— Боюсь, это его слегка заденет, — с сомнением сказала я.

Рейчел некоторое время раздумывала над моим ответом.

— М-м-м, полагаю, что да.

Такая покладистость — настоящий клад. Идея сообщить Гордону, что Рейчел надоело его чтение, прямо скажем, устрашала. Но моя умница справилась с проблемой самостоятельно.

Через несколько дней Гордон сошел вниз, очень довольный собой.

— Учительница Рейчел велела ей побольше читать без помощи родителей. Я ушел, пускай упражняется. Хороший у нас ребенок. Честный. Большинство детей нипочем не признаются, так и будешь им читать…

Я улыбнулась:

— По крайней мере хоть что-то мы сделали правильно.

С Филидой мы увиделись через месяц после того, как я сказала дочери о близком разводе. Филли приезжала в Лондон, и мы встретились вместе за коротким ленчем.

— Просто не верится, — сказала я, — что это не напугало Рейчел на всю оставшуюся жизнь. Я точно знаю, она скрывает целую бурю чувств, не выпуская их наружу.

— И какие же это чувства? — поинтересовалась подруга, поедавшая лазанью с вызывающим оторопь проворством. Мне захотелось короновать Филиду за то, что она такая нормальная, непробиваемая и не теряет аппетита. Раз-раз — мелькала вилка, и чав-чав-чав — доносилось из неулыбчивого рта.

— Бог знает, — ответила я.

— Она плачет?

— Иногда.

— Она позволяет тебе обнимать себя? А Гордону разрешает?

— Да.

— Самое важное — заставить Рейчел поверить, что это ваше с Гордоном решение…

— Мое, ты хочешь сказать.

— Нет, именно ваше обоюдное решение. Невозможность оставаться вместе — прямой результат поведения обоих супругов, Рейчел тут ни при чем. Стоит дать детям возможность, они немедленно начинают во всем винить себя. Если удастся это предотвратить, половина битвы выиграна. Поверь, это так.

— Боже мой, — сказала я. — Рейчел — единственная причина, почему мы прожили вместе так долго. Только из-за нее мы не прикончили наш брак несколько лет назад.

Филида отложила вилку. Я немного смягчилась.

— И этого ей тоже не говори. Вообще ничего не перекладывай на ее плечи. Убедись, что Рейчел знает: независимо от происходящего она — хорошая девочка. Вы оба делаете одну и ту же ошибку: извинитесь перед ней, как извинились бы за ошибку, но даже не намекайте, что Рейчел отведена иная роль, кроме пассивного присутствия.

— Ты имеешь в виду — нужно говорить, что она всегда будет нашей любимой умницей-дочкой, что бы ни случилось?

Филида вздохнула и вновь взялась за вилку.

— Ничего подобного. Если ты ей это скажешь, Рейчел решит, что отныне обязана быть идеальной. Лучше сказать, что вы с Гордоном больше не можете оставаться вместе, тебе жаль ее огорчать, но поделать ничего нельзя — что случилось, то случилось. Убедись чертовски хорошо, что девочка поверила, что не в силах повлиять на ситуацию, — Филида ткнула вилкой в мою сторону. — Ни малейшей надежды на альтернативу. Скажи ей: «Так обстоят дела, Рейчел. Прости, дорогая моя, мы оба тебя любим, но теперь будет вот так». В этом случае, возможно, какое-то время помучившись — ничего страшного, если вы с Гордоном станете поддерживать нормальные отношения, — она хотя бы не будет терзаться, что могла помирить родителей и не сделала этого.

— Легко говорить, уплетая лазанью с салатом.

— Ты сделала самое сложное — сказала ребенку о разводе, общаешься с мужем в дружеском ключе. Господи, Пэтси, пока все идет прекрасно! Не критикуй Рейчел за то, что малышка, кажется, смирилась с ситуацией. Она привыкает к новым условиям? Пускай. Что ты можешь сделать? Сказать, что произошла ужасная ошибка и вы передумали разводиться? Обратного пути нет, придется идти вперед.

— Что ж, — сказала я. — Значит, ребенку я все объяснила. Хотела бы я, чтобы кто-то объяснил что-нибудь Гордону.

Бросив вилку, звякнувшую о пустую тарелку, Филида лукаво посмотрела на меня поверх бокала перье и сообщила:

— Я встречаюсь с ним сегодня. Он тебе не говорил?

Не знаю, что она ему сказала, наверное, примерно то же, что и мне, но поведение Гордона изменилось в лучшую сторону. Резко уменьшилась порция плохо сыгранного убитого горем папаши и стало гораздо больше прежнего Гордона. Я убедилась, что Филида была права: как только муж прекратил напускать на себя обиженный вид, Рейчел стала гораздо спокойнее. Кульминацией восстановленного душевного равновесия дочери стал вечер, когда они с Гордоном наорали друг на друга во время музыкальных экзерсисов. Я слышала, как Рейчел вопила: «Дерьмо твой Гайдн» — и нарочно наигрывала буги-вуги Скотта Джоплина, а Гордон гремел: «Ты что, дура? Прекрати бренчать всякую дрянь и слушай меня!». Буги-вуги не стихали, им аккомпанировали вопли, и я вздохнула с облегчением — фальшивый розовый свет наконец-то уступил место нормальному дневному. После встречи с Филидой во всем, что не касалось поисков нового жилья, Гордон вел себя безукоризненно, не возобновляя вздохов над дочкой в укромном уголке и всяческих «а помнишь, как мы с тобой…»

Боже, храни Филиду, порадовалась я, однако, помрачнев, подумала: а с какой стати, собственно, Филли такие милости? Это она заварила кашу! Замечу, порой полезно винить в своих проблемах кого-то третьего. Я испытывала даже некоторое облегчение, сердито думая, что все это устроила Филида (мне нравилось представлять себя в роли Трильби новой волны, а Филиду — в роли Свенгали[14]). В любом случае злость помогла мне пережить мрачные дни, нисколько не повредив ни искренней привязанности к подруге, ни глубоко запрятанной благодарности.

