— Поезжай, никто тебя не держит, — отрезал он злобно. — А я еду в форт.

— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что бросите меня на произвол судьбы?

От нее исходили почти видимые волны страха. Хантер чувствовал их, но что-то темное, жестокое заставляло его продолжать эту пытку. Он отвернулся, с деланным равнодушием поправляя седельные мешки.

— Именно так я и поступлю.

— Я знала, что вам нельзя доверять! — воскликнула Сэйбл, и взгляды их встретились — сверкающие, полные нарастающей ярости. — Даже высокая цена, которую вы назначили за свое пресловутое слово, не помешала вам нарушить его!

Рука Хантера метнулась вперед, с силой вцепившись в руку Сэйбл повыше локтя. Ной покосился через плечо и благоразумно отошел подальше.

— Мое слово не оценивается в золоте! — Бешенство заставило зрачки Хантера расшириться, сделав глаза совсем черными, грозовыми.

— Да ну? — прошипела Сэйбл, вырывая руку. — Тогда верните мне немедленно тысячу долларов в золотых слитках, мистер Мак-Кракен!

Она ткнула ладонью чуть ли ему не в глаза. Исцарапанные пальцы подергивались, словно она мысленно нащупывала его горло. Хантеру было плевать на золото, но он понимал, что, вернув его сейчас, он никогда больше не увидит эту женщину, независимо от того, найдет она проводника или уйдет на север в одиночку. Он изнемогал от желания швырнуть проклятые слитки ей в лицо, знал, что она еще сильнее запрезирает его, если он этого не сделает. Но он даже не дотронулся до кармана, где лежал мешочек с золотом.

— И кому же, черт возьми, ты отдашь это золото? Другой банде пауни? Думаешь, они доставят тебя к сиу в целости и сохранности?

— Если надо, я пойду одна!

— Ты не пройдешь и мили, — хмыкнул он, постаравшись придать этому звуку издевательский оттенок.

— Очень может быть, — огрызнулась Сэйбл (она все еще не оправилась от удара, нанесенного неожиданным бездушием Хантера, и хотела ранить его в ответ), — но вас, мистер Мак-Кракен, это уже никак не будет касаться. Ваша совесть позволит вам спать спокойно.

—  — Совесть? — расхохотался он каркающим смехом. — Я думал, ты уже поняла, что у меня нет совести.

Она побледнела под его взглядом, откровенно грубым и плотоядным. Хантер открыл было рот для какой-нибудь непристойности, но вдруг захлопнул его. Он вел себя ничем не лучше Барлоу! Зачем, ради чего он так мучает ее? Неужели ошибки прошлого так его изменили, позволили пасть так низко? Сэйбл ничего не ответила на его последние слова, просто смотрела с упреком, и это лучше всяких слов давало понять, во что он превратился за несколько минут.

Еще месяц назад он даже не задумался бы над своим поступком. Мало-помалу чувство собственного достоинства возвращалось. Но оно же диктовало ему и поездку в форт Макферсон: он был в долгу перед Кирквудом и другими, чьих имен он не знал, но знал о том, что они мертвы, — и этого было достаточно. Нужно было как-то выпутываться из ситуации.

— Я отведу тебя к ребенку и твоему растреклятому муженьку, — сказал Хантер, понизив голос. — Как раз поэтому я и предлагаю тебе поехать в форт. Быстрая Стрела собирался пополнить там запасы продовольствия.

— Продовольствия у меня хватало, и все оно досталось ему. А чтобы избавить его от забот о молоке, есть коза. По-вашему, я так неопытна, мистер Мак-Кракен, что проглочу вашу ложь и не поморщусь? Такой человек, как Быстрая Стрела, прекрасно обойдется без контактов с цивилизацией. А теперь верните мне золото, — повторила она, понятия не имея, что будет делать, если Хантер выполнит ее требование.

— Это в одиночку он выживет где угодно, — возразил тот.

Подумать только, она безоговорочно верила в Криса и даже на маковое зернышко не верила в него, Хантера! Окинув место лагеря внимательным взглядом на случай, если что-то упущено, он вскочил в седло, заставив Сэйбл отступить. Он лихорадочно подыскивал какой-нибудь способ переломить ее упрямство.

— Ладно, допустим, я солгал, но пройдет не меньше недели, прежде чем мы догоним Криса. Мне не привыкать к полуголодному существованию, а вот тебе придется туго. Так что запасы пополнить придется.

— Ах вот как вы повернули! — усмехнулась Сэйбл, не обращая внимания на его руку, протянутую, чтобы помочь ей вскочить на лошадь.

И Хантер понял, что ошибается. Она могла обойтись без припасов. Ради того не известного ему, безликого и безымянного индейского воина она могла голодать, мерзнуть, идти босиком по камням и колючкам. И это было не важно, муж он ей или любовник. Главное, она готова была на все, чтобы оказаться рядом с ним. Именно поэтому она так досадовала на задержку: задержка удлиняла разлуку. Чувствуя себя одиноким и никому не нужным, Хантер пустил в ход единственное оружие, которым обладал:

— У тебя нет выбора, женщина. Ребенок с Быстрой Стрелой, и только я знаю, где именно.

Сэйбл судорожно вцепилась пальцами в мягкую кожу юбки. С каким удовольствием она выцарапала бы эти серебряные глаза! Она была полностью во власти этого человека. Ее крошка-племянник фактически был заложником в его руках. Закусив губу, она оттолкнула руку Хантера, ткнула ногу в стремя и вскочила на лошадь, намеренно позади него.

