Оливер обнаружил, что стоит на мощеном дворе, пожимает руки и произносит соответствующие случаю слова.

— Как хорошо, что вы пришли. Да… Трагедия…

Старые друзья, односельчане, фермеры с другого конца Релкирка, многих из которых Оливер прежде никогда не видел. Друзья Чарлза. Они подходили и представлялись.

— Так любезно с вашей стороны проделать столь долгий путь. Если у вас есть еще время до отъезда домой, загляните к нам в усадьбу. Миссис Купер организовала там большое чаепитие…

В конце концов остался лишь Дункан Фрэзер. Большой и основательный, в застегнутом на все пуговицы черном пальто, с кашемировым шарфом и взъерошенными ветром седыми волосами. Оливер оглянулся в поисках Лиз.

— Она ушла, — сказал Дункан. — Отправилась домой. В таких церемониях мало приятного.

— Я понимаю. Но ты-то обязательно должен зайти к нам, Дункан. Выпьешь стопочку, чтобы согреться.

— Конечно, зайду.

Рядом с ним появился священник.

— Я не пойду к вам, Оливер, но все равно спасибо. У меня жена заболела. Я думаю, грипп.

Они обменялись рукопожатием: одна рука выражала молчаливую благодарность, другая — сочувствие.

— Дайте мне знать о том, что вы теперь будете делать.

— Я хоть сейчас могу рассказать, но тут двумя словами не обойдешься.

— Тогда поговорим позже, у нас полно времени.

Ветер раздувал его рясу. Его руки, сжимавшие молитвенник, распухли и покраснели от холода. Как говяжьи сардельки, подумал Оливер. Пастор повернулся и зашагал прочь в сторону церкви: он шел между покосившимися памятниками, и его белый стихарь подрагивал в сумерках в такт движению. Оливер провожал его взглядом, пока он не скрылся в недрах церкви, притворив за собой массивную дверь. Затем он в одиночестве двинулся к своей машине. Он уселся в нее, закрыл дверь и сидел, радуясь тому, что остался наедине с самим собой. Теперь, когда завершилась церемония похорон, пришло осознание того, что Чарлз умер. С этим осознанием жить становилось легче. Теперь Оливер чувствовал себя не счастливее, конечно, но спокойнее, и ему было приятно, что сегодня пришло столько людей и, особенно, что здесь была Лиз.

Спустя некоторое время он неуклюже сунул руку в карман пальто, нащупал там пачку сигарет, вытащил одну и прикурил. Он глядел на пустынную улицу и говорил себе, что пора ехать, что у него еще есть кое-какие обязательства перед гостями. Люди будут его дожидаться. Он завел машину, включил передачу и выехал на улицу. Замерзшие водостоки хрустели под тяжестью заснеженных колес.


К пяти вечера ушел последний гость. Точнее, предпоследний. Старый «бентли» Дункана Фрэзера еще стоял перед входом, но Дункана вряд ли можно было считать гостем.

Проводив последнюю машину, Оливер вернулся в дом, захлопнул парадную дверь и прошел в библиотеку к уютно горевшему камину. Когда он вошел, Лайза, старый лабрадор, поднялась и подошла к нему через всю комнату, но поняв, что он не тот, кого она ждала, медленно вернулась на коврик у камина и улеглась там вновь. Это была собака Чарлза, и ее потерянный и заброшенный вид казался хуже всего остального.

Дункан, оставшись один, пододвинул кресло к огню и устроился поудобнее. Его лицо покраснело: возможно, от огня, но, скорее всего, от внутреннего жара, разлившегося по его телу после двух больших порций виски, которые он уже выпил.

В комнате, всегда имевшей запущенный вид, сейчас были видны следы чаепития, устроенного миссис Купер. Стол был сдвинут к дальней стене, и его белую камчатную скатерть усыпали крошки фруктового пирога. Повсюду стояли пустые чайные чашки, перемежавшиеся бокалами, которые предназначались для напитков более крепких, чем чай.

Когда Оливер вошел, Дункан поднял глаза, улыбнулся, вытянул ноги и произнес с сохранившимся характерным выговором своего родного Глазго:

— Пора и мне домой.

Тем не менее он не сделал попытки встать, и Оливер, остановившийся у стола, чтобы отрезать себе кусок пирога, попросил:

— Посидите еще немного. — Он не хотел оставаться один. — Расскажите что-нибудь про Лиз. И налейте себе еще стаканчик.

Дункан Фрэзер взглянул на свой пустой стакан, словно оценивая это предложение.

— Хорошо, — согласился он, как Оливер и ожидал, и протянул ему свой стакан. — Только немного. Но вы ведь сами ничего не выпили. Составьте мне компанию.

— Да, я тоже сейчас выпью.

Он поставил стакан на стол, нашел для себя еще один чистый, налил виски и слегка, не слишком щедро, разбавил их водой из кувшина.

— Вы представляете, я ее не узнал. Никак не мог понять, кто это. — Он перенес стаканы поближе к огню.

— Да, она изменилась.

— Она давно приехала?

— Пару дней назад. Она была в Вест-Индии у своей школьной подруги или кого-то еще. Я поехал в Прествик, чтобы ее встретить. Я не собирался ехать, но… Я подумал, что будет лучше, если я сам расскажу ей про Чарлза. — Он слегка усмехнулся. — Вы знаете, Оливер, женщины — забавные существа. Трудно понять, о чем они думают. Они держат все в себе, словно боятся, что что-нибудь просочится наружу.

— Но она ведь пришла сегодня.

— Да, она пришла. Но Лиз впервые пришлось столкнуться с тем, что смерть уносит людей, которых мы знаем лично, а не только по именам в газетах и колонках некрологов. Умирают друзья. Любимые. Может быть, она зайдет к тебе завтра или через пару дней… Не могу сказать наверняка…

— Она была единственной девушкой, на которую Чарлз когда-либо смотрел. Вы ведь знаете об этом?

— Да, я знал. Даже когда она была маленькой девочкой…

— Он просто ждал, пока она вырастет.

Дункан ничего на это не ответил. Оливер отыскал сигарету, прикурил и уселся на край кресла, стоявшего по другую сторону камина. Дункан взглянул на него.

— И что ты собираешься теперь делать? Я имею в виду усадьбу Кейрни.

— Продам, — сказал Оливер.

— Вот так вот.

— Вот так вот. У меня нет выбора.

— Жаль продавать такое место.

— Да, но я здесь не живу. И работа, и корни у меня в Лондоне. Я не гожусь на то, чтобы быть шотландским помещиком. Это был удел Чарлза.

— Разве поместье Кейрни ничего для тебя не значит?

— Конечно, значит. Это дом, где я вырос.

— Ты всегда был трезвомыслящим парнем. И как ты живешь в этом Лондоне? Я никогда его не выносил.

— Я его люблю.

— Ты зарабатываешь приличные деньги?

— Достаточно, чтобы иметь пристойную квартиру и машину.

Дункан прищурился:

— А как насчет личной жизни?

Если бы этот вопрос задал кто-нибудь другой, Оливер швырнул бы в него чем-нибудь за то, что лезет не в свое дело. Но тут не тот случай. Ах ты, хитрый старый лис, подумал Оливер и процедил:

— Удовлетворительно.

— Могу тебя представить выходящим в свет с шикарными женщинами…

— По вашей интонации не поймешь, вы порицаете или завидуете…

— Я никогда не мог взять в толк, — ответил Дункан сухо, — как у Чарлза может быть такой младший брат, как ты. Неужели ты никогда не думал о браке?

— Я не собираюсь жениться, пока не буду слишком стар для всего остального.

Дункан хмыкнул.

— Ну ты меня уел. Однако вернемся к поместью. Если ты намерен его продавать, может быть, продашь мне?

— Конечно, я охотнее продам его вам, чем кому-нибудь еще. Вы это знаете.

— Я могу присоединить к своей земле твои угодья, вересковую пустошь и озеро, но еще останется дом. Может быть, ты продашь его отдельно? В конце концов, он не слишком велик, расположен недалеко от дороги, и за садом тут очень легко ухаживать.

Было приятно слушать, как он рассуждает, переводя эмоциональные вопросы на язык практических действий и сводя общие проблемы Оливера к конкретным решениям. Дункан Фрэзер всегда поступал именно так. Именно так он в довольно раннем возрасте заработал свои деньги и сумел продать свой лондонский бизнес за астрономическую сумму, чтобы осуществить то, о чем всегда мечтал: вернуться в Шотландию, купить землю и вести мирную жизнь сельского джентльмена.

Тем не менее у исполнения его желаний была и ироническая сторона: Элен, жена Дункана, никогда особенно не стремилась к тому, чтобы покинуть свой родной юг и перебраться на дикие земли Пертшира, поэтому медленное течение жизни в Росси-хилл ей скоро приелось. Она скучала по своим друзьям, да к тому же на нее нагоняла тоску погода. Она жаловалась на то, что зимы длинные, холодные и сухие, а лета — короткие, холодные и дождливые. Ее отъезды в Лондон становились все более частыми и продолжительными, и в конце концов пришел тот неизбежный день, когда она объявила, что больше не вернется, и брак распался.

Если Дункан и был этим огорчен, он очень хорошо умел это скрывать. Радовался, когда Лиз приезжала к нему погостить, но когда она возвращалась к матери, он не чувствовал себя одиноким, ибо у него была тьма разнообразных интересов. Когда он впервые появился в Росси-хилл, местные жители скептически отнеслись к его фермерским способностям, но он доказал, что это ему по плечу, и был принят местным обществом, стал членом клуба в Релкирке, и мировой судья Оливер им восхищался.

— В ваших устах все звучит так просто и здраво, словно это вовсе и не продажа родного дома, — сказал Оливер.

— Ну что ж, все так и есть, — пожилой сосед допил оставшееся в стакане виски одним огромным глотком, поставил стакан на стол у своего кресла и рывком поднялся на ноги. — Во всяком случае, поразмысли об этом. Как долго ты здесь пробудешь?

— У меня отпуск на две недели.

— Тогда мы, наверное, можем встретиться в среду в Релкирке? Я угощу тебя обедом, и мы поговорим с юристами. Или я слишком тороплю события?

— Нет, вовсе нет. Чем скорее мы с этим покончим, тем лучше.

— В таком случае я отправляюсь домой.