Стелла Грей - Снежинки на его трицепсах

— Поэтому стреляли в меня, — догадался я. — Решили, что я успел забрать доказательства.

— Именно так. Мы уже допросили обвиняемых, они подтвердили эту версию.

— Только я ничего не получал. Где тогда документы?

Я уставился на Рогозина в ожидании, а по лицу следователя расползлась ехидная улыбка.

— Директриса ее спрятала. В вольере у моржа. Нашим спецам пришлось повозиться, чтобы отобрать папку у зверя. Поверьте, когда туша в полтонны лежит на важных уликах, ее не так-то просто сдвинуть.

В памяти всплыли детали разговора с Мариной Петровной буквально за полчаса до смерти. Ведь еще тогда мне показалось, что ее голос странно звучал, отражаясь зхом, будто из бассейна.

Выходит, я не ошибся с выводами. Покойная действительно нашла надежное укрытие для бумаг Я полистал папку с делом до конца, а после попросил у следователя ручку.

Подписал все, что нужно, и на душе неожиданно стало легче. Будто что-то опасное в моей жизни закончилось.

— Выходит, теперь мне все вернут? — спросил я.

— Да. Вас можно снова считать богатым человеком.

— А Вронский? Думаете, он не будет мстить’?

— Ну, он же не идиот, в самом деле, — убедил Рогозин. — В ближайшие полгода этот человек будет очень аккуратен, а мы будем продолжать работать. Так что отдыхайте, Данила Сергеевич. С наступающим!

Алиса Селезневская.

Я ждала его у выхода из больницы.

Данила ходил к заведующему отделением, благодарил, дарил новогодний презент.

Так вышло, что выписали его только тридцать первого, в самый суетной день в году.

И еще продержали бы, но он категорично отказался встречать Новый год в больничной палате.

Зная, что дома ничего не готово к празднику, Даня решил забронировать нам столик в каком-то дорогом ресторане. Но мест не оказалось — все было зарезервировано давным-давно.

Он расстроился, а мне стало стыдно, что не озадачилась украшением квартиры.

Все мысли были о том, как там этот несносный Ворошилов. К тому же, позвонили из клиники — раненый песик пришел в себя, и ему нужен был уход. Конечно, забрала Жорика домой. Имя ему придумывать не пришлось: малыш много и часто ел, откликаясь на ласковое “ну ты и обжорка” счастливым заливистым лаем.

Я очень переживала, как отнесется к новому жильцу Данила. Даже думала не признаваться, пока он домой не вернется, а там сюрпри-и-из. Но в первый же вечер, вернувшись из больницы, нашла вокруг Жорика пять надъеденных тапок и поняла, что этого парня не скрыть…

Дане признавалась, заранее готовясь к обороне. Помнила еще, как он о Гоше отзывался. Животных нужно очень любить, чтобы прощать им хулиганство, а если скрипеть зубами и терпеть — не выйдет ни дружбы, ни понимания… И моей любви хватило бы на всех, только бы не гнали на улицу…

В общем, я пребывала почти в панике, проговаривая тихое: — Я задержалась, потому что проспала. Представляешь, Жорика тоже выписали…

— Кого? — Даня нахмурился.

— Того щенка, — я замялась, отвела взгляд, подбирая слова.

Но Даня удивил. Сказал спокойно:

— Так и знал, что заберешь его, — усмехнулся беззлобно, покачал головой. — Жорик.

Надо же… За что ты его так?

— Много ест. Ну и… вот. Так ты не против? — поразилась я, еще не понимая, что приготовленные заранее уговоры можно опустить.

— Только “за”, - улыбнулся Даня, протягивая мне руку. Я вложила в его ладонь свою.

— Этот собакен спас мне жизнь, Алиска. Если бы не твоя жалость и ненормальная доброта, то… пришлось бы туго.

— Не говори так, — я нахмурилась. — Давай не будем больше к этому возвращаться?

— Давай, — он заулыбался еще шире.

Красивый такой, хоть и щетинистый весь. Глаза лучатся счастьем, заряжают теплом. Смотрю на него и наглядеться не могу.

— Расскажи о нем, — говорит вдруг Даня.

И я теряюсь. Потому что ни о ком, кроме него, не хочу ни думать, ни говорить.

— О ком?

— О Жорике своем, — смеется он. — Мелкий же совсем. Ты ему сейчас больше нужна, чем мне. Побудь еще немного, и отпущу.

И я заплакала. Не от горя или страха, как часто бывало в последнее время в моей жизни, а от осознания, насколько хорошо. Здесь. Сейчас. С ним…

Мы еще говорили о чем-то, Даня переживал, успокаивал — решил, глупый, что я боюсь чего-то. Угрожал всех обидчиков найти, всем надавать… Потом мучился — рука раненная заныла.

Не вояка он у меня, не бандит из девяностых, слава богу.

Родной, любимый и сильный волей. Я ведь помнила еще, как его ломали совсем недавно друзья и бывшие коллеги, только у них ничего не получилось. И не получится никогда.

Потому что если у него будут кончаться силы, буду делиться своими.

Я не говорила этого ему, только смотрела, гладила руку, отвечала на поцелуи. И молчала. Не могла подобрать нужных слов.

И вот теперь, стоя у больницы в его ожидании, поняла, что сказать нужно.

Непременно. Именно сегодня, в новогоднюю ночь, под бой курантов, когда случаются самые волшебные вещи… — заждалась, Алиска? — он подкрался сзади, обнял здоровой рукой, чмокнул в холодную щеку. — Ну, поехали?

— Да, только сначала в гипермаркет. Что-то я еще приготовить успею. И не кривись.

Не хочу сидеть за пустым столом. Говорят, как год встретишь, так его и проведешь.

— Я найду ресторан, — он достал телефон. — Просто надо надавить немного…

— Еще чего не хватало, — отняв телефон, покачала перед ним указательным пальцем. — Нет уж, едем готовить. У нас ведь еще Жорик. Не забыл’? И еловую ветку нужно найти…

Указаний от меня поступило множество. Я и сама не поняла, как вошла в кураж.

Данила стонал, закатывал глаза, но выполнял мою волю. Нам так повезло, что даже елку успели купить за сущие гроши. вернее, я назвала это везением, а Ворошилов бурчал какие-то гадости, пока не закрыла ему рот… поцелуем. Тут он сразу сдулся‚ стал паинькой и даже предложил заехать отдельно за гирляндами.

А дома они встретились.

Даня и его обглоданные до неузнаваемости тапки. Жорик вышел чуть позже, на запах колбасы.

Ворошилов начал ему что-то строго выговаривать, но пес протрусил мимо и сел передо мной в ожидании вкусняшек.

— Так, ну хозяина он, кажется, уже выбрал, — проговорил Ворошилов, поднимаясь с корточек и сурово глядя на меня.

Сердце затрепетало. Неужели выгонит?

— Он еще совсем малыш, — заступилась я за малыша.

— Да, и поэтому его еще можно переучить, — внезапно усмехнулся Даня. Взяв со стола купленную специально для обжорика косточку, покачал ею в воздухе: — Смотри, что тебе дядя купил! Такая вкуснятина… М-м-м… Поделиться с тобой, а?

И Жорик меня забыл, повернувшись к бывшей любимице задом.

— Коварство мужчин не имеет границ, — сокрушалась я, не в силах спрятать улыбку.

Потом была готовка и призрачная надежда на помощь от Данилы. Он суетился вокруг, пытался быть полезным и необходимым, но больше мешал. Пришлось отправить его за “жизненно необходимым” ванилином. Срочно. Сейчас.

К моему счастью, не было Дани больше часа, а вернувшись он больше ко мне особенно не приставал с помощью. Сам развесип гирлянды, вывел во двор Жорика и подтащил стол к дивану. Все это с задумчивым видом и редкими косыми взглядами в мою сторону.

Видно, понял, что я не просто так его спровадила. Потому и ваниль не купил…

Ближе к одиннадцати мы наконец сели за стол, за который было бы не стыдно пригласить гостей. Вышло все просто, но вкусно и красиво оформлено. Давно я так не старалась ни для кого.

Быстро приняв душ, даже сделала на голове подобие прически и надела купленное без примерки платье. Сидело оно на удивление неплохо, а уж судя по голодным глазам Ворошилова, и вовсе идеально.

Даня предложил проводить старый год, открыл шампанское, наполнил бокалы и озадачил:

— Сейчас я скажу, а ты, если захочешь, снова промолчишь. Но времени на ответ дам тебе только до конца две тысячи восемнадцатого года, — заявил он. — Как скажешь, так и будет. И любой ответ я приму.

Биение сердца участилось вдвое, а в горле пересохло. Хотелось выпить залпом бокал с шампанским, но руки дрожали, и я сцепила их вместе. Опустив взгляд, смотрела на спящего Жорика и ждала, уже подозревая, что услышу.

— Алиса…

Он позвал меня так тихо и нежно… никто никогда так не произносил моего имени.

Я подняла глаза.

— Привет, — улыбнулся. — Не прячься. Хорошо? Что бы ни было… Просто будь собой и ответь правду. кивнула, чувствуя небывалую легкость. Будто вот-вот смогу взлететь, как бывало в детстве, во сне…

— Я люблю тебя. — Он развел руки в стороны, пожал плечами. — Я твой весь. Без остатка. Вот такой. Вломившийся в твой дом среди холодной зимы злодей.

Брошенный всеми. Без гроша в кармане, без надежды. Ты меня исцелила.

Напомнила, что есть на свете то, ради чего стоит жить несмотря ни на что и во что бы то ни стало. Это то чувство, что ты во мне поселила. Смотрю на тебя и понимаю, что не могу, не хочу отводить взгляда. Что ни с кем больше не было так хорошо, да и не будет. Понимаешь? Но нет сил быть так близко и не понимать, нужен ли я тебе. Алиса… я тебе нужен? Ты станешь моей женой?

Он сунул руку в карман, вынул маленькую бархатную коробочку и, открыв ее, положил к себе на вытянутую ладонь.

Там было кольцо. Белое, с большим сияющим камешком. — очень красивое, — шепнула я, понимая, что по щекам бегут слезы.

— Ты что? — Данила отбросил коробочку на диван, бросился ко мне, обнял. — Не хочешь — так и скажи! Только без слез. Я же не давлю. Приму любое решение, ну?

Алиска? Ну не нужен тебе такой, так и…