«Мне очень жаль», – сказала она.

После всего случившегося можно было бы понять, как мало значат слова. Как легко они тонут в океане боли. Так, что и следа не остается на поверхности.

Энджел медленно просыпался, улавливая звуки ее голоса. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что она ему читает. Это оказались «Рассказы похитителя тела» Энн Райс. Если только он не ошибается.

Энджел усилием воли открыл глаза.

– Довольно странный выбор, – произнес он, слабо усмехнувшись. – Уж не хочешь ли ты этим сказать, что отныне мне нужно приучаться пить кровь?

Он был уверен, что она улыбнулась под маской.

– Извини, просто я выбрала на свой вкус. Подумала, что и тебе будет интересно. – Она со смешком пожала плечами. – Вообще-то надо было обратить внимание на то, о чем там написано, ты прав. Я просто решила, что тебе будет лучше, если рядом звучит чей-то голос.

– Ты ужасно читаешь, Мэд, бубнишь себе под нос.

– Это точно, – со смехом согласилась она и захлопнула книгу.

– Но ты бубнишь, только когда волнуешься. Случилось что-то? Или пока я спал, сердце выскочило и сбежало к прежнему хозяину?

– Нет, – тихо произнесла она, и Энджел увидел, как веселость ушла из ее глаз. Она сразу стала очень грустной. – Теперь это твое сердце, Энджел.

Он почувствовал горечь в ее словах. Он всегда думал о нем только как о сердце донора. Он чувствовал, как сильно оно бьется. Стучит и стучит. Интересно, будет ли оно так же биться после его смерти. Он вдруг представил себя в гробу – тело неподвижное как камень, белое как бумага лицо. Эта штука вот уже три дня живет в груди. И с каждым днем Энджел ощущает ЕЕ все более чужой.

– Расскажи мне об этом парне, от которого мне досталось сердце, – оторвав голову от подушки, Энджел почувствовал, сколько усилий пришлось ему приложить для этого. – Не понимаю, Мэд, как это ты позволила им сделать со мной такое?

– Мы спасали твою жизнь, – спокойно произнесла она.

– Только не нужно так на меня смотреть, – прошипел он. Сейчас он ненавидел все на свете, включая Бога. – Ты не спасла мне жизнь, просто оттянула смерть. Посмотри на меня, ради Бога. Нравлюсь я тебе? Один скелет остался, голова с арбуз величиной. Я потерял десять фунтов веса... Да, так как насчет моего донора? Отдавшего сердце? —

Он холодно усмехнулся. – Если послушать тебя, получается, что он мне вроде бы как тарелку супа одолжил. Но, черт побери, он не что-нибудь отдал, а – сердце. Сердце. Или, думаешь, он был в восторге, когда вы залезли к нему в грудь, начали его потрошить?

Она сидела очень тихо, словно изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Тебе дана вторая жизнь. И сейчас следует думать только об этом.

– А если мне это не нужно?

– Да как ты вообще можешь так говорить?! Кто-то умер, чтобы ты смог продолжать жить. И если ты будешь валяться и так рассуждать, Энджел Демарко, я клянусь Господом Богом... – Она резко оборвала себя, словно боясь сказать слишком много. Тяжело дыша, Мадлен встала и отвернулась к стене.

Внезапно он почувствовал огромную усталость. Словно во время разговора из него ушли все жизненные силы. Он хотел убрать волосы с глаз и ощутил непривычную полноту щек. Хорошо, что рядом не было зеркала.

– Господи, в кого я тут превратился...

– Это от преднизолона. Опухлость скоро пройдет. Он виновато взглянул на Мадлен.

– Извини, Мэд. – Энджел помолчал. – Вчера мне Фрэнсис приснился.

Мадлен медленно опустилась на стул. Энджел заметил, что у нее внезапно задрожали руки. Она тут же стиснула их в коленях.

– Вот как? – шепотом переспросила она. – И что же именно тебе приснилось?

– Что именно? – Энджел попытался вспомнить. – Приснилось, что я очень замерз. Это был как раз такой сон, когда кажется, что все происходит наяву. Словом, я проснулся и вижу – одеяла сбились на ноги. Я попробовал их натянуть на себя, посмотрел через то окошечко в коридор, а за стеклом Франко. Стоит и улыбается.

– И как он выглядел?

– В этом-то и была странность. Он почему-то был насквозь промокшим, словно вышел из-под ливня. Он попробовал стекло, как будто собирался пройти его насквозь, но не сумел. И я как-то мысленно услышал его голос: «Привет, Энджел!» Так он сказал. Потом улыбнулся. Ну, ты знаешь, как он улыбается, – морщинки, морщинки, и глаз почти не видно, .. – Он пожал плечами. – Вот, а потом он куда-то исчез.

Глаза Мадлен наполнялись слезами.

– Что такое, Мэд?

Она смотрела на свои ладони, зажатые между коленями. Выражение на лице было потерянное, кровь совсем отхлынула от щек.

– На той неделе Фрэнсис поехал в Портленд.

– Знаю.

Она резко вскинула голову.

– Откуда?

– Перед отъездом он приходил сюда. Мадлен как-то странно посмотрела на него.

– А мне он ничего не говорил. – Она замолчала. Энджелу показалось, что ее лицо нахмурилось под маской.

– Не все же он рассказывает тебе. Она с трудом проглотила комок в горле.

– Я не хотела говорить тебе, пока твое сердце... – В ее глазах вновь появились слезы. – Пока ты совсем не оправишься.

У него как-то сразу все опустилось внутри.

– О чем ты?

– Фрэнсис попал в аварию недалеко от Портленда. Энджела начал колотить жуткий озноб.

– Ну и?..

Она сумела выдержать его взгляд, и он сам прочел ответ в глазах Мадлен.

– Мне очень жаль, Энджел. Он сам виноват, не пристегнулся ремнем безопасности. – Казалось, она хотела сказать больше, но так ничего и не добавила. Просто сидела, смотрела на Энджела, а слезы тихо катились по щекам, впитываясь в зеленую ткань маски.

Нет!

Фрэнсис не мог погибнуть. Только не Фрэнсис, у которого такие добрые, смеющиеся глаза, который так глубоко верит, который в жизни не причинил никому зла.

– Ты лжешь, – проговорил он сквозь зубы, мотая головой. – Скажи, что все это – неправда!

Но по ее глазам он видел, что все – правда.

– О Господи, – простонал Энджел. Сердце в груди колотилось как сумасшедшее. Горе обрушилось на него с такой силой, что внутри все сразу заболело. От боли даже начали ныть глаза. – Черт побери, как же так?! И кто же в наше время пристегивается ремнем безопасности?! – Вместо того чтобы предаваться горю, Энджел как всегда попытался разрядиться через гнев. – И какого черта он потащился в этот вонючий Портленд?! Он священник, а не коммивояжер. И вообще он так толком и не научился водить машину. Когда мы были еще совсем зелеными мальчишками...

«Нет, – приказал он себе, – не думай сейчас об этом. Господи, как бы сделать так, чтобы ни о чем не думать...» Но тут Энджел ничего не мог поделать. С удивительной ясностью он увидел картину из прошлого: Фрэнсис учит его управлять автомобилем. Они круг за кругом огибают школьную стоянку. Старенькая «импала» их матери рычит, дергается и глохнет каждый раз, когда они переключают скорость. А они хохочут, чертыхаются и снова хохочут...

– Только не Франко, – прошептал он и с надеждой взглянул на Мадлен. – Это я должен был умереть, а не он...

В ее глазах застыла такая печаль, что Энджел почувствовал: еще немного – и он расплачется.

– Я тоже хотела бы все изменить, Энджел.

– Он... Он потом еще долго мучился? – В тот момент, когда Энджел произносил эти слова, он понял, что не следует спрашивать об этом. Но почему-то ему нужен был ответ.

Мадлен отвела глаза.

– Доктора «скорой» сказали, что он умер сразу, ничего нельзя было сделать.

Они плакали вместе. Казалось, так прошел не один час. Энджел оплакивал многое: то, что много раз мог позвонить Фрэнсису и не позвонил, мог хотя бы поздравить брата с Рождеством и не поздравил. Он думал о том, как коротка и непредсказуема жизнь, о том, что нужно вести себя совсем иначе.

– Господи, Мэд, – совсем убитым голосом произнес Энджел. – Я не говорил... – Голос его сорвался. Он очень много не успел сказать Фрэнсису. Столько глупостей наделал, столько возможностей упустил, был таким эгоистом. Таким чудовищным эгоистом.

– Он знал, что ты его очень любишь. Он всегда знал это.

От этих слов Энджелу стало еще тяжелее. Они не принесли успокоения, в котором он сейчас так нуждался. Чувство потери только усилилось.

– Он умер по дороге в Портленд. – Энджел пытался осмыслить эти слова. – Значит, буквально через несколько часов после нашей встречи. Господи, я и предположить такого не мог, даже никакого предчувствия...

Мадлен снова отвела взгляд и посмотрела на часы, висевшие на стене. Затем опять повернулась к Энджелу и взглянула ему в глаза.

– По дороге в Портленд, – медленно повторила она. Именно так.

– А почему ты столько времени скрывала от меня?

– Берегла твое сердце.

Энджелу хотелось ответить какой-нибудь резкостью, сказать что-нибудь насчет сердца покойника, которое вшили ему в грудь. Но не смог.

– Боже, вот уже неделя, как он умер, а я только сейчас узнал. Ты и на похоронах, наверное, была? И тоже ничего не сказала.

– Его прихожане хотели, чтобы была устроена пышная католическая церемония. Я не говорила тебе, потому что ты все равно не смог бы там присутствовать. А они, сам понимаешь, не могли ждать. Когда тебе станет немного получше, мы сможем заказать скромную поминальную службу, только от нашего имени.

Энджел прикрыл глаза. Ему представился интерьер церкви, уставленный венками проход, ведущий к стоящему в алтаре гробу, везде море цветов. И человек в гробу – Фрэнсис. Мертвый, в гробу...

Гроб, украшенный цветами, кажется даже нарядным, словно внешняя привлекательность – необходимое условие церемонии, словно это может сделать смерть человека менее ужасной. Церковь наверняка была наполнена ароматом лилий, жутковатым сладким ароматом. И наверное, исполняли эту совершенно невыносимую музыку, от которой слезы ручьем катятся из глаз.