Пуговицы сюртука были влажными и скользкими и никак не хотели пролезать в петли. Она услышала исходящий от него соленый медный запах. Кровь! Октавию замутило.

Норту удалось вытащить из рукава правую руку. Осторожно, чтобы не задеть рану, Октавия стянула вниз левый рукав. Кинула сюртук на пол. Он упал с тяжелым стуком. Наверное, что-то лежало в кармане. Пистолет скорее всего, но сейчас не хотелось об этом думать.

— Я любил его, — произнес Норт с такой скорбью в голосе, что Октавия рассмеялась бы, если бы не тряслась от тревоги.

Рана производила тяжкое впечатление. Окрашенный в разные оттенки красного рукав сорочки прилип к телу. Отверстие, где пуля пробила ткань, было черным от крови. Октавия судорожно сглотнула.

— Что-то ты побледнела, — заметил Норт. — Все не так плохо. Надо, чтобы Фрэнсис посмотрел.

Трясущимися пальцами она взялась за его галстук.

— Помолчи! — Распустив узел, Октавия вытянула накрахмаленную полоску ткани, кинула ее на пол и взялась за сорочку.

Вид его тела взволновал больше, чем вид крови. Стыд, да и только!

— Подними руку. — Было и так понятно, какую именно. Больную Норт не смог бы приподнять. Дернув рукав вверх, Октавия освободила правую руку. Потом очень осторожно, чтобы не задеть рану, стянула сорочку, освобождая левую руку.

Норт улыбнулся. Как ему это удавалось, Октавия не могла понять. Загар не скрывал бледности.

— По-моему, вам понравилось разбрасывать мою одежду, миледи.

Октавия вспыхнула. Кто бы не покраснел? Он спросил об этом так игриво. Жар кинулся в лицо. Лучше бы он кинулся к…

— Господи, что ж они такие холодные!

…к рукам.

Октавия отдернула руки.

— Извини.

И тут как раз объявилась миссис Бантинг, которая тащила миску с горячей водой, бутылку, в которой была жидкость янтарного цвета, и стопку салфеток.

— Вот вы где, миледи. Вы уверены, что вам не нужна помощь?

Октавия покачала головой. Норт пострадал из-за нее. Поэтому она сама будет ухаживать за ним.

— Нужно будет наложить швы, — тихо подсказал Норт, дал ей шанс отказаться от роли врача.

— Спасибо, миссис Бантинг. — Октавия избегала его взгляда. — Я справлюсь.

Норт вздохнул, но не сказал ни слова. Когда дверь закрылась, он с трудом приподнялся и присел на угол своего стола.

— Давай начинай.

Октавия отжала салфетку и повернулась к своему пациенту.

Господи, как он хорош! Даже с окровавленной рукой и хмурым лицом. В последний раз, когда Октавия видела его обнаженным по пояс, она слегка перебрала, поэтому помнила все неотчетливо. Теперь запомнит эту картину навсегда, и не только потому, что здесь полно крови.

Гора мышц, золотисто-розовая кожа, резкие линии сухожилий, мягко переходящие в мускулы. Мощный костяк. Четкий рельеф. Норта можно было лепить, можно было писать, так совершенно было тело. Только какой резец, какая кисть сможет передать силу, которая пульсировала в этой груди, покрытой жесткими завитками волос?

— Тебе повезло. Если бы не кровотечение, ты не увидела бы меня таким.

Низкий голос Норта вернул Октавию к действительности. Он и в самом деле истекал кровью. Он ранен, а она оценивает его, как призового быка на ярмарке!

— Любая женщина жизнь отдаст, чтобы увидеть такое, — ответила Октавия, снова окуная салфетку в миску, чтобы согреть ее. — Мне нет нужды распинаться о том, как ты красив, Норри. Ты и так это знаешь.

— Я знаю, как ты прекрасна, Ви.

Рука дрогнула, когда Октавия приложила салфетку к его ране. И не оттого, что ночь выдалась тяжелой.

— Будет больно.

— Больно глядеть, как ты мучаешься.

Октавия слегка нажала на салфетку. У Норта перехватило дыхание, но он не остановил ее. Короткими движениями Октавия очистила рану и участок вокруг нее. Салфетка стала черной от крови. Потом намочила другую и стерла кровь со всей руки.

— Представляешь, завтра утром я повяжу этого сукина сына и у нас не останется повода видеться.

— Не говори об этом.

— Мне будет плохо без тебя.

— Перестань. Ничего не увижу из-за слёз. — Тыльной стороной ладони Октавия вытерла глаза и почувствовала, что чем-то вымазала себе щеку. Кровью, конечно. — Придержи салфетку на ране, а я оботру всю руку.

— У меня и в мыслях не было доводить тебя до слез.

— Знаю.

Обтерев руку, Октавия крепко зашила рану, вздрагивая каждый раз, когда игла входила в его тело. И как только он терпит? Норт не издал ни звука, но Октавия понимала, что боль жжет огнем.

Наконец последний узелок был завязан, и Октавия обрезала нитку ножницами. Жаль, что в детстве она была нерадива на занятиях рукоделием.

Норт осмотрел ее работу. Разлитая вокруг рта бледность стала исчезать.

— Из тебя получилась бы отличная белошвейка, Ви. Не важно, красиво ты зашила или нет, важно, чтобы кровь больше не шла.

— Ты прав. Даже не ожидала, что так хорошо получится. — Октавии было все равно, что он там говорит о ее умении шить.

Норт кивнул на бутылку:

— Полей виски на шов.

— Извини, как? — Что-то Октавия ни разу не слышала о таком странном способе употреблять напиток.

— Девлин утверждает, что раны лучше промывать виски, чем водой.

— Ты веришь в это?

— Такие вещи он знает лучше, чем ты и я. Логично. Октавия распечатала бутылку и вылила хорошую порцию виски прямо на свежий шов.

— Ухты, черт!

Стремясь поскорее покончить с процедурой, Октавия быстро перебинтовала рану, наложив толстую повязку.

Когда все закончилось, ей захотелось рухнуть на пол и разреветься.

— Спасибо.

На глазах снова выступили слезы.

— За что? Боже мой, Норри, это ведь случилось по моей вине!

— По твоей вине? О, Ви, ты не права. Иди сюда. Я вытру тебе глаза.

Октавия подошла. Он намочил чистую салфетку и стер пятна со щек Октавии.

— Прости меня. — Она хлюпнула носом.

Взяв ее за подбородок, Норт заставил посмотреть ему в глаза.

Ему не нужно было говорить. Она и так понимала, что он хотел сказать, потому что чувствовала то же самое. Как близко в эту ночь они оказались к тому, чтобы потерять друг друга! Как опустел бы мир, если бы не стало Норта! Это все равно что пережить смерть своего близнеца, своего второго «я».

— Я не хочу тебя терять, — шепнула она.

— Этого не случится, — Он погладил ее по щеке. — Несмотря ни на что, я всегда буду рядом.

Он наплюет на все обещания, которые дал за эти годы, поменяет все свои решения, если Октавия попросит его об этом. И она ради него поступит точно так же. Она даже готова рассказать Спинтону всю правду.

Но Норт ничего не попросит, и Октавия — тоже. Они оба знали об этом.

— Норри… — Она не знала, как выразить словами то, что чувствовала.

Он притянул ее к себе.

— Я знаю. Знаю.

И тут он прижался к ее губам, а она обхватила его, и ее пальцы вцепились ему в теплую спину.

Раздвинув губы языком, он проник в ее рот с настойчивостью, от которой у Октавии задрожали колени.

В их поцелуе было столько отчаяния. Столько отчаяния, жажды и сладости, что заболело сердце. Как он смеет желать ее?! Как она смеет желать его, если это грозит только болью и тоской?! Если их влечение принесет с собой еще больше сложностей.

Даже если бы все было по-другому, если бы не было Спинтона, Норт не прижился бы в том мире, в котором существовала она. А она не сможет сидеть просто так и смотреть, как он раз за разом подвергает себя опасности.

Ни за что! Тем более что сегодняшняя ночь показала, насколько опасна его работа. И все же Октавия не могла остановиться и прислонилась к нему, как ива к скале. Она могла потерять его, но не потеряла. И сейчас не хотела его отпускать.

— Пойдем в постель, Ви, — сквозь поцелуй хрипло шепнул Норт. — Будь моей в последний раз.

Она была готова остаться с ним навсегда, но не сказала об этом. Она просто кивнула, глядя в жаркую синеву его глаз.

Он повел Октавию из офиса. В доме царил полумрак. Царила тишина. Слуги уже улеглись? А это важно? Нет, ничуть. Сейчас Октавии было все равно. Разве сможет какая-нибудь женщина в здравом уме стыдиться того, что ее желает такой мужчина?

Его спальня располагалась в самом конце коридора на втором этаже, в задней части дома. Звуки с улицы почти не доходили сюда.

На столике рядом с кроватью горела лампа, приветливо освещая комнату ровным, спокойным светом.

Норт скинул обувь. Но когда дело дошло до брюк и носков, он остановился. Мешала раненая рука.

— Дай я сама. — Расстегивая ему все застежки, Октавия была уверена, что в этот момент он жарко и жадно смотрит на нее. Она подняла глаза, увидела его напряженный и настойчивый взгляд и поняла, что нужна ему. Она потупилась и заметила, как дрожат от волнения руки.

Теперь Норт стоял перед ней совершенно голый. Она коснулась его мускулистых, покрытыми волосами икр, провела ладонями под коленями, подняла руки и погладила мощные бедра. Он был у нее в руках — загорелый, теплый и прекрасный. И тогда она, удивляясь самой себе, взялась за его возбужденную плоть.

Норт со свистом втянул в себя воздух. От наслаждения.

— Полегче. Я отвык.

Улыбаясь от осознания женской власти, Октавия подняла глаза, продолжая ласкать Норта рукой.

— За двенадцать лет?

— Нет, меньше.

Можно было бы приревновать его, но у Октавии не было на это никакого права. Даже если у него и были другие женщины, все равно она — первая. А сейчас она здесь.

— Тогда ты не знаешь, что значит страдать, — тихо предположила она. — Двенадцать лет я помнила наслаждение, которое ты мне подарил, и не могла ощутить его вновь. Тебе было легче.