Гордон, потирая руки, по-свойски прошел в кухню, внеся с собой свежесть вечернего воздуха. У него хватило наглости похлопать меня по заднице и чмокнуть в щеку холодными губами, совсем как в рекламе «Оксо», кольнув щетинистым подбородком — на мгновение я ощутила дежа вю… Повернувшись, он притянул Миранду поближе, словно рабыню на рынке: у меня даже возникло искушение попросить гостью открыть рот и показать зубы.

Говорят, любовь слепа. Может, нелюбовь тоже ничего не видит? Может, в действительности Миранда была красоткой, шикарной девушкой, праздник для глаз и соответствовала остальным эпитетам, которыми сыпал Гордон, пытаясь привести меня в восхищение, но с того места, где я стояла — архетип разведенки в домашнем фартуке, — гостья выглядела скорее дурнушкой. Разумеется, это было очень приятно, просто я не того ожидала, учитывая славословия, которые приходилось выслушивать последние четыре месяца. Я думала увидеть гибрид юной Мэрилин Монро и женщины-вамп, но эту девушку, даже с поправкой на неприязнь и без малейшего насилия над воображением, нельзя было сравнивать ни с той, ни с другой. Миранда оказалась крупной (как говорится, мясистой), ростом не ниже Гордона и гораздо шире в груди и плечах (груди, кстати, у нее было много, но обладательница упаковывала ее так, что та напоминала скорее книжную полку, чем две прелестные полусферы, вызывающие страстное желание). Добавьте к этому улыбку, открывающую зубы, огромный рот (я невольно задумалась, как Гордону удается закрывать его своим, чрезвычайно маленьким) и крошечные карие глазки, совершенно исчезавшие, когда она гримасничала. Темные волосы, остриженные «под пажа» со слишком короткой, по моему мнению, челкой, придавали владелице постоянно удивленный вид. Одета она была почти как я, за исключением, естественно, фартука. Если бы мне сказали, что гостья только что прибыла из азиатских степей, я бы не удивилась.

— Добро пожаловать, — сказала я, протянув руку.

Миранда хихикнула и вставила мне в руку букет фрезий.

— Спасибо за приглашение, — ответила она.

Возможно, все очарование заключалось в бархатном голосе: низком, мелодичном и, бесспорно, очень соблазнительном.

— Спасибо за цветы, — поблагодарила я.

Рейчел вынырнула из-за спины гостьи, вложила ручку в руку Миранды и сказала ей:

— Видишь, я же говорила!

— Что ты говорила? — удивилась я.

— Что ты не кусаешься.

— А вы что, сомневались?

— Я — нет, — ответила Миранда, глядя на Гордона, откровенно веселившегося, слушая разговор. — Он — да.

Отвернувшись, чтобы положить цветы в раковину, я сказала:

— Я, конечно, много чего тебе сделала в свое время, но ни разу не укусила, не так ли, Гордон?

Пуская воду на стебли фрезий, я подумала: а ведь было время, когда я кусала мужа, причем не в гневе. Неужели я когда-то была страстной женщиной, способной царапаться и кусаться в экстазе и упоении? Неужели я никогда не буду такой снова? Я покачала головой шипящей струе воды. Вряд ли. Очень сильно сомневаюсь. Как я завидовала в ту минуту Гордону, как я завидовала в ту минуту Джо, бабочкой порхающей из одной постели в другую, как я завидовала в ту минуту, помоги мне Боже, Миранде! Ну ладно. Одно я знала наверняка. Отвернувшись от раковины, я взглянула на гостей: нет ни малейшей вероятности, что я когда-либо снова стану проделывать такие штуки с Гордоном.

Глава 17

Следующие два дня я постоянно ставила «Немецкий реквием» Брамса, совершенно законно сидя дома. Прогуливать работу, конечно, прекрасно, но в качестве компаньонов мне навязались грусть и раздражительность. К счастью, мне было чем заняться: грусть, раздражительность и я доделали все домашние дела, так долго стоявшие в плане.

Из ванной комнаты исчезла Филида, которую сменило что-то менее одиозное. Я дошила занавески для спальни, рисунок которых (тут я всхлипнула) не увидит ни один мужчина. Раз или два вспомнила (честнее, честнее, ты вспоминала об этом много раз) грудь Роланда, его юмор и до тошноты безупречные черты лица. Занавески висели криво. Ну как знают. Подшиты и хватит с них, дело сделано.

Позвонила Ванесса, приглашая на ленч, но я отказалась.

— Мне совсем худо, — призналась я, не покривив душой.

Ванесса приняла извинения и предложила провести с ней Рождество, от чего я тоже отказалась. Я хотела провести праздник у себя на Флоризель-стрит, в уютной норке, с Рейчел, Брайаном и первой рождественской елкой моей Новой Эры. Несмотря на проявленное мною великодушие, Гордон не пожелал брать дочь на праздники: они с Мирандой собрались на Барбадос.

Ни хрена себе, на Барбадос!

