– Только попробуй, и я закричу!

– Кричи на здоровье.

Он не шутил: ему действительно было всё равно.

– С каких это пор ты превратился в насильника? – выпалила она.

– Я никогда им не был.

– Спесивый ублюдок!

Он медленно покачал головой.

– Я всего лишь умею находить подходящих женщин, охочих до секса: ну, ты-то знаешь, каких именно. А теперь не дури и раздвигай ноги, милочка. Мы оба знаем, какая ты горячая в постели. Такие, как ты, всегда готовы урвать ещё разок.

Она продолжала вырываться и успела встать на колени, но он дёрнул её так, что едва не вывихнул ей руку.

– Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? – прошептал Саймон, жадно глядя на её пышную грудь. Она стояла на четвереньках, не в силах вырваться, и ему не составило труда привлечь её ещё ближе. – Опускайся, милочка, – нашёптывал он, проводя рукой по напряжённой спине. – Я ещё не закончил с тобой. За пять сотен фунтов я определённо имею право вздрючить тебя на прощание поутру!

Саймон решительно направил своё готовое к бою копьё и нанёс первый, самый глубокий удар.

Если он и слышал, как Каро охнула, то не подал виду: он уже подался назад для нового мощного удара. Придерживая её за бёдра, он бил и бил в одно место, размеренно и беспощадно, содрогаясь от ярости. Через несколько минут его дыхание стало тяжёлым и хриплым, как будто Саймон преодолел бегом не одну милю. Но он задыхался вовсе не от усталости, его снова душила чёрная ярость, порождённая бессилием и отчаянием, и снова он унижал Каро в бесплодной попытке утолить свою жажду мести.

Он мог бы уже давно кончить, но нарочно сдерживался, чтобы продлить это унижение как можно больше. Уж если она посмела отказаться от его покровительства, пусть пеняет на себя и расплатится за свой бунт хотя бы таким образом.

Но тут наконец его слуха, замутнённого приступом ревности, коснулись, тихие, жалобные стоны, обычно говорившие о том, что Каро близка к разрядке.

«Будь ты проклята! Будь проклято твоё ненасытное лоно! Неужели тебе всегда будет мало?!» Похоже, она вовсе не воспринимала этот акт в качестве возмездия и готовилась получить от него не меньшее удовольствие, чем сам Саймон! Ну уж нет, дудки! Он резко отнял своё копьё и содрогнулся от оргазма, тогда как она опрокинулась на спину, готовая разрыдаться в голос от неудовлетворённой страсти.

Саймон поднялся с пола в ту же секунду и стал одеваться, не соизволив даже посмотреть в её сторону. Он двигался ловко и уверенно: не раз ему приходилось поспешно одеваться, чтобы покинуть дамский будуар.

Из кармана своего смокинга Саймон выгреб все имевшиеся там купюры и кинул их на стол.

– Ты стоила каждого потраченного мной шиллинга, – произнёс он шелестящим шёпотом, – и я нисколько в этом не сомневался.

Она схватила банкноты и запустила ими в Саймона.

– Чтоб тебе сгореть в аду! А ещё лучше – пусть Дафна окрутит тебя и станет жёрновом на твоей шее до конца твоих дней!

– Очнись, милочка, и спустись с небес на землю! – презрительно процедил он, не обращая внимания на валявшиеся под ногами деньги. – Никакого ада не существует, а из Дафны вышла слишком плохая молельщица, чтобы к её желаниям прислушались на небесах! – На его губах расцвела злорадная улыбка. – Разве что они касаются её конюха! А пока имей в виду: если тебе всё же надоест вытирать сопли чужим детям, дай мне знать. Возможно, мы что-нибудь придумаем.

Он ловко увернулся от тяжёлого подсвечника, запущенного ему в голову. Массивная бронза с такой силой врезалась в дверь, что от неё полетели щепки.

– Умерь свой норов, милочка, – проворковал он. – Не дай Бог, потеряешь это место!

– Убирайся ко всем чертям, пока я не забыла, как нуждаюсь в этом месте! – прошипела она, с тревогой прислушиваясь к тому, как дом оживает и наполняется утренней суетой.

Он отвесил шутовской поклон, небритый и в то же время божественно прекрасный в своём вечернем костюме.

– Если будешь в Лондоне, не забывай про меня.

– Если я буду в Лондоне, то первым делом постараюсь не встретиться с тобой!

– Ах, как это не по-дружески!

– Но ведь ты ни в грош не ставишь женскую дружбу?

Он задумался, сурово сжимая губы.

– Скажем так, я думал, что не ставлю. – Он положил руку на дверную ручку и небрежно кивнул. – Но никто из нас не может избежать ошибок.

Раздался оглушительный стук в дверь. У Кэролайн сердце ушло в пятки.

– Это всего лишь служанка пришла тебя будить, – заметил Саймон, и глазом не моргнув. Он распахнул дверь, пожелал доброго утра горничной, принёсшей Кэролайн поднос с завтраком, и вышел в коридор.

Красная как рак, Кэролайн готова была провалиться сквозь землю от стыда. Не имея под рукой ничего более подходящего, она завернулась в одеяло, чтобы хоть как-то прикрыть наготу, и постаралась сделаться невидимкой.

– Ох, мисс! – с чувством вздохнула Бетси, когда наконец шаги Саймона стихли на лестнице. – Какая же вы счастливая! Все наши девушки только о том и мечтают, чтобы этот пригожий лорд приголубил кого-нибудь из нас! Ох, батюшки, какой же он ласковый!

Вот и беспокойся после этого о том, как соблюсти приличия! Хотя, конечно, ей далеко до того простодушия, с каким Бетси обсуждала достоинства Саймона. Но в точке зрения горничной был и несомненный здравый смысл. Возьми всё, что можешь, от молодого пригожего лорда и живи дальше как ни в чём не бывало. Если ей немного повезёт и она не сойдёт с ума от воспоминаний, возможно, ей и правда это удастся.

Глава 17

Оставив хозяевам краткую записку с извинениями за свой скорый и скрытный отъезд, Саймон помчался прямиком в Лондон. Забившись в дальний угол своей кареты, он по уши закутался в пелерину и постоянно прикладывался к фляжке, проклиная всех женщин скопом и одну женщину в особенности.

Бруно хранил почтительное молчание, как и положено добропорядочному камердинеру. Но ему не приходилось видеть своего хозяина в таком мрачном расположении духа с того дня, как леди Кэролайн сбежала от него в первый раз. Можно было лишь пожалеть о том, что этой паре так и не удалось договориться, но когда имеешь дело с двумя такими редкостными упрямцами, надеяться на гармонию вообще не имеет смысла. Но уже и то хорошо, что леди Кэролайн вернулась в Англию, причём без мужа.

Придётся им с Бесси подумать над этим.

Даже самым высокородным аристократам временами требуется дружеская помощь, чтобы устроить как следует свою жизнь.

Услышав краткое приказание Саймона откупорить ещё одну бутылку, Бруно отвлёкся от своих мыслей, гадая втихомолку, что кончится первым во время их лихорадочного бегства из Йоркшира: способность герцога поглощать спиртное или их запасы бренди. Поскольку было приказано не задерживаться в пути и делать остановки лишь для того, чтобы поменять лошадей, число бутылок было строго ограничено. Ну что ж, тем быстрее они доберутся до дома.

Кэролайн выжила в то ужасное утро только благодаря железной воле. Она приказала себе не думать о Саймоне и сосредоточиться исключительно на детях, как будто в них заключался весь смысл её жизни. Она с головой погрузилась в уроки. Она подробно объяснила, какие созвездия можно увидеть на их северном небосклоне. Она описала во всех мелочах поход Александра Великого в Индию. А когда дети начали проявлять признаки усталости, она не отпустила их отдохнуть, а затеяла игру в слова, предложив сладости в качестве призов.

Игра шла на равных, и она успела наесться сладостями до отвала, но после отвратительной сцены с Саймоном (между прочим, её всё равно было не избежать, ведь не мог же он гостить в замке вечно?) ей не помешает утешение, хотя от душевных ран не исцелит даже целая гора сладостей.

Когда в тот день она спустилась с детьми к чаю, ни Джейн, ни Йен ни словом не обмолвились о внезапно покинувшем их госте. Тщательно избегая скользкой темы, они потчевали Кэролайн чаем, как будто она была членом их семьи, и постарались сосредоточиться на обсуждении грядущих праздников. Они перечислили всех гостей и родственников, которые обещали встречать Рождество вместе с ними, и сделали особый упор на том, как собираются проводить время дома и в деревне и какая служба будет в церкви. Естественно, Кэролайн заранее получила приглашения на все до одного праздничные торжества.

– Пожалуйста, чувствуй себя с нами как дома! – предложила Джейн. Её голос был полон такого сострадания, что Каро покраснела от неловкости.

– Спасибо. Я так и сделаю, – ответила она, жалея о том, что не нашла повода отказаться от этого злополучного чаепития. Больше всего ей бы хотелось сейчас забиться к себе в комнату и никогда не разговаривать ни с одной живой душой, а если повезёт и никто не будет мешать, то ещё и поплакать всласть. Этак с месяц, не меньше.

Впрочем, она живенько избавилась от этой постыдной мысли. Она не станет оплакивать их разрыв с Саймоном! Довольно, однажды она уже успела о нём поплакать. И больше не прольёт о нём ни слезинки. Тех слез, что были пролиты в первый раз, с избытком хватит на всю оставшуюся жизнь.

Она проявила завидную предусмотрительность, не позволив себе снова в него влюбиться. Он не изменился ни на йоту.

По возвращении в Лондон Саймон с ходу пустился во все тяжкие. Но все холостяцкие развлечения, до сих пор приносившие ему радость, казались теперь бессмысленной суетой, и то, что прежде приводило в восторг, заставляло стонать от скуки. Он перебрал всех известных в городе актрис и куртизанок. Отвергнутым им высокородным леди и простым горничным не было числа, пока наконец все женщины не стали казаться ему на одно лицо. Ему даже пришло в голову, что было бы забавно нанести визит Дафне, чтобы поинтересоваться, как продвигается её роман с конюхом. Но для того чтобы выехать за город, от него требовались некоторые усилия, а для них его любопытства явно не хватало.

Саймон провёл в Лондоне две недели, на протяжении которых старательно напивался каждый вечер до полного беспамятства, всякий раз в обществе новой красотки. Но вот на рассвете нового дня он приказал заложить карету. Бруно был поднят с постели и получил приказ собрать для герцога дорожный саквояж. Хозяин намеревался ехать в Дувр, причём один. Он не стал разлучать Бруно с родными в канун Рождества.