«Я и теперь не ближе к Черному Волку, чем Лэйн, оставшаяся в Вашингтоне».

Как если бы всего этого было недостаточно, в окрестностях форта Ливенворт она столкнулась с офицером, лицо которого показалось ей знакомым. Сэйбл тогда опрометью бросилась прочь из городка, прекрасно зная, что отец с первого же дня после их бегства пустил людей по их следу.

Малыш пошевелился, загугукал. Сэйбл отерла слезы и зажгла лампу. Теперь можно было уложить вещи, не боясь потревожить сон Маленького Ястреба. Когда-то она едва справлялась с этой задачей, теперь же собирала сундук, почти не глядя, что делает: укладка вещей давно стала рутиной. Однако где же найти проводника, а если это все-таки удастся, что делать потом? Найдется ли другая кормилица? Где ночевать сегодня ей и Маленькому Ястребу? И чистая одежда почти кончилась… (Сэйбл не была в восторге от смены подгузников, а делать это приходилось часто. Она пришла к выводу, что дети только едят и пачкают пеленки.)

Малыш снова завозился.

— Что, маленький мужчина, уже проголодался? — спросила она ласково, щекоча круглый животик младенца. — Надеюсь, твое пузико еще не опустело, а проснулся ты, чтобы поболтать со своей тетей.

Маленький Ястреб в ответ пошевелил ручками и ножками, забулькал, пуская пузыри, и улыбнулся. Сэйбл не могла не улыбнуться в ответ, глядя в круглые глазенки, полные бесконечного удивления окружающим миром. Переодев ребенка, она поуютнее подоткнула одеяльце и прилегла рядом.

Разумеется, она всем называлась его матерью в надежде, что это пресечет ненужное любопытство. Оказалось, это порождает проблему иного рода: при одном упоминании об индейской крови белые теряли свои хорошие манеры. С самого первого дня Сэйбл узнала, что такое презрение. Ей приходилось собирать всю свою небогатую силу воли и напоминать себе, что ее только временно будут спихивать с тротуара, таращиться, ухмыляться, показывать пальцами и шептаться за спиной, а Лэйн пришлось бы выносить это долгие годы. Но как же она любила Маленького Ястреба! Она обожала прижиматься лицом к его нежной медной коже, обнимать его, покрывать поцелуями.

«Делайте, что хотите, ведите себя, как угодно, — Лэйн доверила мне то, что ей всего дороже на этом свете, и я ее не подведу!»


Однако два дня спустя Сэйбл поняла, что больше не выдержит.

Соорудив из шали подобие рюкзака и привязав младенца к груди, она из последних сил волокла сундук по тротуару. Улица вскоре перешла в аллею, где силы окончательно оставили девушку, и она рухнула на крышку сундука напротив какой-то двери, испустив вздох облегчения. Маленький Ястреб спал, в блаженном неведении насчет мучений, которые испытывала его тетушка. Она смертельно устала, продрогла, насквозь пропахла кислым молоком и детской мочой. Дорожный костюм — когда-то элегантный туалет из темно-голубой шерстяной ткани — обносился и висел бесформенней тряпкой, кое-где уже порванный и довольно пыльный. И неудивительно: прошлой ночью ей пришлось ночевать в телеге. Спину ломило от постоянного ношения малыша, но Сэйбл больше не решалась доверить его кому бы то ни было. В отместку за ее угрозу Этта Кларксон первая раскрыла рот. Новость о белой женщине с ребенком-полукровкой разнеслась по городу, и теперь Сэйбл не пускали даже в самые паршивые гостиницы, не говоря уже о низкопробных харчевнях. Даже деньги, как выяснилось, были бессильны купить ей элементарные удобства. Единственное, что шло в счет: белая спуталась с индейцем, позволила наградить себя индейским отродьем, а значит, ее деньги были грязными даже для самых грязных рук. Возможно, дело было в уязвленной мужской гордости… Как бы там ни было, никто не собирался помогать Сэйбл, она стала неприкасаемой.

После той жизни, которую она вела прежде, терпеть подобное обращение было невыносимо. Она не привыкла просить, теперь же вынуждена была умолять о самом необходимом, и — о Боже! — она только и думала, что о ванне и чистом белье. Не раз ей хотелось бросить в лицо бездушным людям свое имя, но она сумела удержаться от безрассудного шага. Она была все еще слишком близко к отцу, и его кавалеристы оказались бы в городке уже на рассвете.

Погрузившись в невеселые мысли, Сэйбл начала поправлять прическу, чтобы придать ей видимость приличия, когда дверь неожиданно открылась. Девушка подняла голову — и получила в лицо ушат грязной воды. Малыш захныкал, когда его личико окатило водой, но она была слишком измучена, чтобы что-то предпринять, и так и осталась сидеть, промокшая насквозь.

Глава 3

— Ой! — воскликнул худенький подросток лет четырнадцати, потом завопил через дверь кухни:

— Мам, мама! Скорее сюда!

Сам он остался перед незнакомкой, разглядывая ее во все глаза. Вскоре в дверях появилась высокая статная женщина. Приглаживая на ходу выбившиеся рыжие пряди, она заглянула поверх головы сына.

— Что ты наделал, Эли?! Как же так можно!

— Клянусь Богом, мам, я не видел ее, — оправдывался мальчишка, труся за женщиной, поспешившей в дом.

Та круто повернулась, и ему пришлось отскочить, чтобы не столкнуться с ней.

— Не произноси имя Господне всуе! Я лучше останусь с леди, а ты принеси одеяло. — Убедившись, что сын беспрекословно повиновался, Феба Бенсон вернулась и присела на колени. — С вами все в порядке, мисс?

Сэйбл тряслась, сгорбившись на сундуке, губы ее вздрагивали, предвещая слезы. Она хотела, чтобы Лэйн была рядом. Она хотела оказаться в своей комнате, под толстым стеганым одеялом, в полной безопасности, но главное — она хотела, чтобы отец снова стал добрым, справедливым человеком, каким она знала его всю жизнь. Тогда он подошел бы к ней, обнял и поцеловал в лоб, он заверил бы ее, что все устроится, что он позаботится об этом лично. Но она знала, что мечтает о невозможном.

Слезы нахлынули даже не ливнем, а чем-то вроде девятого вала, начавшись одним коротким всхлипыванием, потом сдавленным рыданием, и наконец разразились со всей силой. Весь ужас полной беспомощности разом излился в жалобные подвывания, и сильнейшие конвульсии сотрясали усталые плечи.

Немного погодя Маленький Ястреб присоединился к ее плачу.

— Да у нее ребенок! — прошептала Феба, помогая Сэйбл подняться и увлекая ее к двери. — Идемте, мисс, идемте. Теперь все будет хорошо. Совершенно ни к чему плакать.

Девушка попыталась ответить, но только зарыдала сильнее. Она безропотно позволила ввести себя в дом. Феба мягко принудила ее опуститься на стул.

— Эли, одеяло! Скорее! — Парнишка выскочил из-за двери и протянул одеяло матери, которая осматривала Сэйбл в поисках ран. Убедившись, что все в порядке, и плотно укутав ее, она снова прикрикнула на сына:

— Неси еще одно, а потом достань лохань и разыщи несколько полотенец поприличнее.

— А полотенца зачем?

— Затем, что у нее грудной ребенок, — объяснила Феба, не удостоив сына взглядом.

Тот округлил глаза и бросился выполнять приказ.

— Да скажи своим братьям, пусть идут домой! — крикнула она вслед, попутно убирая с лица Сэйбл прилипшие мокрые волосы. Наряд гостьи, несмотря на его непрезентабельный вид, говорил о лучших временах, а жалобный плач тревожил отзывчивое сердце Фебы Бенсон. — Все хорошо, дорогая моя, все хорошо. Позвольте мне взять ребенка…

Но стоило ей коснуться надрывающегося от крика малыша, как Сэйбл отпрянула, и в ее распухших глазах мелькнул страх. Неуклюжими от усталости руками она прижала Маленького Ястреба к себе. Феба Бенсон хорошо знала, что такое страх, и тотчас отступила.

— Ладно, я не стану его трогать. Видите, я стою в сторонке. Почему бы вам не сказать свое имя?

— Сэ-эйбл, — пробормотала девушка сквозь слезы, — Сэйбл Кав…

— А я Феба Бенсон, — ответила та, сделав вид, что не заметила, как гостья запнулась на полуслове.

— Счастлива познакомиться с вами. — Сэйбл высвободила из-под одеяла руку и протянула ее для пожатия.

Пораженная этой любезной фразой, Феба механически приняла руку и слегка встряхнула. Рука была белая, холеная.

— Как случилось, что вы оказались перед нашей дверью? — спросила она, не сдержав любопытства.

Сэйбл подняла взгляд на лицо женщины, в котором было столько доброты, от которой она успела отвыкнуть за последние недели. Вопреки усилиям ей не удалось сохранить самообладание, и на проявление участия, единственное с момента бегства из Вашингтона, она ответила новым потоком слез.

— Это было так ужасно! Папа был вне себя, а Лэйн… Я была нужна Лэйн. Я говорила, говорила, что не сумею, но она не слушала! И я сделала все, что могла. — Сэйбл взглядом молила добрую самаритянку поверить ей. — А малыш… он такой хороший… я его просто обожаю, но я не знаю, как о нем заботиться, правильно ли я все делаю… а в поезде со мной так плохо обращались! Они только что не плевали мне в лицо… И мне нужен проводник, поэтому приходится ходить по ужасным салунам… Все думают, что я тронулась умом. Я сама думаю, что тронулась! А эта гадкая миссис Кларксон просто бросила его одного. Грудного ребенка, верите ли? Она насплетничала всему городу, и теперь никто не сдает мне комнату. — Сэйбл чуть было не зарыдала в голос, но сумела удержаться и поспешно продолжала:

— Вчера мы ночевали в те… в те… в телеге! Прямо на улице! Я вся в грязи, я устала, Маленький Ястреб голоден… а я не способна найти ему еду. Я просто ни на что не гожусь!

Добрая женщина крепко обняла ее, нашептывая слова утешения. Тем временем она старалась извлечь рациональное зерно из бессвязного лепета Сэйбл. Кажется, вчера за обедом что-то такое упоминалось… Так вот она какая, женщина с ребенком-полукровкой!

— Не наговаривай на себя, Сэйбл. Ты просто плохо подготовлена к путешествию. Посмотри, как долго тебе удалось продержаться. Да и ребенок в полном порядке.

— Но как мне быть дальше? — прошептала Сэйбл, наслаждаясь материнским объятием и постепенно приходя в себя.

Феба собралась ответить, но не успела: в кухню явились еще трое детей, все мальчики. Незаметно для Сэйбл она жестом приказала им не задавать никаких вопросов.