел в комнату Верити.

Она стояла у кровати и уже не плакала. Она проглотила слезы, услышав его шаги. Хоксуэлл решил, что ему лучше уйти и не мешать ей выплакать свои эмоции.

— Я не готова. Прости. — Сбросив туфли и поставив одну ногу на стул, она начала снимать чулок, словно его появление у нее в спальне могло означать только одно.

Так оно всегда и было. Но сейчас он понял, что она действительно не готова и что ей хочется поплакать. Может быть, подумал он, такое случается часто, а он просто не слышал, потому что был не в гардеробной.

Может, она плачет каждую ночь, потом вытирает слезы, раздевается и ложится в постель, ожидая, когда он придет и ей придется выполнить свой супружеский долг. Эта мысль его рассердила.

Она поставила на стул другую ногу и принялась снимать второй чулок.

— Прекрати это, Верити.

Она опустила ногу на пол и взглянула на него.

— Ты только что плакала. Почему?

Она смотрела на него не моргая, и взгляд ее голубых глаз был непроницаем. Это рассердило его еще больше.

Он хотел настоять, чтобы она ему все рассказала, чуть было не заявил, что, как муж, имеет право знать все, что хочет, но промолчал. Он мог потребовать, чтобы она отдала ему свое тело, свое послушание, свое будущее, но если она предпочитает не открывать ему свою душу и свое сердце, он ничего не сможет с этим поделать.

Он удивился, увидев, как ее глаза наполнились слезами. Она их вытерла, шмыгнула носом и взяла с постели письмо.

— Нэнси очень быстро выполнила мою просьбу. Она уже сегодня вечером прислала это с нарочным из Олдбери. Это список соседей, которые умерли, старые и молодые, пока я отсутствовала и, ничего о них не зная, не могла их оплакать. Она также написала о тех, кто уехал, и даже о тех, которые приехали.