Одной рукой обнимая за талию мать, а другой — отца за плечо, Хантер позволил им увлечь себя в дом. Когда они уже были в дверях, сзади раздалось:

— С возвращением, мистер Мак-Кракен!

Во дворе, как по мановению волшебной палочки, возникли все три наемных работника ранчо. Тот, что его приветствовал, так и явился с мотком веревки в руках.

— Хорошо, что вы вернулись, мистер Хантер, сэр, — добавил второй.

— Я так и знал, что вранье все эти истории про вашу смерть, — ухмыльнулся третий и вскочил в седло, собираясь отправиться с каким-то ранее данным поручением.

Хантер не верил своим ушам. Сэйбл оказалась совершенно права: его принимали с распростертыми объятиями, его не упрекали ни в чем.

— Ты что-то похудел, — тревожилась мать.

— Да перестань, ма, — запротестовал он, улыбаясь. Никто не сказал ни слова про слезы на его глазах.


— Ее зовут Сэйбл, знаешь ли.

— Что? — удивился Эндрю, сдвинув густые брови.

Шарлотта не подняла глаз от рубашки, которую шила. Яблоня, под которой она устроилась, была развесистая и тенистая. Звонкий стук молотка долетал со стороны реки и сюда.

— Это я к тому, что наш сын во сне повторяет ее имя.

— Откуда ты знаешь? — прищурился Эндрю, задержав руку с дымящейся трубкой на полпути ко рту. — Небось прокралась к нему в спальню и потихоньку лила слезы над сынком? Так не годится, Шарлотта. Он теперь взрослый парень и сам может поправлять себе подушку.

— Знаю, знаю! Но мне все время кажется, что однажды утром я проснусь, а Хантера нет, и все это был просто сон. — Она всхлипнула, не переставая, однако, класть на ткань ровные, по струнке, стежки. — Как я могу не переживать за него? Ведь я его мать, Эндрю. После всех этих лет…

Сообразив, что сейчас последуют слезы, тот подсел поближе, привлек жену к себе и погладил по щеке. Справившись с собой, Шарлотта снова принялась за рубашку.

— Я знаю, каково тебе, — сказал Эндрю после долгого молчания. — Я и сам беспокоюсь за него до сих пор.

— Сколько же горя бывает порой отпущено на долю одного человека!

— Ты не спрашивала его, кто такая эта Сэйбл?

— Я не посмела. Порой — когда ему кажется, что никто не видит, — он смотрит вдаль с такой тоской в глазах, что хочется обнять его и погладить по голове, как в детстве. Вот только он и впрямь уже взрослый. — Шарлотта вздохнула, переменила нитку в игле и украдкой отерла слезу со щеки. — Чем мы можем помочь ему, Эндрю?

— Только своей любовью.


— Так кто она такая, парень? — спросил Эндрю за спиной Хантера, рука которого с зажатым в ней молотком застыла над головой.

— Ее зовут Сэйбл Кавано.

С этими словами он так стукнул по гвоздю, что вогнал его в доску одним ударом.

— Насколько я понимаю, ты сбежал от нее. А можно как-нибудь это исправить?

— Да… нет… не знаю!

Отбросив молоток, Хантер спустился по приставной лестнице и присел рядом с отцом на скамейку. Вытянув из кармана скомканный платок, он вытер разгоряченное лицо и влажную шею.

— Ты прав, я сбежал от нее. Она вернула меня к жизни, она любила меня, а я… я просто сбежал.

— Сбежал, не попрощавшись, или оставил ее с мыслью, что вернешься? Пари держу, ты взял с нее обещание ждать, — фыркнул Эндрю. — Значит, она любила тебя… Не настолько ли сильно, чтобы позволить тебе наградить ее ребенком?

Хантер багрово покраснел, что случалось с ним крайне редко.

— Ага! А я-то думал, ты набрался ума за те пять лет, что слонялся по индейской территории.

— Да уж, ума у меня не прибыло.

— И ты говоришь, она до сих пор тебя любит?

— Очень может быть.

Это прозвучало с уверенностью, которая понравилась Эндрю.

— Я здесь благодаря ей, — задумчиво продолжал Хантер. — Она каким-то образом ухитрилась показать мне, во что я превратился за пять лет. И я понял, что меня ждет, если я не вернусь к людям.

— А теперь?

— Теперь? — горько усмехнулся он. — Теперь я пропадаю без нее. Если бы я чувствовал, что окончательно разобрался со своей жизнью, я бросился бы назад сломя голову. Но я слишком долго был вдали от вас и должен заново привыкнуть жить в семье. Только тогда я буду иметь право предложить ей свою руку и сердце.

Эндрю волей-неволей округлил глаза. Так, значит, его сын оставил любимую женщину, даже не намекнув ей, что собирается когда-либо жениться на ней?

— Не смотри так, па. Я хотел быть уверен, что сумею жить среди людей. Что за радость связать жизнь с человеком, который так долго прятался от жизни, что совсем отвык вести простую житейскую беседу?

— Помнишь того волчонка, которого ты подобрал как-то на охоте? Тебе тогда было лет шесть или семь, и я часто брал тебя с собой. — Хантер кивнул, и глаза Эндрю потеплели. — Я разрешил тебе оставить волчонка. Он был для тебя просто щенком и скоро впрямь стал веселым, добродушным зверенышем.