— Вы настоящий варвар, мистер Мак-Кракен, беспринципный, злобный, бесчувственный. Я ненавижу вас!

— Я так и понял.

Он щелкнул языком и направил лошадь прочь с поляны. Ной молча вскочил в седло и последовал за ним. Вид у него был смущенный.

— Ноги моей не будет внутри форта, — прошипела Сэйбл на ухо Хантеру, намереваясь любой ценой сохранить инкогнито.

Он повернулся и оглядел ее через плечо взглядом, лишенным даже искры тепла. Она встретила его мужественно, высоко вскинув подбородок — старая привычка, только укрепившаяся с течением времени. Хантер отвернулся, пожав плечами с деланным безразличием.

— Поступай, как сочтешь нужным.

— Так я обычно и делаю, мистер Мак-Кракен.

Глава 18

Грохот выстрела был оглушителен, он почти разметал сновидение.

Из ствола вырвалось пламя, длинное и острое, как ярко-красный кинжал. И время замедлилось. Сверкающее лезвие проникло индейцу в грудь с бесконечной медлительностью, рассекая ее до кости. Кровь струилась потоком, вначале темная, потом красная, как лезвие, что открыло ей путь. Грохот повторился еще и еще раз, отдаваясь эхом, множась, а впереди падала, запрокидываясь, человеческая фигура — словно тряпичная кукла, испачканная в красной краске.

И кто-то тряс Сэйбл за плечи изо всех сил, до боли. Знакомый голос рокотал в ушах, сливаясь с грохотом выстрелов, эхом и криком умирающего.

Она напряглась — и проснулась.

— Я с тобой, Сэйбл, дорогая, я с тобой… — продолжался шепот. — Это всего лишь страшный сон, это пройдет…

Она бессознательно прижалась всем телом к Хантеру, уткнувшись лицом в изгиб его шеи.

— Все позади, это только сон.

— Я убила его! Я убила двух индейцев!

Хантеру приходилось быть свидетелем случаев, когда человек осознавал свой поступок много позже того, как совершил его, и слова Сэйбл его не удивили. Он сам испытывал такое слишком часто и знал, что это небезопасно для рассудка!

— Бог накажет меня, — шептала Сэйбл со слезами в голосе. — Я — убийца!

— Нет! — прикрикнул он, отстраняя ее резким толчком. — Ты всего лишь защищала свою жизнь. И не только свою, но мою и Ноя тоже. Если бы ты не сделала этого, мы все были бы мертвы. Что стало бы тогда с Маленьким Ястребом? — Она не ответила, и он грубо встряхнул ее за плечо. — Отвечай, что бы с ним стало?

Ответа он не ждал, просто пытался проникнуть сквозь завесу раскаяния, которая заглушила голос здравого смысла. Сэйбл притихла, время от времени жалобно шмыгая носом. Снова прижав ее к груди, Хантер сделал вид, что не замечает влаги на вороте рубашки.

— Вопрос стоял вот как: мы или они, — убеждал он негромко, поглаживая ее по спине и укачивая, как ребенка. — Такое порой случается в жизни.

Теперь она проснулась окончательно. Образ окровавленного индейца, медленно опрокидывающегося на спину, отступил и почти совсем растаял, но закрыть глаза все-таки было страшно: вдруг все начнется снова. Инстинктивно ища защиты от кошмара, она продолжала прижиматься к груди Хантера, чувствуя всем телом рельеф мускулов под рубашкой. Он молчал, касаясь щекой ее макушки. В кольце рук было уютно, как в гнезде. Ночь постепенно близилась к рассвету, где-то рядом слышалось размеренное дыхание спящего лейтенанта. Было еще очень темно, и, когда Сэйбл откинула голову, она не сумела различить лица Хантера. Но это было и не нужно, она знала его наизусть: резкие скулы, красивую линию губ, почти всегда искривленную насмешкой или горечью, странный серебряно-серый оттенок глаз.

Она почувствовала, что невидимое в темноте лицо склонилось к ней, приблизилось. Острая радость предвкушения буквально пронзила все тело. Она жаждала поцелуя, как глотка дурманящего напитка, способного мгновенно рассеять все страхи, снять с нее вину за две смерти сразу, доставить наслаждение и радость. Но ссора была слишком свежа в памяти, жестокие слова помнились слишком болезненно, поэтому, когда губы коснулись ее рта и слегка ущипнули припухшую от слез нижнюю губу, Сэйбл резко отодвинулась. Отстранив обнимающие руки, она потянула край одеяла вверх, укрывшись до подбородка.

— Спасибо, что разбудили. Спокойной ночи! — прошептала она, повозилась на еще не остывшем ложе из веток и повернулась к Хантеру спиной.

Поначалу ошарашенный этим неожиданным отпором, Хантер скоро сообразил, в чем дело. Все еще дуется, подумал он не без горького ехидства, разглядывая укрытую одеялом напряженную спину. Подумаешь! Разве он сказал хоть одно слово, которое не было полностью справедливым? Эта женщина — ходячая ложь! Вот и пусть смотрит свои кошмары или не спит всю ночь, чтобы не видеть снов.

Тем не менее он остался поблизости от Сэйбл, прислушиваясь к ее дыханию и втайне надеясь, что его помощь понадобится снова. Это были первые минуты близости с момента, когда они повернули к форту Макферсон. Хантер вспоминал о минувших четырех днях, как о самых долгих в своей жизни. Неужели бывает так, думал он, потирая колючий от щетины подбородок, чтобы человек был все время рядом, но ты все равно скучал по нему, словно он за тысячу миль?