Чтобы отвлечься, Клодия сделала себе педикюр, в котором пока не было необходимости. Тем не менее она потратила целый час на обработку ногтей, доведя их до такого совершенства, что они могли бы украсить своим видом последнюю страничку журнала «Вог».

Когда подсыхал второй слой лака, Клодия почувствовала, что устала и готова лечь в постель. Не успела она снять макияж, как зазвонил телефон.

– Я тебя не разбудил? – спросил Гай.

– Я еще не ложилась.

– Я тоже.

Последовала пауза, во время которой «орган вожделения» довольно бесцеремонно напомнил о себе.

Преждевременная реакция.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал Гай. – Буду у тебя через две минуты.

Клодия в смятении положила трубку. За те несколько секунд, что прошли между его первой репликой и второй, в голове у нее пронеслись самые противоречивые мысли. Она мучительно хотела его видеть. Сердце замерло в предвкушении того, что произойдет, когда они снова останутся вдвоем. И, как ни странно…

Ты подумала, что он придет наверстать упущенное – то, что могло состояться прошлой ночью на пляже. Ты подумала, что он просто выжидал, когда Аннушка заснет. Ты подумала, что он знает, – ты сидишь здесь, тоскуя по нему, и, возможно, хочет воспользоваться удобным случаем. И тебе это не по душе.

Но Гай ни о чем таком не думал. Клодия даже догадывалась, о чем он хочет с ней поговорить.

Хорошо еще, что дал время подготовиться к разговору. Она должна взять себя в руки, надеть маску и притвориться, что отчаяния, от которого сжималось сердце, вовсе нет.

– Помни, что сказала Кейт: как только почувствуешь, что он готов бросить тебя, бросай его первая.

– Но я в этом не уверена. И если кто-то собирается сжигать корабли, то это буду не я.

Пока Клодия не открыла дверь, у нее еще теплилась надежда, что она неправильно поняла его.

– Прости, – сказал Гай, обводя взглядом ее махровый халат и босые ноги. – Ты собиралась ложиться?

Его извиняющийся тон подтверждал обоснованность ее страхов. Притворяйся изо всех сил. Улыбайся.

– Я занималась всякой ерундой. Входи.

– Если бы ты задержалась, в ресторане, чтобы выпить ликера, мы могли бы поговорить там, – продолжал он. – Можно и сейчас спуститься в бар, но…

– Не стоит, я не одета.

Сама себе удивляясь, Клодия говорила спокойным тоном. Теперь она точно знала, что хочет сказать Гамильтон. За него уже сказало сожаление, звучавшее в голосе, это говорили его глаза, это на своем языке говорило его тело.

Они уселись в те же самые кресла, где сидели в ту ночь, когда исчезла Аннушка.

– Я знаю, что ты собираешься сказать, – четко, по-деловому произнесла Клодия. За один тон ей могли бы присудить «Оскара». – Ты собираешься сказать, что не имеешь права продолжать наши отношения.

О Господи, пусть он опровергнет это!

Но Гай не стал опровергать. Едва заметная улыбка тронула его губы, и Клодию ничуть не утешило, что явное облегчение, отразившееся на его лице, было смешано со столь же явным сожалением.

– Сейчас неподходящий момент, – тихо произнес он.

О Боже, лучше бы мне умереть.

– Я понимаю. На какое-то время все твое внимание должно быть отдано Аннушке, – торопливо продолжала Клодия. – И тебе не нужно извиняться. Я считаю тебя привлекательным мужчиной, но мы оба знаем, что это было мимолетной вспышкой страсти. Ты слишком устал, а я позволила себе забыться.

Господи, сделай так, чтобы он сказал: «Для меня это не было просто приятным эпизодом!»

Гай снова улыбнулся своей ленивой, теплой улыбкой, от которой замерло ее сердце.

– Ты самая правдивая женщина из всех, кого я знал.

Если бы ты только знал правду…

Помедлив, он добавил:

– Аннушка рассказала мне о каком-то австралийце.

О Господи, я так и знала. Скажи ему сейчас, пока последний корабль не сгорел дотла.

Но пока Клодия молчала, собираясь с духом, Гай продолжал:

– Мне знакомо это чувство тоски. Весной я был увлечен одной женщиной, но ее перевели в Сингапур, и с тех пор я больше ее не видел.

Такое Клодии не снилось даже в кошмарах.

– Но ты увидишься с ней снова? – Гай покачал головой.

– Я умею читать между строк и несколько месяцев назад понял, что она хочет поставить точку на наших отношениях. Она не сказала об этом прямо, но я понял. Я перестал ей звонить. Такие отношения едва ли можно поддерживать на расстоянии. Аннушке она не очень нравилась, и следует сказать, что Симонна хотя и старалась наладить с ней отношения, но всегда делала это через силу.

Однако ты все еще тоскуешь. Как я тосковала по Адаму, пока не появился ты… А тосковала ли я?

Клодия вдруг усомнилась в этом. Неужели она страдала несколько месяцев даже после того, как первая боль разлуки притупилась? Или она цеплялась за свою тоску, как за удобную привычку?

– Ну что ж, – сказала она, скрестив ноги и улыбнувшись такой улыбкой, которая могла бы обмануть любого. – Похоже, что мы в одинаковом положении. Судя по имени, она француженка, не так ли? – Гай кивнул.

– Она работает в инвестиционном банке.

Клодия не могла удержаться от искушения помучить себя.

– С тех пор у тебя никого не было?

– Нет. – Впервые с тех пор, как она с ним встретилась, на его лице появилось несколько смущенное выражение. – Но мне не хочется, чтобы ты думала…

– Что ты просто использовал меня для секса? – сказала Клодия насмешливо. – Ах, ах! Подайте мне скорее нюхательной соли, не то я сейчас упаду в обморок!

Теплый огонек в глазах Гамильтона перевернул ей сердце, а появившаяся на губах полуулыбка отозвалась где-то внутри физической болью. Если он не уберется отсюда в самое ближайшее время…

– Ты меня рассмешила, – тихо сказал Гай. – А у меня, видит Бог, давненько не было повода для смеха.

Если он не замолчит, я потеряю самообладание и выставлю себя дурой. Позволь мне, Господи, сохранить при этом хотя бы видимость достоинства.

– Ну что ж, я рада, что честно заработала свои деньги. – Притворно зевнув, Клодия прикрыла рот рукой и поднялась с кресла. – Мне не хотелось бы показаться невежливой, но я должна выпроводить тебя отсюда, пока не заснула.

Но Гай не спешил уходить.

– Я еще никогда не встречал такую, как ты, – сказал он, прикоснувшись пальцем к ее щеке. – Ты особенная.

О Господи. Прошу тебя, не делай этого.

– Тем не менее, – сказала Клодия бодрым тоном, – не позволишь ли мне лечь и выспаться для поддержания красоты? В противном случае… – она перешла на зловещий шепот, – в противном случае я могу снова потерять управление и подумать о том, не использовать ли тебя для секса.

Не успела Клодия договорить, как поняла, что зашла слишком далеко. Огонек исчез из его глаз, на лицо набежала тень.

Он, наверное, подумал: «Во всякой шутке есть доля правды» или еще что-нибудь в этом роде.

– Я тебя не использовал, – тихо произнес Гамильтон. – Ты мне очень нравишься.

Великолепно.

– Ты и сам неплох, – весело сказала Клодия. – И если нам потом не представится случай поговорить, то знай: я искренне надеюсь, что с Аннушкой все будет хорошо.

– Будет непросто, но мы не станем форсировать события.

– Лучше, если ты подаришь ей максимум внимания. Она, должно быть, чувствует себя очень незащищенной.

– Я знаю. Но если бы не ты, я так никогда бы и не узнал причину.

– Не преувеличивай. Она наверняка проболталась бы тебе сама во время очередной ссоры. И ты бы все уладил без моей помощи.

– Ты так думаешь? – Клодия не успела ничего сообразить, как почувствовала губы Гая на своих губах. – Я задолжал тебе поцелуй.

Он что, намеренно мучает меня?

– Пустяки. – Когда Гамильтон повернулся, чтобы уйти, слова вдруг посыпались из нее как горох. – Гай, я тебе больше здесь не нужна. Будет лучше для нас обоих, если я сменю билет и улечу немного пораньше.

Он оглянулся и внимательно вгляделся в ее лицо.

– Ты торопишься уехать?

– Не очень, но…

– В таком случае я бы предпочел, чтобы ты осталась. Я планирую уехать послезавтра, а до отъезда у меня будет очень напряженный распорядок дня. Аннушке потребуется компания.

– Ну, если так, то я еще поработаю над своим загаром, – сказала Клодия.

– Не переусердствуй. – Его взгляд, скользнув по лицу и шее, спустился до светло-золотистых ножек, выглядывающих из-под халата. – Слишком густая позолота может испортить лилию. – Легонько похлопав ее по талии, Гай исчез за дверью.

Клодии стало безумно жаль себя. Давненько она не ревела так, что лицо опухает до неузнаваемости, но сейчас дала себе волю.

Если бы Гамильтон вел себя как обычный мужчина, живущий по двойным стандартам, который полагает, что он в полном праве идти на поводу у своих инстинктов, тогда как женщина этого делать не должна! Если бы он разозлился и назвал ее потаскушкой, она бы стала его презирать.

Неудивительно, что в памяти возник скрипучий голос Старого Иммака:

– Я тебя предупреждала, но разве ты послушаешься! Ты приехала, движимая неправильными побуждениями, и посмотри, что из этого получилось!

– Ах, что ты можешь об этом знать? Разве тебе когда-нибудь приходилось чувствовать то, что чувствую я?

– Надо было держать себя в узде. Мужчина никогда не откажется от того, что ему предлагают. Такова уж его природа. Но теперь поздно говорить об этом. Однако нет худа без добра. Его дочь нуждается в нем больше, чем ты, что бы ты сейчас ни чувствовала. Пусть это послужит тебе утешением.

– Каким утешением? Уж не считаешь ли ты меня одной из твоих занудных, готовых к самопожертвованию святых?

Клодия словно наяву услышала возмущенное фырканье.

– И чем же ты пожертвовала? Разве он когда-нибудь говорил тебе, что ты для него представляешь нечто большее, чем мимолетное увлечение? Не говорил. Ты ему нравишься, это правда, но не более того.

– Ох, отвяжись! Ты очень любишь говорить «я тебя предупреждала».