— Иди сюда, поближе ко мне, — начала она уговоры, словно имела дело с упрямым ребенком. — Ты можешь не заходить в пещеру, просто отодвинься подальше от дождя.

Хантер повернулся к ней с усталым вздохом.

— Нет, правда, иди сюда! Посмотри, какая у меня есть грелка.

Она поглаживала ладонью сверток, от которого распространялось тепло. Тихий, вкрадчивый голос манил, как дружеская рука, протянутая в тумане. Волей-неволей Хантер потянулся на звук ее голоса. Он не был уверен, откуда исходит тепло, и в своем полубреду верил, что оно исходит от Сэйбл. Только сейчас он заметил, что промерз насквозь.

— А т-ты сам-ма не з-замерзнешь?

Она отрицательно помотала головой, заставив гриву рыже-каштановых волос качнуться на плечах, как роскошная шаль. В его глазах она как бы парила в воздухе, не касаясь каменного пола пещеры, белое пятно лица светилось и мерцало, окруженное, как нимбом, отсветом костра. Сам того не замечая, Хантер двинулся к маяку ее лица, к манящему звуку ее голоса. Теплый бок грелки коснулся его колен, на плечи опустилось успевшее нагреться одеяло. Сэйбл протянула ему кружку с кофе, над которой поднимался ароматный парок, и Хантер покорно ее принял. Он сидел и глотал горячую жидкость, согреваясь снаружи и изнутри, и Сэйбл прильнула к нему, и все это было, как первое чудо, случившееся с ним в жизни.

Хантер думал о том, что встретил, наверное, самую упрямую женщину в мире, самую упрямую и самую храбрую. Сам того не замечая, он сползал все ниже по стене, устраивался все удобнее и уютнее, согреваемый сразу с трех сторон. Кофе, грелка и Сэйбл втроем боролись с промозглым холодом, и они побеждали. Хантер потерялся в своих мыслях, не сознавая окружающего, уже не во власти кошмаров или бреда, но в изнеможении от тройного жара, отдыхая, приходя в себя, возвращаясь к жизни. Он протянул руки. Сэйбл с готовностью прильнула еще ближе.

Ему было все еще стыдно, и этот стыд требовал выхода, требовал исповеди. Хантер заговорил. Он шептал сбивчиво, невнятно, рассказывая все, что случилось и чего никогда не случалось, кроме как в его кошмарах, он исповедовался в грехах и просил их отпущения. Он не слышал ответа и не ждал его.

Не только за последние пять лет, но и никогда в жизни он не испытывал такого облегчения. С ним происходило нечто правильное, очень чистое, и — о Господи! — это было прекрасно.


Хантера разбудил упоительный аромат жареного мяса. Он лежал, уютно свернувшись под одеялом, другое одеяло было под ним, а третье — свернуто в виде подушки. Он чувствовал себя, как человек, которого сбила и проволокла по земле упряжка лошадей. Каждая клеточка тела отчаянно ныла.

Вначале он просто наслаждался теплом, потом разом вспомнил все и рывком сел в своей импровизированной постели.

— Нет уж, лежи, — раздалось рядом, и рука, протянувшись, толкнула Хантера в плечо, заставив опрокинуться.

Он был слаб, как ребенок.

Сэйбл присела на край одеяла и улыбнулась краешками губ. Хантер помнил теперь, как они лежали совсем рядом с промозглой тьмой, откуда доносился близкий шум дождя и далекий звук беснующегося ветра. Он сознавал, что она заманила его внутрь, мало-помалу. В этом заговоре участвовала и кружка с горячим кофе, и желание высохнуть, и тепло, идущее отовсюду, и обещание долгого крепкого сна. Сон. Хантер думал, что способен проспать неделю.

Однако, еще не успев вновь задремать, он вдруг сообразил, что находится внутри пещеры. Каменный свод нависал над головой.

Чувства счастья как не бывало. Тотчас это почувствовав, Сэйбл положила ладони ему на плечи и начала растирать их медленно, ласково. Она шептала что-то невнятное, но очень доброе, щекотно перебирая на шее завитки волос, и постепенно, к великому удивлению Хантера, он начал дремать вопреки всем своим страхам. Вокруг была всего лишь небольшая пещера на склоне горы, а не тюремная камера. Здесь не было ни тюремщиков, ни решеток, ни параши. Здесь никогда не стоял на коленях труп лейтенанта, повесившегося на собственных цепях. Здесь была только Сэйбл, нежная, любящая Сэйбл.

Веки становились все тяжелее и тяжелее, по всему телу расходилось тепло приближающегося сна. Жир от жарящегося зайца капал в огонь, угли шипели, источая в воздух упоительно пахнущий синий дымок. Хантер приоткрыл слипающиеся глаза, посмотрел в том направлении и заметил, что самодельный вертел пристроен на двух седлах над выровненными по всем правилам угольями. Размышляя над тем, как Сэйбл ухитрилась добыть грызуна, он не сразу сообразил, что костер передвинут к самому выходу — поближе к его постели. Возле очага, выложенного из камней, лежала кучка дров, стопка аккуратно сложенной одежды, стоял котелок с кофе. Все это она устроила в одиночку, чтобы он мог отдыхать, и о чем не беспокоясь.

Хантер поймал руку, блуждающую по его шее, плечам и груди, и прижался к ней щекой, заставив Сэйбл склониться к нему. Она не противилась — наоборот, она прилегла рядом, уютно свернувшись под боком у Хантера. И впервые за много лет он забылся сном — крепким, здоровым сном без сновидений.

Он не знал, долго ли спал. Глаза отекли и припухли и не хотели открываться. С трудом их продрав, Хантер не обнаружил Сэйбл у костра и повернулся к устью пещеры. Судя по тому, что солнце едва показалось над горизонтом, он проспал целый день и ночь. Дождь, похоже, кончился давно, земля успела подсохнуть.

Оглядевшись, Хантер заметил Сэйбл в небольшой нише в самом дальнем углу пещеры. Она стояла на коленях, вполоборота к нему, покрытая мыльной пеной с головы до ног, и энергично намыливала голову. Движение заставляло тяжелую грудь колыхаться, отливающие радугой пузыри лопались и надувались снова. Не открывая глаз, она нащупала стоящий рядом котелок, от которого поднимался в холодном утреннем воздухе густой пар, попробовала воду рукой и опрокинула на себя. Несколько мгновений тело ее казалось покрытым прозрачной глазурью. Хантер подавил восторженный возглас, не желая нарушать того, что Сэйбл считала уединением. Это было невероятно чувственное зрелище, и он подумал, что достаточно пришел в себя, чтобы вновь желать.

Вода пролилась на каменный пол пещеры, разлетаясь грязными брызгами прямо на ноги Сэйбл. Сполоснув волосы еще раз, она смыла грязь остатком воды, отставила пустой котелок и потянулась за полотенцем.

Хантер лежал затаив дыхание и наблюдал из-под ресниц, чувствуя себя подростком, впервые в жизни увидевшим обнаженную женщину. Это было удивительное ощущение. Он и помыслить не мог, что способен на такую свежесть восприятия.

Как следует растеревшись, Сэйбл повернулась туда, где аккуратной стопкой лежала чистая одежда. Судя по всему, она обнаружила сверток с запасной одеждой, купленной еще в форте Макферсон. Она одевалась медленно, с удовольствием, явно наслаждаясь тем, что к коже прикасается ткань более деликатная, чем та, что приходилось носить все последнее время. Тонкая шелковая сорочка облепила слегка влажную кожу, обрисовав высокую грудь и бесстыдно просвечивая на сосках. Корсет приподнял все это великолепие, заставив казаться еще более округлым и полным, и Хантер спросил себя, как долго сможет симулировать крепкий сон. Однако вид одевающейся Сэйбл был так прекрасен, что он не шевельнулся даже тогда, когда она надевала чулки и подвязки (хотя это было воистину испытанием терпения).

За бельем последовала простая темная рубаха, но затем в руках Сэйбл оказались мужские брюки. Она озадаченно повертела их, разглядывая со всех сторон, словно никогда не видела подобного предмета.

— Что это на него нашло? — пробормотала она в изумлении и решительно отложила брюки.

Увы, очень скоро ей снова пришлось взяться за них: в платье, опрометчиво оставленном сушиться слишком близко от огня, прогорела солидная дыра. Хантеру надоело притворяться. Он приподнялся на локте. Сэйбл услышала шорох и посмотрела в его направлении.

— Доброе утро, — сказала она не без иронии. — Почему-то мне кажется, что ты проснулся несколько раньше.

— Правильно кажется, — усмехнулся он, продолжая разглядывать ее с ног до головы.

— Мне бы следовало догадаться. У меня к тебе вопрос, Хантер. Что заставило тебя сделать такую странную покупку? Неужели ты думаешь, что я надену на себя это сугубо мужское одеяние?

— А почему бы и нет? — Он уселся, не обращая внимания на то, что одеяло сползло почти на самые бедра.

— Потому что это неприлично!

— Зато очень практично, Сэйбл, — заметил Хантер, протягивая руку за кружкой с уже остывшим кофе. — Черт возьми, у меня все тело болит! Насколько я понял, тебе нечего больше надеть?

— Да, в платье теперь дыра… Кроме того, снаружи так грязно… — Сэйбл посмотрела на Хантера. Тот ухмылялся во весь рот. — Да ради Бога!

Она схватила предмет спора и сердито сунула ногу в штанину. С ума сойти, она собирается напялить брюки! И не просто брюки, а грубые штаны, которые носят только простолюдины! Сэйбл возблагодарила Бога за то, что ее не увидит никто, кроме Хантера. Леди так не одеваются ни при каких условиях!

Она раздраженно натянула брюки и принялась заталкивать в них полы рубахи. Хантер едва не подавился очередным глотком кофе и, в свою очередь, порадовался тому, что вокруг простираются полностью безлюдные пространства. Все изгибы нижней части тела Сэйбл были подчеркнуты грубой тканью. Округлые бедра, плоский живот, длинные, красивой формы ноги выделялись теперь со смущающей, возбуждающей четкостью. А когда Сэйбл наклонилась за ботинками, повернувшись к нему спиной, он чуть было не потерял сознание: ягодицы туго натянули ткань, впадина между ними глубоко обрисовалась… Хантер готов был дать себе тычка за то, что не подобрал брюки попросторнее. Он просто не подумал о возможных последствиях, когда выбрал для Сэйбл подростковые штаны!

— Ну как я выгляжу?

— Сойдет… — буркнул он, с трудом сглотнув скопившуюся слюну.

Она приняла это за чистую монету и присела рядом с Хантером на одеяло. Налила кофе себе, долила погорячее в его кружку и аккуратно разложила в две миски мясо жареного зайца.