Мы выставили дом на продажу в апреле. Гордон пересмотрел около двадцати квартир, отвергнув все, а я даже не начинала. Меня надоумила соседка Джойс, сказавшая: «Найди покупателя на дом, и он никуда не денется — примет решение». Когда-то Джойс тоже развелась (правда, без детей) и вторым браком сочеталась с Генри: постоянно ссорясь, супруги жили душа в душу в блаженной брачной дисгармонии. Джойс работала закупщиком для текстильной компании, Генри был инженером, поэтому они видели друг друга мало. Детей у них не было, зато имелась сварливая старая тетка, которая вела дом и умудрялась вовремя исчезать к другим родственникам, когда Джойс и Генри оказывались дома вместе. Идеальная ситуация! Раздельные спальни спасали сексуальную жизнь этой пары. Как поделилась Джойс, обоим приходится проявлять максимум сообразительности всегда быть в форме: необходимость взбираться по лестнице на отдельный этаж со спальнями. Джойс казалась стреляным воробьем, поэтому я последовала совету насчет продажи дома и обзвонила несколько местных фирм.

Подобно улыбающимся стервятникам, местные риэлтеры стаей слетелись рассматривать и оценивать дом. Мужчины с неестественными манерами, все почему-то в полосатых костюмах, благородно игнорируя протекающий чердак и влажное пятно на стене, в один голос твердили: «Нет проблем, миссис Мюррей. Такая прекрасная недвижимость уйдет за день». Придя к выводу, что все они шарлатаны, я заключила договор с риэлтером, назначившим самую высокую цену, уселась и открыла шлюзы для потока потенциальных покупателей. Те не замедлили себя ждать. Правда, никто не изъявил желания купить дом, кроме молодых супругов с ласковыми глазами. Молодые, ожидавшие прибавления семейства и продававшие две свои отдельные квартиры, буквально влюбились в дом — видно было невооруженным глазом.

— Я мечтаю о большой семье, — делилась молодая супруга, — нужно иметь место, куда расширяться. — Она остановила на мне взгляд больших голодных глаз. — Это настоящее семейное гнездышко! Не сомневаюсь, вы были здесь счастливы.

У меня не было настроения откровенничать.

— О да, — солгала я. — Для ребенка здесь очень удобно: школа рядом, машин на дороге мало… Конечно, кое-где нужен мелкий ремонт, — стоя в кухне, я загораживала собой треснувшее оконное стекло. — Но это обычное дело, все-таки семья жила… Чего ожидать от семейного гнездышка?

— Ширли ждет двойню, — сострил молодой муж.

У меня едва не вырвалось: «В таком случае дом ждет конец», но я благоразумно прикусила язык. Молодожены предложили хорошую цену, и я сразу согласилась.

Гордон в отчаянии возопил:

— Мне некуда идти! Я не видел ни одной даже отдаленно подходящей квартиры, а ты с сияющей мордой соглашаешься!

— Успокойся, — отмахнулась я, бессовестно наслаждаясь огорчением мужа. — У тебя полно времени — они не хотят переселяться до сентября. Я сказала им, что мы переедем до начала учебного года, в первых числах. Даже ты наверняка что-нибудь подберешь к тому времени.

— Вряд ли, — заявил Гордон. — У меня особые запросы.

Началась настоящая агония поисков жилья: Гордон держался за свою Angst с солдатской стойкостью, приходя домой с кучей веских причин для отбраковки очередного осмотренного дома. Все это грозило затянуться на неопределенный срок, если бы Майкл не заглянул на огонек, когда Гордон был в отъезде. Майкл рассказал совсем другую историю.

Как-то в конце июня Рейчел устроилась на диване с книгой «Пятерка отправляется в поход», а я ушла в сад, жалкая и подавленная. Гордон уехал по делам в Ньюкасл, и единственной радостью была возможность отдохнуть от него несколько дней. Правда, отдых был подпорчен сознанием, что в Лондоне муж ни на шаг не продвинется в поисках жилья. Предстояло переломить себя (почти буквально) и начать искать дом для нас с Рейчел, но я откладывала поиски из страха найти и потерять прекрасный вариант. Греясь в лучах закатного июньского солнца, я грызла кончики пальцев, бросив наволочку, которую вышивала. Смятая ткань лежала на коленях, а я догрызала то, что было когда-то десятью прекрасными ногтями. Надежда, что рукоделие меня успокоит, как в викторианскую эпоху, смягчив психологический стресс, не оправдалась: перекосившийся округлый край площади Свободы выглядел сущим издевательством. Птицы на деревьях разорались вовсю, щебет действовал на нервы. С удовольствием свернула бы им шеи… Даже у птиц есть гнезда… Пропади вы пропадом, мысленно обратилась я к Гордону и площади на наволочке. Я так больше не могу. Я на грани срыва. Едва взобралась на Эверест, как впереди замаячила Килиманджаро. Туманные размышления о том, что самым безболезненным будет самоубийство, прервал звонок у калитки. Вытащив себя из залитой солнцем пропасти, я открыла дверь. На пороге стоял Майкл. Правильно его назвали, хотя в тот момент он показался мне скорее незваным гостем, нежели архангелом. Визитер смущенно топтался на пороге. Мы не виделись несколько месяцев — он был другом Гордона, и я не очень хорошо его знала. Майкл был длинный, тощий, с темной жидкой бородкой и выразительными глазами, которыми он заглянул мне прямо в душу и взмолился: