– Дождемся, когда доктор Хокинс представит суду свой отчет.

– И долго понадобится ждать?

– По словам Лейси, пару недель, но, надеюсь, не больше. А тем временем я буду продолжать видеться с Эммой. Это лучше, чем ничего.

Мэри вновь поразилась перемене, свершившейся в дочери, спокойной решимости, которая сквозила в каждом ее жесте и слове.

Она взглянула на стенные часы. Была только половина двенадцатого, а ей казалось, что с тех пор, как она вынырнула из теплой постели Чарли, прошел уже целый день.

– У тебя есть планы на сегодня? – вдруг спросила она.

– Никаких, – отозвалась Ноэль. – А что?

– Просто я хотела нанести визит одной давней подруге. И я не прочь взять тебя с собой.

– Я ее знаю?

Мэри покачала головой, грустно улыбаясь воспоминаниям, налетевшим подобно метели.

– Нет, но она тебе понравится.


Лютеранское кладбище, на котором похоронили Коринну, было самым старым в Бернс-Лейк – оно появилось в конце XVII века, когда в этих краях обосновались переселенцы из Голландии и Германии. Старинную церковь давным-давно смыло наводнением, вместо нее выстроили новую, более современную, но не у кладбища, а в городе. А кладбище уцелело. Оно располагалось на склоне холма, обращенном к реке Шохари-Крик. Громадные вековые деревья местами росли так густо, что образовывали над могилами живую беседку, острые углы могильных плит стерлись от времени и непогоды, надписи на них местами стали совсем неразборчивыми. Надгробия казались Мэри стариками, ищущими утешения друг у друга.

Ржавые ворота открылись, протестующе скрипя. Недавно пробило час дня, вокруг не было ни души. Мэри задумалась: была ли Коринна последней, кого похоронили здесь? Даже в то время кладбище казалось древним и заброшенным. Она помнила, что родители Коринны выбрали его только потому, что здесь у них был свой участок.

Она огляделась. Солнечные пятна лежали на высокой траве, гранитные надгробия покрылись пылью и заросли мхом, Одни выглядели более неухоженными, чем другие. И лишь на некоторых могилах лежали цветы. Возле одного надгробия, с эпитафией «Его любили при жизни, о нем скорбят после смерти», в банке из-под кофе стоял давным-давно засохший букет.

– Не могу поверить, что прошло уже тридцать лет, – тихо произнесла Мэри, шагая по дорожке между могил. – Я помню похороны Коринны так, словно это было только вчера.

– Однажды, вскоре после свадьбы, я спросила Роберта про нее, – призналась Ноэль. – Я помнила твои рассказы о том, как они встречались в старших классах. Но он заявил, что почти не помнит ее. Думаю, дело в том, что вскоре после смерти Коринны погиб его брат. – Она повернулась к Мэри. – А ты знала, что Бак был любимцем их матери?

Новость не удивила Мэри.

– Его любили все, – сказала она. – В отличие от Роберта он всегда был славным парнем. Правда, я его почти не знала.

– Гертруда увешала его фотографиями весь дом. Сказать по правде, от этого дом выглядит жутковато. Как святилище. – Ноэль отвела в сторону низко свисающую ветку. – Конечно, я знакома с ней сравнительно недавно, но мне всегда казалось, что после смерти Бака Гертруда сразу постарела.

– Смерть ребенка – трагедия для любой женщины.

– Каждый год в день его смерти Гертруда приносит на могилу цветы. – Ноэль обхватила себя руками и поежилась, как от холода, – Дюжину белых роз, перевязанных красной лентой. Наверное, это какой-то символ, а какой именно – не знаю.

– А мать Коринны, кажется, после похорон ни разу не бывала здесь, – заметила Мэри. – Из разговора с ней у меня сложилось впечатление, что она старается не вспоминать, как умерла Коринна.

– Однажды я думала о самоубийстве. – Ноэль помедлила у могильной плиты, которую почти скрывала из виду высокая трава. – Каждый день я клялась себе бросить пить, но никак не могла. Мне казалось, что смерть – это самый простой выход.

– О, детка… – Мэри замерла, боясь услышать продолжение.

Но лицо Ноэль осталось спокойным.

– Но когда родилась Эмма, все изменилось. Конечно, к тому времени я уже бросила пить, но с того момента, как я впервые взяла на руки Эмму, я поняла, что в моей жизни нет ничего важнее ее.

Мэри вспомнила о неродившемся ребенке Коринны и содрогнулась.

Они двинулись дальше по тропе.

– Кажется, мы на месте. – Мэри указала на изваяние ангела почти в человеческий рост, со сломанным крылом – ориентир, по которому она привыкла разыскивать могилу Коринны.

Но Ноэль даже не взглянула на ангела. Она ошеломленно уставилась на увядающие цветы на могиле Коринны: белые розы, перевязанные ярко-красной лентой.

Глава 12

В тот же день в «Реджистере» была опубликована обзорная статья о давних узах, связывающих Роберта Ван Дорена и сенатора Ларраби. Пока Ноэль и Мэри возвращались с кладбища, преследуемые мыслями о таинственных розах на могиле Коринны, на другом конце города Чарли осточертело отвечать на гневные телефонные звонки. Еще несколько компаний, в том числе Гидеона Форда, продающего машины, отказались от публикации рекламных объявлений. Постоянно названивали рассерженные сторонники Ван Дорена. Чарли выслушал по крайней мере одну неприкрытую угрозу и серьезное предупреждение от адвоката Ларраби из Олбани.

К следующему утру шумиха улеглась, или это была лишь видимость. В пятницу в половине шестого утра Чарли разбудил звонок охранника, который, прибыв в редакцию «Реджистера», обнаружил, что все до единого окна на первом этаже здания разбиты. К тому времени как приехал Чарли, подозреваемый уже был арестован: этого юношу, уже имевшего дело с правосудием, звали Данте Ло Прести.

Первой реакцией Бронуин, узнавшей об этом, была ярость. Данте не сделал бы ничего подобного! Она была так же убеждена в его невиновности, как и в виновности этого мерзавца, мужа Ноэль. Но вскоре ее начали терзать сомнения. Ей вспомнилось, как Данте подумывал бросить работу и уехать из города. А для этого ему требовались деньги. К тому же Бронуин пришлось признаться, что Данте порой внушал ей страх. Не он ли придавал этому парню притягательность? Рядом с Данте Бронуин всегда казалось, что она идет по самому краю пропасти.

А эти странные поручения Роберта – сомнительные, если не сказать противозаконные!

Бронуин решила, что не успокоится, пока не докопается до истины.

В два часа дня, едва узнав, что Данте выпустили под залог, Бронуин понеслась на велосипеде на Сэшмил-роуд, где жил Данте, и вскоре подъехала к дому напротив конторы компании, занятой сбором лома и сносом зданий.

Данте появился на пороге, усталый и встрепанный, с покрасневшими глазами и густой щетиной на подбородке. В течение минуты, показавшейся бесконечной, он смотрел на Бронуин молча, а ее волнение стремительно нарастало. Они не виделись с тех пор, как побывали на кладбище. Несколько раз они разговаривали по телефону, старательно делая вид, будто ничего не произошло, что Бронуин не пыталась втянуть его в свою затею, а Данте не признался в том, что работает на Роберта. Каждый раз, вешая трубку, Бронуин ощущала злость, растерянность и обиду. Одно она понимала ясно: слухов слишком мало, чтобы признать его виновным.

– Значит, ты уже все знаешь. – Данте отступил, пропуская ее в дом. Он был босиком, в смятой серой футболке и темно-синих спортивных штанах.

– Да, я слышала.

Бронуин окинула быстрым взглядом полутемную гостиную с задернутыми шторами. Как обычно, здесь был беспорядок. Повсюду валялись журналы, банки из-под пива и переполненные пепельницы. Доска над телефоном пестрела записками.

Данте прошел мимо, не только не поцеловав, но даже не взглянув на нее. В горле Бронуин возник комок, словно она проглотила таблетку аспирина, ничем не запивая ее.

– Хочешь пива? – спросил он из кухни.

– Нет, спасибо. Ты забыл, что я не пью?

Он появился с банкой пива в одной руке и банкой кока-колы – в другой.

– Прости, вылетело из головы. Не хочешь расстраивать отца? Хватит и того, что ты тайком от него встречаешься с настоящим бандитом. – В его голосе прозвучал сарказм, который не понравился Бронуин.

Она ощетинилась.

– Ты несправедлив ко мне. Полицию на тебя натравила не я. И мой отец тут ни при чем. – Бронуин почти выхватила банку из руки Данте.

– Вот как? Значит, виновником преступления совершенно случайно оказался мерзавец, сбивающий с пути единственную дочку? – В сероватом свете глаза Данте казались почти черными. Его лоб блестел от пота. С улицы доносился лязг стали и грохот – казалось, целое стадо динозавров жевало жесть.

– Слушай, хватит мстить мне. Я на твоей стороне. – Бронуин вскрыла банку и уселась на диван. – Если ты скажешь, что не ты бил стекла, я поверю тебе на слово.

– Ничего подобного я не делал, – резко выпалил Данте.

Бронуин вгляделась ему в глаза. Обстоятельства говорили против Данте, но внутренний голос шептал Бронуин: «Он говорит правду». Она не знала, как поняла это, просто поняла, и все. Чтобы протянуть время, она глотнула кока-колы.

– Ладно, продолжим разговор. Ты работаешь на Роберта, значит, имеешь представление о том, кто настоящий виновник.

– Ни черта я не знаю! Сегодня я спокойно работал, и вдруг этот кретин Уэйд Джуитт вызвал меня на допрос. А потом – бац! – появился протокол, у меня сняли отпечатки пальцев, и все такое прочее. – Данте хлебнул пива с яростью жертвы несправедливости.

– А кто внес залог?

– Мой босс. Представляешь себе? Скряга все-таки расщедрился!

– Значит, он порядочный человек.

– Черта с два! Теперь мне лет десять придется лизать ему пятки. От старины Стэна не дождешься даже бесплатных обедов.

– И давно ты стал таким циником? – спросила Бронуин.

– С тех пор, как провел все утро в камере, глядя, как блюет какой-то забулдыга. – Взгляд Данте скользил по ней, как холодная вода. – Но зачем тебе знать об этом? Тебя же никогда не наказывали – разве что оставляли в школе после уроков.