В кошмарных снах ей иногда снился отец, всегда агрессивный и неряшливый, совсем не такой, как на фотографии, которую она нашла в маминых бумагах. Но никогда не снились лица дяди Васи и Отара… Только темные маски с провалами вместо глаз. Но никогда Анастасия не была одержима жаждой мести — просто чувствовала, что часть ее существа как бы ампутирована. А фантомная боль давала противоречивые ощущения.

Как-то ей попалось в руки французское издание книги Андре Бретона „Что такое сюрреализм?“ Глянцевую суперобложку украшала репродукция с картины Рене Магрита „Изнасилование“. На стертое женское лицо со слепыми сосками вместо глаз, пупком вместо носа и половыми губами вместо рта художник словно „положил“ женское тело. Изображение испугало Настю, потому что лицо, призванное быть зеркалом души, художник превратил в покорную и бездушную плоть. Он словно стремился доказать, что единственный удел женщины в этом мире — физиологический. И эта мысль оказалась вполне созвучной уже вызревшему в ней ростку неприятия того принципа, по которому построен род людской.

Наверное, уже лет в шестнадцать она была вполне готова пополнить ряды феминисток, но встреча с Ростиславом все изменила. С ним Настя смогла почувствовать себя обладательницей извечной женской силы, львицей, которой лев пробивает дорогу в джунглях. И она, возможно, осталась бы этакой носительницей вечной женственности, если бы не глубокий комплекс вины, созвучный, наверное, тому комплексу, который возникает у мужчины, не сумевшего помочь девушке преодолеть преграду на пути к „новой жизни“. В психоанализе подобных мужчин называют „травмодебютчиками“. С ней происходило диаметрально противоположное, но, как известно, крайности сходятся. Вся ее дальнейшая история — это эпизоды использования партнеров во вполне конкретных целях. Настя относилась к ним, как едва ли не к предметам, как, очевидно, сами мужчины всегда относились к женщинам.

„После акта — печаль“, — говорили древние римляне. Настя испытывала аналогичные чувства, хотя никакие признаки маскулинизации не отразились на ее внешнем облике.

И теперь, вместе с эскалаторной ступенькой погружаясь во чрево земли, она вспомнила слова Игоря: „В жизни на самом деле происходит только то, о чем потом хочется вспоминать“.


По заданию своей газеты Настасья явилась в министерство культуры, чтобы взять интервью у некоего Каблукова, ведавшего вопросами эротики. И, между прочим, считавшегося лучшим „отличителем“ этой самой эротики от порнографии.

Эксперт по эротике встретил ее радушно. На первый взгляд ему можно было дать лет тридцать пять, но, приглядевшись, собеседник замечал, что ему уже за сорок.

„Наверное, парниша ведет здоровый и размеренный образ жизни“, — подумала Настя.

— Кофе желаете? Пресса любит кофе. — Он произнес эту вежливую фразу, словно ожидал распоряжений.

— У вас большой опыт общения с прессой?

— Безусловно, немалый. Принимая во внимание тот участок работы, за который мне поручено отвечать, это и неудивительно.

На Анастасию, как и во многих подобных случаях, произвело впечатление то, как свободно может человек пользоваться чиновничьим языком. Но оказалось, что Каблуков способен выражать свои мысли и без профессиональной косноязычности.

Она включила свой маленький диктофон, верный „Панасоник“ со свежими батарейками во чреве, и задала первый вопрос.

— Иван Иванович, так как же все-таки вы отличаете порнографическую продукцию от эротической? Могут ли существовать здесь объективные критерии?

— В „Советском энциклопедическом словаре“ говорится, что порнография — это „вульгарно-натуралистическое, непристойное изображение половой жизни в литературе, изобразительном искусстве, театре, кино и так далее“. Значит, не вульгарнонатуралистическое, реалистичное, например, изображение половой жизни — это не порнография. Точно так же не порнография — пристойное, приличное изображение половой жизни.

— Значит, отличие заключается в соблюдении приличий при изображении половой жизни в литературе, кино? В конечном счете все сводится к соответствию с моральными представлениями общества. — Настя пригубила принесенный секретаршей кофе и нашла, что он хорош.

— Точнее, той или иной общественной группы.

— И вкусам какой же группы вы стремитесь соответствовать в данное время?

— Знаете, наши ориентиры меняются в примерном соответствии с ориентирами нашего общества. Господствующей морали в нем, как вы сами понимаете, нет.

— Но как вы ориентируетесь? — допытывалась Настасья.

— Эротика прежде всего не должна противоречить этическому чувству.

— Это чувство крайне субъективно и зависит от возраста человека, от социокультурной группы, к которой он принадлежит.

— Совершенно верно. Однако есть еще одно определение порнографии, на Западе в „Словаре эротики“: „Порнография — это такие тексты, картины и фильмы, которые служат только или в основном возбуждению полового чувства“. Может быть, лучше было бы сформулировать: производимые с целью служить только или в основном возбуждению полового чувства.

— Известно, что у разных людей и разных групп людей возбуждению полового чувства могут служить тексты, картины или фильмы, созданные с совершенно иной целью и для этого абсолютно не предназначенные: полотна на библейские сюжеты, учебники по биологии и анатомии, медицинские энциклопедии. Исходя из сформулированных вами критериев, эту продукцию также можно отнести к разряду порнографических.

— Безусловно, всякая „дегустация“ субъективна. Но кондитер не начиняет бисквит селедкой. Мы не ставим целью доказать, что художник или писатель имели намерение только или в основном возбудить половое чувство. Доказать подобное практически невозможно. Но поскольку все мы в своей жизни в меру сил и способностей занимаемся „этой работой“, то должны быть выработаны эстетические критерии и ее воспроизведения в искусствах. Важно не „что“, а „как“.

— В непристойности обвиняли Флобера за „Мадам Бовари“, Владимира Набокова за „Лолиту“, Генри Миллера за „Тропик Рака“, Дэвида Герберта Лоуренса за „Любовника леди Чаттерлей“. Теперь все эти произведения считаются классическими. — Настасья продемонстрировала эрудицию.

— Потому что они, как оказалось, имели особую, вне области пола лежащую ценность, а именно: ценность протеста против существующей морали.

— В психоаналитике считается, что порнографические произведения — это результат фиксации сексуальных фантазий автора. При этом предполагается, что автор бессознательно выражает в своих продуктах собственную психическую конституцию, собственные тревоги и страхи. — Она перевела разговор в несколько иную плоскость, вспоминая утреннюю беседу с Игорем о комплексах.

— Не упускайте из виду, что авторы фрейдистского направления убедительно показали, что комплексы, по происхождению связанные с полом, вовсе не обязательно реализуются в сексуальных фантазиях. Это может происходить в художественном и научном творчестве, — Иван Иванович сделал паузу, — но чаще всего — в политике.

Он хитро улыбнулся, а перед ее глазами стайкой проносились лица российских политиков. Совсем как портретный предпраздничный вернисаж недавних времен.

— В „Энциклопедическом словаре“, который вы упоминали, записана норма, действующая до сих пор. А именно: „В СССР распространение порнографических сочинений или изображений карается законом“. Кого карает ваше ведомство? И карает ли?

— Сложный вопрос… Мы осознали объективную невозможность четко выделить порнографию из многообразия форм художественного описания и изображения того, что связано с полом. Но мы вынуждены быть „практиками“. И потому изобрели метод своего рода „ступенчатой“ классификации соответствующих произведений. Мы стали различать „эротику“, „мягкую порнографию“ и „жесткую порнографию“. Как и наши западные коллеги, мы запрещаем „жесткую порнографию“. А „мягкая порнография“ и „эротика“ не только допускаются, но практически применяются повсеместно. Например, в рекламе.

— Как вы отличаете „жесткую порнографию“ от „мягкой“? По степени жесткости „основного агрегата“? — Настя не удержалась от вопроса „в духе“ беседы.

Собеседник мгновенно улавливал ее иронию.

— В общем-то, вы правы. „Жесткая“ порнография отличается от „мягкой“ только тем, что в ней внимание сосредоточивается на половом акте как таковом и — во всех возможных перспективах… Во всех физиологических соотношениях описываются или демонстрируются гениталии.

— Значит, критерии чисто формальные. А содержание всей подобной продукции — едино?

— Не содержание, а, я бы сказал, тема. Как в музыке. Так вот, ведущей является тема неутолимого тотального сладострастия. „Герой“ наш всегда в состоянии „предоргазма“, а когда оргазм достигнут, это лишь повод к поиску нового оргазма.

— Ведет ли воздействие текстов и фильмов однозначно порнографического содержания к снижению сексуального самоконтроля?

— Безусловно, воздействие сексуальных произведений у большинства мужчин и женщин вызывает половое возбуждение, которое, однако, вполне поддается контролю. Это возбуждение лишь у меньшинства и в течение короткого времени реализуется в сексуальной активности.

— А что вы можете сказать о вредном воздействии порнографии на детей?

— Сексологи в подавляющем большинстве на сегодняшний день придерживаются мнения, что психически здоровым детям и подросткам, живущим в упорядоченной социальной среде, порнография не может повредить. Кроме того, неоспоримо, что порнография может служить активным средством сексуального воспитания и просвещения. Лично я думаю, что запрет порнографии для детей следует ограничить определенным возрастом, например трех-пяти лет, но в дальнейшем, по мере накопления систематических научных данных, снизить этот предел или ликвидировать запрет вообще.

Анастасия вспомнила, как мама нашла в ее столе несколько любительских порнографических фотографий, которым она сама не придавала никакого значения. Просто подружка-третьеклассница сунула ей в папку для тетрадей несколько „образков“. Настя испытывала к изображениям ненаправленное детское любопытство, как, например, к игральным картам, которые в то время тоже не продавались в каждом киоске. Она не слишком понимала даже, что именно изображено на этих фотографиях, поскольку о чувственной любви знала только, что это — чувство.