— Добродушным, как же! Когда он был голоден, он буквально выволакивал меня из кровати!

Эндрю только засмеялся.

— А когда он вырос, ты заставил меня отпустить его.

— Потому что в душе он оставался диким зверем и имел полное право жить среди себе подобных.

— И все-таки мне было обидно. Прошло много времени, прежде чем я забыл его.

— Зато он не забыл тебя. Однажды я заметил его на задах дома. Насколько я понял, он искал тебя по запаху. К тому времени это был настоящий хищник, с внушительными белыми клыками, явно вожак стаи. Однако он вернулся сюда, потому что помнил руки, которые выкормили его.

Хантер живо представил себе красавца волка с серебристо-серой шкурой, который так любил облизывать ему лицо шершавым, как терка, языком.

— Отменный был зверюга, правда? — продолжал Эндрю. — И все же до поры до времени он барахтался с тобой в траве и ел чуть ли не из твоей тарелки.

— Па, если ты напомнил мне эту историю с какой-то целью, то, прости, я не уловил смысла притчи.

— Наверное, все-таки уловил, просто не хочешь признаться в этом. После Дугала Фрейзера ты — самый упрямый шотландец из всех, кого я знал. Даже волк, самый дикий из зверей, не забывает того, кто его воспитал. И какой бы кровожадной ни была его натура, как бы часто он ни убивал, он испытывает потребность вернуться домой. Он чувствует, что там его примут любым. Пристало ли сомневаться в этом человеку? Вот это я и хотел сказать.

— Но ведь он все равно вернулся в лес.

— Потому что там его ждала самка. Пара нужна каждому, Хантер.

— И это — вторая часть притчи? — усмехнулся тот.

— Я вижу, ты умнеешь буквально на глазах, — одобрил Эндрю, звучно хлопая сына по спине.

Хантер впал в долгое раздумье, уставившись невидящим взглядом на золотую от солнца равнину, уходящую вдаль. Здесь был его дом, здесь прошло его детство. Все самые лучшие, самые невинные воспоминания были связаны с этой землей. Он прожил вдали от этих мест целую жизнь, став тем, кого встретила и полюбила Сэйбл. Сэйбл. Здесь был дом его детства, но дом его зрелости был там, где согласилась бы жить она.

— Прошли месяцы с тех пор, как я видел ее, — сказал он, пожимая плечами. — Когда-то она любила меня, но в жизни все меняется быстро. Получается, что я обманул тебя, па, потому что на самом деле я ни в чем не уверен. Я принес ей слишком много боли, перевернул вверх дном всю ее жизнь. Возможно, она вздохнула с облегчением, когда мы расстались.

— Думаю, она по-прежнему ждет тебя.

— Ты можешь только предполагать, но не утверждать, па.

— Я не предполагаю, а рассуждаю. Твоя Сэйбл вовсе не пустышка, если судить по тому, что она вернула тебя нам. Знаешь, я заранее люблю ее.

— А я-то!

— Тогда чего ты расселся, Хантер Далмахоу Мак-Кракен? Хватай молоток и лупи им до тех пор, пока не закончишь дом. Ребята вон как стараются! Соображают, зачем ты его строишь. И ведь они правы, а, сынок? — Эндрю испытующе заглянул ему в лицо. — Это все ради нее?

Хантер не ответил. Он встал и как следует потянулся, разглядывая недостроенный дом, откуда доносился перестук молотков и визг пилы. Окна открывались на восток, позади протекала река, а вокруг, на многие мили, катились бесконечные валы трав, волнуемых ветром. Это было именно то, о чем когда-то мечтала Сэйбл, и, если она все еще хотела воплотить те мечты, он мог предложить ей прекрасный, совершенный кусок земли, принадлежащий ему. Здесь было хорошо прожить жизнь и состариться счастливыми.

Эндрю поднял молоток и с усмешкой протянул сыну. Тот взял его, повертел в руках и отбросил в сторону.

— Разве ты не собираешься заканчивать дом?

— Дом подождет, — бросил Хантер на ходу. — Сначала надо выяснить, будет ли у него хозяйка.

Через полчаса, сидя на облучке фургона, он со свистом щелкал кнутом и молился, чтобы Сэйбл простила его за то, что ее ожидание оказалось долгим.

Глава 43

Сэйбл попросила молодого, неопытного и чрезмерно пылкого лейтенанта извинить ее и пошла к дверям веранды, пробираясь между гостями. Она до тошноты устала приветливо улыбаться. Весь вечер кавалеры не давали ей проходу, но их намерения были унизительно очевидны для нее. Все они как один не сводили взгляда с ее глубокого декольте, из-за чего во время танца она несколько раз едва не влепила пощечину своему визави.

Сэйбл давала балы только в угоду отцу. Каждый следующий был для нее похож на предыдущий как две капли воды. Она не ждала от сегодняшнего вечера ничего из ряда вон выходящего.

Еще немного — и можно будет ускользнуть, предоставив остальным вволю развлекаться.

Бальная зала была полна — впрочем, как обычно. В дом Кавано гостей привлекало не только высокое положение отца, но и скандальное прошлое дочери. Сенаторы, их элегантно одетые жены и расфранченные дочери, молодые офицеры и штатские повесы. Вечера Сэйбл пользовались едва ли не самым большим успехом в городе. Сплошная элита, совсем как в стойлах конного завода, подумала она, пряча усмешку.