Она держала холодный мобильный телефон безжизненной рукой, ожидая, когда он начнет вибрировать. Запутавшись в этих аппаратах, она нацелила его на телевизор, чтобы изменить канал с черного экрана на пустую стену. Она просто хотела позвонить уборщице. Стена лучше говорит на английском языке, зато уборщица — католичка.

Потом телефон зазвонил. Кто-то все же любит ее. Или ненавидит так сильно, что она не может сопротивляться вызову. Это дочь, единственный абонент ее мобильного телефона. Но и с этим абонентом она разговаривала мало, поскольку мать и дочь не связывало ничего, кроме крови и самого акта рождения.

— Я звоню, чтобы убедиться, что ты жива, — сердито сказала Хейди.

— Я жива. У тебя по-прежнему есть мать.

Первая часть прозвучала правдоподобно. Примем желаемое за действительное. Ее дочь звонит в поисках наивной матери, которой никогда не было и никогда не будет здесь для нее.

— Мама, где ты была?

Игнорируйте ваших детей, и они никогда не оставят вас в покое.

— Я звонила и ночью, и днем. Твой телефон постоянно отключен.

— Потому что никто не звонит мне, кроме тебя. — Момент для признания. Или отрицания. — Не произошло ничего нового или волнующего, чтобы сообщать об этом, кроме кончины моего телевизора. Я выходила за покупками.

— И ночью и днем?

— Санта обычно давал мне такую возможность. Когда я этого хотела.

— Если бы ты оставалась дома достаточно долго, чтобы успеть открыть свои рождественские подарки, ты получила бы прекрасно упакованный подарок — сертификат от «Визы».

Что еще можно подарить бабушке, у которой есть все, кроме того, что отсутствует в ее жизни и что она хочет.

— По крайней мере, «Виза» все еще любит меня.

— У меня нет времени слушать эту ерунду. Что случилось на Рождество?

— Родился Иисус.

— Я имею в виду, что случилось с тобой. На рождественской вечеринке.

Наконец-то. Барбара прочистила горло, чтобы ответить без затруднений.

— Что ты подразумеваешь под этим? Что могло случиться? Ничего. Там была невыносимая скука. Поэтому я уехала. Позже я нашла чем себя развлечь.

— Ты выскочила отсюда даже не простившись со своим внуком!

— Он так и не поблагодарил меня за «Мартини».

— Стань, наконец, взрослой, мама! Счастливого Нового года!

Дискуссия окончена. Единственный абонент мобильной сети, который у нее был, отключился. Дочь, выведенная из себя ребяческим поведением матери. Именно для этого она звонила — отругать ее, хотя не имела представления, насколько непослушной оказалась бабушка. У нее нет никакой нити к разгадке того, что случилось прошлой ночью, сексуальный правонарушитель не пожелал свидетельствовать против себя. На этот раз Барбара хранит молчание. Ей нечего сказать обо всем этом грязном, вонючем, неудобном происшествии. И не имеет смысла подводить итоги смехотворного падения и докладывать о сексуальных отношениях. Желание поболтать может оказаться более назойливым, чем сама похоть. Действительно, не о чем говорить, слова неуместны, когда речь идет о необъяснимой вспышке животной страсти, хотя она иногда приносит плоды в виде любви, отпрыска или хотя бы оргазма. Это была сплетня, заслуживающая распространения. Бабушка не только трахнулась, но и сбежала. Получив прекрасную возможность прочитать свои реплики и шокировать аудиторию, она вдруг потеряла интерес к пьесе, в которой исполняла роль женщины-вамп. Костюм был неплох, но сама роль не подходила ей, поскольку она постарела и понимала, что стриптиз не для нее. Она должна сохранить себя. Для разносчика пиццы.

Он пришел в назначенное время. Разносчик был не тот, что в прошлый раз. Они никогда не повторяются. Большой ассортимент пиццы и разносчиков. На этот раз он слишком молод, даже для бабушки. Обычно им бывает около тридцати, хороший возраст для мужчины с бесперспективной работой. Этот недостаточно стар даже для того, чтобы иметь автомобильные права. Должно быть, прибыл на велосипеде. Она даже краснеет, смущенная собственным отчаянием, отраженным в глазах полной надежд молодости. У нее есть микроволновка для замороженной пиццы, но ей просто нужна компания. Сейчас он здесь, человек, пришедший к ней на свидание. Достигший полового созревания пирожок с физиономией анчоуса, ожидающий перед ее кухонной дверью, как будто сам является пищей.

— Как поживаете? — спрашивает юноша, будто его это интересует.

— Довольно паршиво. Что именно тебя интересует?

— Я просто спросил.

Несомненно, ради хороших чаевых. Он пожимает плечами и протягивает ей счет.

— Войди, — командует она.

Юноша выглядит неуверенным, стоит ли ему входить в дом, но поскольку он слишком молод, чтобы отказать женщине, достаточно старой, чтобы быть его бабушкой, ему приходится это сделать. Она роется в кошельке, а он напряженно застывает у порога, всем своим видом демонстрируя, что он только разносчик пиццы.

— Здесь еще пятьдесят баксов, сверх цены. А теперь сядь и заткнись.

— Простите?

— Ты хочешь получить пятьдесят баксов?

— Конечно. — Он заколебался. — А что я должен делать?

— Сидеть и молчать.

Он кладет пиццу на кухонный стол, берет деньги, садится и замолкает. Барбара устраивается напротив него. Она открывает коробку, достает промасленный кусок.

— Мой телевизор сломался, и я думаю, что хотела бы слышать какой-нибудь шум, пока ем. Просто притворись, что ты телевизор. Возможно, ты достаточно много его смотрел, чтобы изобразить, как он работает.

Юноша недоверчиво уставился на нее.

— Кстати, сколько тебе лет?

— Как мне показалось, вы хотите, чтобы я молчал.

— Послушай, просто притворись, что ты телевизор. Я нажму кнопку, и из твоего рта пойдет звук.

— Мне двадцать пять.

— Ты выглядишь значительно моложе.

— А сколько лет вам?

Наглец!

— Мне двадцать пять. Просто я выгляжу значительно старше. Послушай, съешь немного пиццы.

— Я ненавижу пиццу.

— Ты работаешь в пиццерии и ненавидишь пиццу?

— Когда-то я любил ее. Такое случается, когда что-то все время рядом с вами.

— То же самое происходит с сексом.

Он молча проглотил ее слова.

— Не волнуйся, анчоус. Я не заигрываю с тобой. Я просто трахнулась прошлой ночью и все еще прихожу в себя после травмы.

Юноша позеленел.

— Послушай меня, воздержание — это единственный способ.

— Способ чего?

— Избежать беременности, маленький тупица.

— Вам можно об этом не беспокоиться.

Какой наглец!

— Больше нет. Но тебе — да, маленький трахальщик. Как ты думаешь содержать юного разносчика пиццы на обычные гроши?

— Я смогу это сделать, — дерзко ответил юноша. — Моя подруга тоже работает. Мы собираемся пожениться. — Он сказал это так, как будто они собирались заняться боулингом.

— Вот как? Значит, вы тоже будете разводиться? Предлагаю сделать это, пока ты на коне.

— Вы очень забавны, но мне нравитесь. Вы напоминаете мне мою бабушку.

Как грубо!

— А ты очень глуп. Но лучше беседовать с тобой, чем в одиночестве есть пиццу. А теперь возвращайся в пиццерию, к своей подружке и наслаждайся жизнью.

— Счастливого Рождества, — пожелал он, выходя за дверь.

Бабушка провела Рождество перед микроволновой печью, наблюдая, как тает сыр. Микроволновка не возражала, и она не стала переодеваться. Кто еще стал бы настаивать, чтобы она переоделась? Холодильник? С ним она может флиртовать даже в халате.

На следующий день праздник завершился. Бабушка готовилась к новому походу за покупками, решая, что надеть. Она пришла к решению заглушить отголоски своего прошлого, поклялась похоронить его и идти дальше. Сегодня день после Рождества. Это может означать только одно. Послерождественские распродажи.

Никакого выхода, кроме как через окно. Что она будет делать весь день? Упьется до смерти. Счастливого Рождества! Она не пила со времени вечеринки после вечеринки. Ничего удивительного, что у нее нервный срыв. Ей ненавистна сама идея пить без телевизора вместо тоста. Она взяла свой старый экземпляр «Унесенных ветром» и заснула на середине первой страницы. Она спала и спала до тех пор, пока не проснулась, одурманенная навязчивым запахом. Нет, не запахом самого вонючего мужчины. Просочившийся через ее подсознание запах напоминал слабый дымок от огня, пожиравшего заднюю стенку ее телевизора, приснившегося ей.

Барбара зашла в свою гардеробную, пробираясь на цыпочках между парами обуви, протискиваясь сквозь кучи одежды. Слишком много всего, но все-таки чего-то недостает. Уборщица никогда не уходит, не прихватив с собой пару туфель.

Она пытается освободить в этом беспорядке место для новых покупок, запихивая подальше устаревшее и нелюбимое. И старательно помещает последние покупки перед всей коллекцией, аксессуары следующего сезона на пути к могиле. Большинство туфель и сумок она никогда не использует, потому что не может решить: вернуть их или надеть. С вещами от стены до стены комната кажется бесплодной. Одинокие четыре стены, несмотря на зеркала, украшающие их. Просто гардеробная, набитая вещами, заполненная пустыми туфлями и висящими платьями. Исчезнувшие люди, превратившиеся в вешалки.

Ей нужен новый платяной шкаф или новая гардеробная.

Одна комната с окном. Оставить все как есть и начать сначала где-то еще. Переустройство даст ей возможность что-то делать. Флиртуя с мастером, она сможет получить дешевую рабочую силу. Она проводит так много времени здесь, чувствуя себя почти любимой, окруженная друзьями. Вся эта тонкая ткань нежно касается ее кожи. Она могла бы установить еще одно окно, но это только создаст иллюзию увеличения пространства, как и зеркала. Кому нужны еще окна, когда она закрывает их все в доме вытянувшимися занавесками. Она бродит по спальне, избегая смотреть на огромный пустой экран напротив кровати, затем подходит к окну. Определенно со сломанным телевизором стало гораздо тише. Это дает ей возможность думать. Но ее мысли слишком циничны. Отчаянные мысли. Опасные мысли. Они напоминают взгляд украдкой сквозь занавеску.