Конечно, туда не стоит тащить ребенка десяти лет, с этим я согласилась без возражений. Мое дело предложить, их — отказаться. Что делать, любовникам необходима свобода. Поймав себя на этой мысли, я задалась вопросом: откуда во мне взялись покладистость и благодушие? Должно быть, я поняла, что нужно благодарить небеса за то, что Гордон так удачно и без осложнений влюбился. Его роман существенно облегчил первые четыре месяца после развода, грозившие стать катастрофически стрессовым периодом для нашей дочери. В какой-то момент я скинула ослиную шкуру упрямства. Пусть Миранда с Гордоном будут счастливы, если это нам на пользу, пусть вкушают от барбадосских удовольствий, пока я наслаждаюсь дома холодной индейкой. Это еще очень малая цена.

Рейчел немного надулась, но Миранда пощекотала ей подбородок и сказала:

— Если мамочка не будет возражать, возьмем тебя куда-нибудь на Пасху.

— Куда? — сразу спросила Рейчел с раздражающей детской непосредственностью.

Конечно, Гордон преисполнился гнева. Он засопел и запыхтел, как обычно, но Миранда сказала:

— Да ладно тебе, Гор! — (Гор?! Ну почему не я придумала это ужасное уменьшительное имя?) — Мы уже обо всем договорились. Если ты едешь с тем мероприятием в Барселону, почему Рейчел не может к нам присоединиться? Она составит мне компанию, это будет чудесно. Не правда ли, Пэт?

Ах ты, Боже мой, вот уж молодой энтузиазм… Я невольно подумала, что для такого места можно было бы найти компаньона получше моей дочери.

— А Барселона где? — спросила Рейчел.

— В Испании, — ответила Миранда, многозначительно глядя на Гордона.

— Как ты насчет этого? — нехотя буркнул Гордон. По его лицу я читала как в открытой книге: как же ему хотелось услышать от меня «нет!».

— Замечательная идея, — восхитилась я. — Кому еще сыра?

Брайан сполз со своего одра, и Миранда с Рейчел почесывали его под столом, понимающе улыбаясь друг другу.

— Потрясающий пес, — сказала любовница моего мужа. — Рада с тобой познакомиться. — И лохматая развалина выдала трюк, которому Рейчел пыталась его обучить с момента взятия из приюта: уселась на жалкую тощую задницу и приветственно подняла переднюю лапу. — Ах! — вырвалось у Миранды. — Значит, мы друзья?

Аминь, подумала я. Полагаю, мы таки друзья.

Позже я и Гордон сидели рядом на двухместном диванчике с бренди в руках — более непринужденно, чем когда-либо, — и наблюдали, как Рейчел в ночной рубашке и Миранда, пившая кока-колу с таким же удовольствием, как и моя дочь (гораздо охотнее, чем кьянти), играют в «Подложи свинью»[45]. Они спорили, смеялись, пытались мошенничать, а мы с Гордоном смотрели на них с обожанием, как любящие родители на двух чудесных деток.

— Она — просто прелесть, — шепнула я Гордону.

— Знаю, — расчувствовался он, едва не прослезившись. — Она красавица.

Теперь я могла с этим согласиться. И — ах! — ощутила укол зависти.

После их ухода мне не спалось — выпила слишком много или, наоборот, недостаточно. Где-то внутри я ощущала боль, и, как ни поворачивалась на матраце, боль не унималась. Спасибо небесам за уик-энд и Ванду — есть чего ждать. Впервые после переезда. Может, решусь попробовать Вандиных сексуально озабоченных мужчин из кембриджских болот… Я погрузилась в беспокойный сон. Мне было жарко, хотя на улице стоял мороз, и когда в семь утра Рейчел заползла ко мне под одеяло с географическим атласом в руке, оживленно тараторя о Барселоне, мне понадобились все силы, чтобы отвечать с подобающим энтузиазмом.

— Ты ведь больше не выйдешь замуж? — спросила дочь, беззаботно водя пальчиком по Пиренеям.

Я уже хотела ответить «нет, конечно, никогда», но у меня неожиданно вырвалось:

— Ничего нельзя знать наверняка…

Пальчик остановился. Рейчел с тревогой подняла на меня глаза:

— А я надеялась, мы так и будем жить вдвоем и с Брайаном!

— Что ж, — я погладила дочь по голове. — Может, так и будет.

— Только «может»?

— Никто не в силах заглянуть в будущее. В принципе я не собираюсь замуж. А почему тебя это беспокоит?

— У Мэри Кларк новый папа, просто ужасный, загоняет ее в постель в восемь вечера и все время спит в одной кровати с Кэрол, — Рейчел огляделась и похлопала мое одеяло. — Мне бы это не понравилось.

— Однажды, — начала я, — ты уедешь отсюда, обзаведешься собственным домом…

Большие глаза встретились с моими и расширились от негодования:

— Я никогда этого не сделаю! Я всегда останусь тут, с тобой!

— Ладно, поживем — увидим…

Сколько раз все мы клялись не произносить эту дежурную родительскую фразу?

Через секунду Рейчел сказала:

— Хотя все может получиться нормально. Только выбери кого-нибудь хорошего.

— Ладно, выберу… Если это вообще произойдет. В любом случае можешь не сомневаться: у тебя только один папа, Гордон, и твоим отцом всегда будет он, а не кто-то другой. О’кей?

Дочь кивнула с удовлетворенной улыбкой.

— Хорошо бы он женился на Миранде, — радостно сказала она. — Ему нужна забота, а она такая милая!

Уже не в первый раз меня посетила мысль, что мужчины по-прежнему пользуются огромным преимуществом, но я сдержала гнев и привела убедительный аргумент: