Мистер Бассарт погрузился в размышления.

Тогда она покраснела и добавила:

— В известном смысле так оно и есть, мистер Бассарт…

— Что ж, это довольно тонкое наблюдение, — наконец произнес он без улыбки, — но насколько оно соответствует действительности, об этом еще надо подумать. Ну, а каковы ваши собственные планы? Я имею в виду в области дальнейшего образования.

Покрываясь потом под новенькой блузкой в крестьянском стиле, купленной специально для вечеринки, она стала перечислять… Развить логическое мышление… Самодисциплина… Общий рост знаний… Больше узнать о мире, в котором мы живем… Лучше узнать себя…

По дороге в кино Рой сказал:

— Слушай-ка, а знаешь, твоя мама ничего себе.

— Знаю.

— Угадай, кого она мне напоминает.

— Не представляю.

— Дженнифер Джонс.

Она ничего не ответила.

— Послушай, ты смотрела «Песнь о Бернадетте»[1]?

Люси смотрела этот фильм три раза вместе с Китти Иген, но ее отношения с католической религией тоже никого не касались, и к тому же она ведь так и не стала католичкой.

— Конечно, Дженнифер Джонс помоложе… — сказал Рой. — А я и не знал, что твой дедушка тот самый мистер Кэррол, что работает на городской почте! Элли никогда и не заикалась об этом.

— Он вышел в отставку, — сказала Люси. И зачем она только уступила, когда Рой заявил, что пора познакомить его с ее «предками»?


Они въехали на Уиннисоу-Бридж.

— И твой отец вроде приятный малый.

— Я не желаю о нем говорить, Рой!

— Ладно, как тебе угодно, — откликнулся он, предупреждающе поднимая руку. — Просто к слову пришлось.

На минуту воцарилось молчание, и Люси совсем было собралась попросить Роя остановить машину у обочины и выпустить ее, как он вдруг включил радио и запел.

После этого ни у Бассарта, ни у Сауэрби ее никто не спрашивал о домашних делах. Элли это вообще нисколько не интересовало, так что лишь в обществе миссис Сауэрби или матери Роя ее одолевали те самые мысли, от которых за долгие годы самоконтроля она почти сумела избавиться. В последнее время ей почти перестало казаться, что за ее спиной все шушукаются: «А вы знаете, что эта девчонка выкинула», или: «А вы знаете, что натворил ее отец!» Для многих, с кем Люси впервые встретилась в ту субботу у Сауэрби, — а среди них был и директор мистер Бранн с женой, — она была просто девушкой Роя Бассарта.

— Так-так, — сказал мистер Бранн, — это и есть та юная леди, которая, как я слышал, заставляет нашего прежнего питомца ходить по струнке?

— Ну, это еще как сказать, мистер Бранн, кто кого заставляет ходить по струнке, — отозвался Рой.

— В сентябре вы уезжаете учиться, дорогая? — поинтересовалась миссис Бранн. «Дорогая». Точь-в-точь как миссис Сауэрби.

— Да, — ответила Люси, — в Женский колледж в Форт Кине.

— Очень недурственное заведение, — сказал мистер Бранн. — Чудесно. Чудесно.

— Люси закончила двадцать девятой из этого выпуска, мистер Бранн, сама она об этом, конечно, не скажет…

— Еще бы, я узнаю Люси, и мне известно, что она закончила в этом году. Ну-с, удачи вам, Люси. Поддержите нашу репутацию. Мы уже посылали туда несколько превосходных девушек, и, уверен, вы не уроните нашу репутацию.

— Благодарю, мистер Бранн. Буду стараться изо всех сил.

— Всего доброго, Рой. Всего доброго, Люси.

— Я люблю тебя, ангел, — сказал Рой уже на пороге ее дома. Он поцеловал ее в нос. — Ты всех их сегодня просто потрясла.

— Кого?

— Мистера Бранна хотя бы. Да и всех. — Он поцеловал ее снова. — Меня, — добавил он. — Смотри, спи спокойно. — Сойдя со ступенек, он прошептал: — Оревуар.

Люси была в полной растерянности. Подумать только, десять месяцев назад она еще играла в оркестре, маршировала вслед за Леолой Крапп, а теперь она без пяти минут замужем!

Люси обводила в календаре дату предполагаемого разрыва шесть раз за июль и десять — за август. А первого сентября она взяла карандаш и четырьмя жирными кругами обвела число, следующее за Днем Труда. Она было начала обводить сам День Труда, но вовремя вспомнила, что они собирались кататься на каноэ вместе с Элли и Джоем. Рой предупредил ее за несколько недель. Если бы только все не намечалось так загодя! Если бы она не была ему так необходима! Если бы он не полагался на нее, не любил бы ее так! Но так ли это на самом деле?

Когда в День Труда они явились к Сауэрби, к ним вышла тетя Айрин и сказал, что Элли еще спит — ночью ей было плохо. Пожалуй, им лучше поехать втроем. Но как раз в этот момент бледная и осунувшаяся Элли в купальном халате выглянула из окна верхнего этажа.

Джулиан уехал в Уиннисоу в гольф-клуб, а молодежь (вняв совету миссис Сауэрби) решила не ехать на каноэ, а выбрать на берегу тенистое место для пикника. Но даже здесь, под деревьями, с каждым часом жара ощущалась все сильнее. К полудню у Элли началось головокружение, и они вернулись к Сауэрби в «гудзоне» Роя. Дом встретил их молчанием. В спальне, где, по всей вероятности, дремала миссис Сауэрби, шторы были опущены. Машины все еще не было, и это взволновало Элли: очевидно, она думала, что отец уже дома.

— Может, стоит разбудить твою маму, Эл? — спросил Джой.

— Нет, не надо. Мне уже лучше.

Мужчины решили пойти за дом и послушать там матч по портативному приемнику Сауэрби. Элли попросила Люси пойти с ней в ее комнату. Едва затворив дверь, она повернула ключ, бросилась на постель под белым балдахином и зарыдала.

— Мне нужно… Мне нужно рассказать тебе кое-что, — повернулась Элли, прижимая подушку к груди.

— Что? — участливо спросила Люси, — что, Элли?

Элли опять уткнулась в подушку и зарыдала. Она сделала глупость. Непоправимую глупость. Теперь ничего никогда не будет по-прежнему.

— Почему? Что произошло?

— Я подслушала телефонный разговор… и это было ужасно!

— Чей разговор?

— Ох, Люси, только бы мама не узнала.

— Да о чем?

— У моего отца есть любовницы! На стороне!

Новость не произвела на Люси впечатления, словно Элинор произнесла вслух то, что она давным-давно знала.

— И это еще не все, — продолжала Элли. — Люси… Он платит им деньги!

— Ты точно знаешь?

— Да.

— А откуда?

— Это я и услышала по телефону. — Она закрыла глаза. — Платит деньги по-настоящему. — У нее по щекам покатились слезы и закапали на белую блузку.

И тут они услышали, как внизу открылась дверь — миссис Сауэрби проснулась.

— Ты уже дома, дорогая? — крикнула она.

— Да. И Люси здесь. Мы болтаем, мамочка.

— А как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, мама. Честное слово, — отозвалась Элли, нещадно вытирая глаза. — Просто стало очень жарко. Наверное, градусов сорок. И народу полным-полно. Туда съехался чуть ли не весь Уиннисоу.

Мгновение ничего не было слышно, затем донеслись звуки шагов — миссис Сауэрби спускалась по лестнице. Они молчали, потом внизу открылась раздвижная дверь, и Джой сказал:

— Четыре — ноль, миссис Сауэрби!

— Точно, — сказал Рой. — Она хочет это первая узнать, а как же иначе! Тетя Айрин, скажите-ка Джою, за кого играет Люк Эпплинг. Расскажите ему, что такое верный удар. Расскажите, расскажите, вы же все это знаете…

Внизу на крокетной площадке мальчики подшучивали над миссис Сауэрби, и та с готовностью смеялась вместе с ними… А наверху Элли рассказывала все по порядку.

Это произошло с год назад, летним вечером, когда в доме были только она и отец. Шел двенадцатый час, и она уже лежала в постели, как вдруг вспомнила, что забыла предупредить Джуди Роллинс, чтобы та ничего не говорила о чем-то, что сказала ей Элли, и вот она дотянулась до телефона и взяла трубку. Как только она услышала, что отец разговаривает по параллельному аппарату, она тут же хотела положить трубку. Но она уже успела узнать голос женщины, разговаривавшей с ним, — это была миссис Майерхофер, управляющая папиной прачечной в Селкирке, на которую он всегда жаловался маме. По его словам, миссис Майерхофер была не слишком сообразительна, ей приходилось все объяснять по десять раз, чтобы она хоть что-нибудь поняла. Он держал ее только из жалости — от нее ушел муж, и она осталась с маленьким ребенком на руках, — зато было не похоже, чтоб она его обчистила, как ее пресловутая предшественница миссис Джарвис.

Так вот, отец говорил по телефону, что вряд ли выберется в Селкирк до конца недели, до того он завяз в делах, а миссис Майерхофер отвечала, что просто не может ждать так долго, и Элли, помнится, еще подумала: «Господи, ну и кретинка», но тут отец рассмеялся и сказал — пусть попробует обойтись грелкой. Миссис Майерхофер тоже рассмеялась, и (как говорит Элли) она вся окаменела от этого смеха. Она зарыла трубку в подушку и, наверное, прождала целую вечность, прежде чем вновь поднесла ее к уху — линия была уже свободна, и тогда она набрала номер Роллинс. А что ей еще оставалось?

Это случилось незадолго до того, как они познакомились, сказала Элли. Ей до смерти хотелось рассказать все Люси, только очень уж было стыдно и неловко, а вскоре она и вообще засомневалась, а вдруг она неправильно все поняла, — словом, она решила, что лучше на время совсем не встречаться с Люси, чем рисковать дружбой и выставить себя и свою семью в таком дурацком свете.

Признание Элли на мгновение сбило Люси с толку. Ей надо было еще разобраться, какое отношение все это имеет к ней, к Люси.

Долгие ночи после этого она не могла заснуть, продолжала Элли, все боялась, а вдруг случайно услышит такой разговор… А потом, потом снова тихонько поднимала трубку. Это был какой-то кошмар, она не хотела ловить отца — и не могла остановиться. Ну, а как-то вечером — уже этой зимой — отец пришел и сказал, что миссис Майерхофер («мой гигант ума», как он выразился) дала деру, покинула свои апартаменты в Селкирке, прихватив младенца, вещички и все прочее. На другой день он поехал искать кого-нибудь на освободившееся место. Выбор его пал на женщину по имени Эдна Шпатц.