Как это ни странно, но я так и не решила, что я скажу хозяевам дома. Стоя у двери, я попыталась проговорить текст в уме. «Здравствуйте, я Миранда. Я просто хочу, чтобы вы знали: это была я. В 1987-м. Это была я. Я это сделала. Помимо своего желания. Я пришла, чтобы сказать, как сильно я сожалею о своем поступке». Никто не отвечал. Заглянув внутрь через матовое стекло, я не заметила никакого движения за дверью. Я позвонила еще раз, но ответом мне снова была полная тишина. «А ведь я могла бы спросить у почтальона, живут ли они здесь», – сообразила я, возвращаясь к машине. Придется оставить записку. И только я открыла бардачок, чтобы достать блокнот, захваченный мной специально для этой цели, как услышала какой-то шум. Обернувшись, я увидела, что из соседнего дома выходит мужчина с черным кокер-спаниелем. Я вышла из машины и поспешила к ним.

– Извините, пожалуйста. – Он посмотрел на меня, и я вежливо улыбнулась. – Мне неловко вас беспокоить, но не могли бы вы ответить на мой вопрос? Скажите, Уайты все еще живут в доме сорок четыре?

– Уайты? – Мужчина взглянул на меня с удивлением. – Уайты? Господь с вами! Конечно, нет. Они давным-давно переехали. Давным-давно, – повторил он.

– А… – Я упала духом.

– Мы ведь уже двадцать лет здесь живем. Да, мы живем тут уже двадцать лет… – Очевидно, ему нравилось все повторять дважды.

– Так вы их знали?

– Уайтов? – Я кивнула. – Конечно. Славная семья. Очень славная семья.

– А когда они уехали?

– О, то ли в восемьдесят седьмом, то ли в восемьдесят восьмом… Да. Кажется, тогда. Вскоре после… В общем, у них были проблемы. Такая жуткая история. – Он покачал головой. – Жуткая история. – Взглянул на меня вопросительно: – А почему вы их разыскиваете?

– Ну… я… давняя подруга их сына.

– Майкла?

– Нет, – осторожно сказала я, чувствуя внезапный приток адреналина. – Э… Дэвида.

– А, Дэвида. Да, хороший парень. Хороший был парень.

– Был? – переспросила я, вне себя от волнения.

– Надеюсь, таким и остался. Просто я его давно не видел. А вы откуда его знаете?

У меня внутри все перевернулось, но ответ был приготовлен заранее.

– Мы вместе учились в колледже.

– Понятно. Значит, хотите возобновить контакт? Встреча друзей и все такое?

– Да, – радостно ответила я. – Именно так.

– Но неужели ни у кого из ваших однокурсников нет его номера?

– Э… нет. Все как-то потерялись.

– Да, он ведь, кажется, рано ушел из университета…

– Разве? – Мне стало дурно. – Впрочем, да, конечно.

– После той жуткой истории.

– Э… да, это… так. Но… гм… я помнила адрес его родителей и подумала: вдруг они по-прежнему здесь? – запинаясь, проговорила я. – А у вас, случайно, нет нынешнего их адреса?

– Боюсь, что нет. – Мужчина прищелкнул языком и мотнул головой. – Боюсь, что нет.

– А может, нынешние владельцы дома что-либо знают?

– Они уехали в отпуск, да и в любом случае они живут здесь только два года. Дом переходил в новые руки трижды с тех пор, как Уайты уехали. Сомневаюсь, что у кого-то есть их адрес.

– А, понятно, – произнесла я без всякого выражения. – Выходит, вы не знаете, куда они поехали и как мне с ними связаться?

– Нет, вряд ли. – Он задумчиво причмокнул. – Впрочем, моя жена может знать, – сообразил он, – но она у сестры. Я могу спросить у нее, когда вернется.

– Ой, правда? Я была бы вам так благодарна. – Я нацарапала на листке бумаги свое имя и номер мобильника. – Если у вашей жены есть какая-либо информация, я была бы очень, очень признательна. Мне… э… правда нужно встретиться с Дэвидом… снова, – закончила я.

– А давно вы его видели в последний раз?

– Да… очень давно.

Я взглянула на часы – двадцать минут десятого. Мама ждала меня к двенадцати. Конечно, можно было позвонить и предупредить, что приеду раньше, но сначала я решила сделать кое-что еще. Мне захотелось пройти тропой воспоминаний – встретиться со старыми призраками. Я проехала мимо «Павильона», улыбнувшись его нелепому великолепию, и припарковалась у Дворцового пирса. Мы с Германом гуляли по набережной, над нами с криками кружились чайки, а волны сверкали на солнце как отполированный металл. Затем мы пошли по «Тропам». Я нашла Ист-стрит, где когда-то жил Джимми, – в угловом доме, над «Газетами и журналами». Теперь здесь тайский ресторан. Мы вернулись в машину, и я поехала по Кингс-роуд, потом свернула на Брунсвик-плейс и припарковалась рядом со школой Брайтон-Хоув.

Я смотрела на квадратное кремовое здание восемнадцатого века. Из открытых окон доносились женские голоса, затем послышались звонок и звук сдвигаемых стульев. Как же сильно я ненавидела школу! С самого начала ко мне приклеился ярлык «неуравновешенная» и «упрямая», но после инцидента с Уайтами я изменилась. Я была потрясена случившимся и опасалась разоблачения, а поэтому заметно притихла. Забросив борьбу за права животных, я начала вкалывать как проклятая и в результате получила высшие оценки по всем предметам. Теперь мне вспомнился выпускной вечер – тот момент, когда я поднималась на сцену, чтобы принять поздравления директрисы…

– Вы были гордостью нашей школы, – говорила она, пока мы обменивались прощальным рукопожатием. – Вы также служили примером для других, скажем так, трудных девочек, – добавила она с заговорщической улыбой. Знай она правду, она никогда бы не сказала таких слов…

Потом я уехала в Бристоль, мама тоже переехала, так что Брайтон остался позади – вместе со всеми мрачными воспоминаниями.

– Миранда! – воскликнула мама, открывая мне дверь сорок минут спустя. – Ты так похудела!

– Правда? – рассеянно спросила я, обнимая ее. – Да, пожалуй, так и есть.

– И мне даже не нужно спрашивать почему, – заметила мама, когда мы переходили из прихожей на кухню. – Когда Хью бросил меня, я похудела почти на два стоуна. Александр ведь поступил так же? Просто бросил тебя?

– Ну…

– Да, мужчины причиняют нам боль… – продолжила она, качая головой. Я не стала с ней спорить. – А вот животные – нет. – И это правда. – Тебе надо было позвонить мне. Ты ведь, наверное, чувствовала себя ужасно.

– Да нет, ничего. Я просто испытала… – Что я испытала? – …разочарование. Но я предпочла бы не обсуждать это, если ты, конечно, не возражаешь.

– Ладно, – вздохнула она. – А знаешь, Миранда, по-моему, ты вообще ничего со мной не обсуждаешь. Никаких дочерних откровений. Никогда. Это меня огорчает.

– Извини, мам, – пробормотала я, пожав плечами. – Такая уж я…

– Знаю, знаю. Ладно, расскажи, что за дела у тебя в Брайтоне?

– О… э… одна… консультация. Понимаешь, один такой… непростой… ослик.

– А в чем проблема?

– Он все время… норовит…

– Удрать? – подсказала мне мама. Она вечно забегает вперед, чем сильно меня раздражает.

– Да-а…

– Это очень опасно. Он ведь может погибнуть, бедняжка, или попасть в ужасную историю. Что же ты посоветовала хозяевам?

– Я… посоветовала им… обзавестись новой…

– Калиткой? – Я устало кивнула. – Неужели они сами до этого не додумались? Впрочем, заплатили – и хорошо! – бодро добавила она, открывая холодильник. – Значит, с «Идеальными питомцами» все в порядке? – спросила она через плечо.

– Да, пока все неплохо. А где же девочки?

У меня три единоутробных сестры: двадцатилетняя Джемма и двойняшки Энни и Элис, им по восемнадцать.

– Они гостят у отца. Возможно, проведут там все лето.

– А ты не против?

– Нет, во всяком случае – уже нет. Там такой дворец – разве их удержишь! Хотя бы подучат французский… И потом, – вздохнула она, – таков уговор, и тут уж ничего не попишешь…

– Да, конечно.

Хью ушел от мамы четыре года назад. Сперва он просто поехал во Францию, получив заказ на перепланировку земель небольшого замка в Бургундии. Но вскоре хозяйка замка Франсуаза, привлекательная молодая вдова, убедила его остаться насовсем.

Ферма досталась маме на том условии, что она не будет мешать Хью видеться с дочерьми. Я говорю «ферма», но на самом деле это просто большой загородный дом с амбаром и несколькими участками земли. Мама решила жить там, поскольку находит это удобным для себя, да и девочкам там нравится. В сущности, измена Хью ее не удивила: он на десять лет младше и сказочно хорош собой, поэтому в глубине души она всегда знала, что однажды их брак распадется.

– Я знала, что он уйдет, – сказала она и сегодня, пока я накрывала на стол. – Я знала, что он уйдет, когда девочки подрастут. Конечно, после того, как это случилось, я была в ужасе, но, знаешь, не одна французская chatelaine,[20] так другая, – презрительно добавила она.

– И именно поэтому ты так спокойно восприняла его уход? – спросила я, когда она ставила вегетарианскую лазанью в микроволновую печь.

– В какой-то степени да, но не только. Главная причина в другом: если бы Хью не оставил меня, у меня бы ведь никогда не появились мальчики, правда?

– Это правда. Может, посмотрим на них?

– Обязательно – только закроем Германа в доме. Мы вышли в сад через стеклянные двери, и я тут же услышала шорох. Вглядевшись в листву яблонь, я заметила восемь пар настороженных ушей. На какое-то время они повисли в воздухе, как перевернутые лохматые запятые, а потом медленно двинулись по направлению к нам.

– Сан-чо! – позвала мама, позвенев бубенцами. – Ба-зиль! Кар-лос!

И вот уже они неслись к нам, грациозно галопируя и перепрыгивая через кочки.

– Миранда приехала повидать вас! Разве это не здорово? Иди сюда, Педро! Скорее ко мне, мальчики! Поздоровайтесь с сестренкой!

Мамина страсть к ламам мне понятна. Они поистине очаровательны. Один взгляд на них вызывает улыбку. Ламы – совершенно особенные, ни на кого не похожие, и в то же время в них всего понемногу от самых разных животных. У лам ослиные уши, лошадиные морды, жирафьи шеи, спины как у антилоп, кроличьи носы, пухлые верблюжьи губы, огромные оленьи глаза с неоправданно длинными, роскошными ресницами. Такое впечатление, что этот вид возник в результате некоего странного нагромождения генов – непостижимая, но изысканная смесь.