Анри Труайя - Снег в трауре

– Мы сможем их взять.

– Обобрать мертвых?

– Лучше обирать мертвых, чем живых.

– Что ты говоришь, Марселен!

– Для чего мертвым деньги? Что они могут купить? За что им платить? Их золото это снег, который их укрывает. И мы дадим пропасть всему этому богатству? Иностранные деньги мы обменяем. А драгоценности...

– Не знаю, Марселен. Ты, наверное, прав, но, по-моему, это – нечестное дело!

– А если бы Сервоз положил деньги себе в карман, тогда, скажешь, было бы честно?

– Он не за тем туда пошел.

– Их все равно возьмут. Не мы, так кто-нибудь другой.

– Ну, это останется на его совести. У мертвого нет защиты. Его можно тронуть, только чтобы обмыть и предать земле. Я думаю так.

– Нет, ты не правильно думаешь. Эти деньги – ничьи, никто нас за них не упрекнет.

– Пусть они останутся там, где лежат.

– Не упрямься, Зай. Ты только послушай...

Если у нас будут деньги, нам не придется продавать дом. Понимаешь? Дом по-прежнему будет нашим.

– Нашим?

– Клянусь тебе. Мы не будем его продавать. Мне незачем тогда входить в дело Огаду. Я куплю свой магазин. Хороший магазин. Я буду спускаться туда каждое утро. И ты со мной. Или ты останешься со своими овцами. А вечера мы будем проводить вместе. Ты же знаешь, отец хотел построить большой хлев. Ему это так и не удалось. Мы расширим хлев, увеличим стадо.

– Как увеличим?

– На оставшиеся деньги мы купим овец.

– Я смогу купить еще овец?

– Сколько захочешь. Вместо полутора десятка у тебя будет полсотни, сотня...

– Сотня овец?

– И даже больше. Целая отара. Представляешь, ты с целой отарой овец.

Исай крякнул от удовольствия.

– И можно будет купить несколько баранов?

– Да.

– Вот хорошо!

– Просто здорово!.. Ты идешь по склону, а за тобой топот и блеяние сотни овец... Второго такого случая не будет. Так что решайся, пока не поздно.

Наступило молчание.

– Ну так как? – заговорил первым Марселен. – Согласен?

– Да, я бы хотел, но я не сумею... Руки уже не те, голова не та...

– Ты все выдумываешь! Я уверен, ты сумеешь... Тебе мешают воспоминания. Забудь их и ты снова станешь проворным, как обезьяна.

– Такое не забывается. Это не вычеркнешь из памяти.

– Другие тоже срывались в пропасть. Потом выздоравливали, продолжали работать.

– Что ты сравниваешь... У меня погибли клиенты... Мне оперировали голову.

– Если бы я не был в тебе уверен, я не позвал бы тебя с собой. Я знаю многих проводников, которые сразу бы согласились. Но я выбрал тебя, потому что ты лучший из всех.

– После Сервоза.

– Хорошо, после Сервоза. С тобой я в полной безопасности. У тебя есть хватка.

Ты знаешь каждую трещину на камне. Когда ты взбираешься вверх по отвесной скале, твои пальцы словно приклеены к ней.

– Говори, Марселен. Слушать тебя – одно удовольствие.

– Ты же мой брат. Мы пойдем с тобой одной командой, как когда-то. Как в старые добрые времена. Помнишь, Зай?

– Да.

– Ты пойдешь впереди. Я буду делать все, что ты мне прикажешь. Ты станешь кричать на меня, а я скажу тебе спасибо. Мы дойдем, дойдем любой ценой.

– Зажги лампу, Марселен.

– Ты согласен?

– Не знаю. Мне что-то нехорошо.

– Что с тобой?

– Какая-то дрожь. Скажи мне, ты уверен, что эти деньги никому не принадлежат.

– Опять ты за свое! Я же тебе объяснил.

– Да, да... Но я что-то боюсь.

– Чего?

– Что у меня не получится. Зажги лампу.

Я десять лет не поднимался в горы, постарел, потерял форму. Горы отвергли меня. И потом, завтра может быть плохая погода.

Зажги лампу...

– Если ты откажешься, я пойду один.

– Ты соображаешь, что говоришь?

– Все будет так, как я сказал. Я пойду один, – Упаси тебя Господи! Ты не можешь идти один. Ты не знаешь пути.

– Как-нибудь разберусь.

– В одиночку там не пройти. Ты сорвешься в самом начале. Разобьешься вдребезги.

– Мне все равно. Уж лучше подохнуть, чем жить в нищете. Или пан или пропал. Ты оставайся, а я пойду один. Завтра до рассвета.

– Я не пущу тебя.

– Тогда пойдем вместе. Вместе дойдем или вместе разобьемся. Вот так поступают братья.

– Да, Марселен. Зажги лампу.

– Ты пойдешь?

– Пойду...

– Выйдем ночью. Тихо. Так, чтобы никто не узнал.

– Хорошо. Зажги...

Марселен зажег лампу. Тьма рассеялась.

Они смотрели друг на друга взволнованно и удивленно, как будто виделись в первый раз.

Исай повернулся на бок и с трудом открыл глаза. Кто-то тряс его за плечо и говорил:

«Вставай! Уже три часа!»

Над ним, склонившись, стоял Марселен.

– Вставай!

Керосиновая лампа освещала теплую, окутанную сном комнату. Черная ночь жалась к оконному стеклу. Будильник стучал, как дятел, отбивая время. Исай провел руками по лицу, зевнул и сел на подушку. Голова еще не отошла ото сна.

– А что случилось? – спросил он.

– Пора выходить.

– Выходить?

Исай забыл вчерашний разговор. Его утомленная голова приготовилась к обычному, ничем не примечательному дню.

– Ты уже ничего не помнишь? – разозлился Марселен. – Ты эти шутки брось.

– Да, помню я, помню, – поспешно сказал Исай.

– Смотри мне, ты обещал!

– Да, обещал.

– Что ты обещал?

Исай озабоченно рылся в памяти. Он готов был заплакать от чувства вины и ощущения собственного бессилия.

– Ты не знаешь? Не знаешь, что обещал?

– Подожди, – прошептал Исай. – Сейчас...

Он морщил лоб, прерывисто дышал. Вдруг детская улыбка расплылась на его лице.

– Все. Вспомнил. Я обещал провести тебя по южному склону.

– Ну, слава Богу! Разобрался что к чему!

Вставай, вставай!

– Видишь, – гордо сказал Исай, – я вспомнил!

Они стояли рядом, не произнося ни слова, надевали на себя толстые носки, ботинки, суконные гетры, шерстяные жилеты, шарфы, перчатки, варежки, шерстяные шлемы, прикрывающие уши теплые шапки. Вчера они разложили одежду на двух стульях, проверили страхующие и вспомогательные веревки, ледорубы, крючья, кошки, трикони, снегоступы. Набили рюкзаки запасными свитерами и провизией: ржаным хлебом, салом и сыром.

Вдобавок к съестным припасам они взяли в дорогу флягу с вином и маленькую бутылочку виноградной водки. Ели они, не садясь за стол. Ночные сборы вернули Исая в прошлое, на несколько лет назад. Его не оставляло странное чувство, будто он проживает свою жизнь заново, и не было с ним того несчастного случая. Очнувшись от своих мыслей, он пошел в хлев задать овцам сена и подоить коз.

Животные удивились тому, что их потревожили в столь неурочный час. Вялые спросонья овцы блеяли тонкими голосами. Когда они умолкали, Исаю слышалось жужжанье пчелиного роя: это их челюсти пережевывали сухую траву. Тепло и запах покоя исходил от этих полусонных существ. Порой он видел, как колышатся в сумраке их обросшие шерстью бока, подобно лодкам у причала, которых качает на подернутой зыбью воде. Он сидел на корточках в окружении своего стада и жалел о том, что оставляет его на целый день.

– Я вернусь сегодня вечером, обязательно вернусь. Ты уж объясни им, Мунетта, все получше, чтобы они не беспокоились.

Марселен толкнул дверь в хлев.

– Поторопись! Нельзя терять ни минуты, если мы хотим на рассвете подойти к скалам.

Исай принес на кухню полное ведро молока, кончиком пальца выловил несколько волосков, которые плавали на поверхности, надел на плечи рюкзак и зажег свечку в складном фонаре со слюдяными окошками.

– Ну так что, ты решил не брать с собой лыжи? – спросил Марселен.

– Нет, – ответил Исай. – Снег еще не лег на нижних склонах, а лыжи за спиной будут только мешать нам на скалах.

– Можно оставить их внизу и забрать на обратном пути.

– Это ни к чему. Все равно снегоступы лучше.

– Дались тебе эти снегоступы. Никто уже с ними не ходит. Это вчерашний день.

– Не спорь, Марселен. Лыжи – изобретение молодых. А я, сколько себя помню, всегда ходил со снегоступами. Ты меня не переделаешь. Я так привык.

– Ладно. Пусть будут снегоступы. Погаси лампу, Зай.

Исай погасил лампу, открыл дверь и первым ступил в морозную ночь. Слабый ветерок поднимал на склонах сверкающую пыль и загонял ее на обратную сторону холмов.

Исай потянул носом воздух, вглядываясь вдаль.

– Да, неважное дело. Скоро снова подует северный ветер.

Деревня осталась у них позади, и они все дальше уходили от человеческого жилья.

Впереди медленным, размеренным шагом с фонарем в руке шел Исай. Он слышал, как ему в спину дышит Марселен, как поскрипывает снег у него под ногами. Пламя свечи, качаясь в такт шагам, выхватывало из темноты то застывшие снежные волны, то валун с надвинутым набок ночным колпаком, то куст с заиндевелыми ветвями. Дальше их путь перерезал горный ручей – черный поток с меловыми берегами. Они перешли через ручей по деревянным мосткам. Воздух был зыбок, свеж, пропитан запахом влажного камня.

Исай все дальше проникал в ночную мглу, и не было теперь для него ничего важней характера снега и повадок ветра. Однообразное движение согревало тело и гнало прочь все мысли. Спокойствие, царившее в его голове, было безмолвием после взрыва пушечного ядра. Плечи расправились, колени были подвижны. Он радовался тому, как легко тело вошло в привычный ритм дальних горных походов. Ему были знакомы каждый камень, каждая кочка на дороге. Ночные наваждения, преображенные льдом картины не могли сбить его с пути. Так он шел около двух часов, неторопливо и неутомимо. Потом земля стала тверже, склон пошел круче, встал, как щит, который подпирают сзади руками.

Под воздушной мглой ночного неба проступил густой мрак леса, точно осадок на дне таза. Они вошли под неподвижную колоннаду лиственниц. Чернота пятилась, отступая перед фонарем. И он прокладывал узкую просеку света: по обе стороны от тропинки вырастали из мрака прямые красные стволы, как бы срубленные на высоте человеческого тела. Мощные корни взрывали белую гладь дороги. Трещали ветки под лапами невидимого зверя. Широкие полосатые тени кружили вокруг деревьев, потом смыкались, как пластины черного шелкового веера. Иногда Исаю в лицо летела пригоршня блестящей снежной пыли, и он жадно вдыхал растворенную в воздухе свежесть. Вскоре пришлось поменять свечу. Марселен горячился: