— Вы очень добры, — прошептала Сэйбл, все сильнее смущаясь.

Было что-то невыразимо интимное в том, чтобы, будучи босиком, находиться совсем близко от мужчины. Мак-Кра-кен снова коснулся ее подбородка, на этот раз кончиком большого пальца. Движение не было случайным, и, Бог знает почему, оно обжигало. Против воли она сделала шаг назад.

— Интересно, этот суп когда-нибудь сварится? — спросил Мак-Кракен небрежно, сунув руки в карманы. — Такой запах способен с ума свести!

— Думаю, он давно готов. — Похвала заставила Сэйбл вспыхнуть от удовольствия. — Начинайте ужинать, иначе в котелке ничего не останется.

Сама того не замечая, она терлась щекой о мягкую овчину ворота. На фоне белой овечьей шерсти кожа ее казалась особенно нежной и яркой, дуги бровей более темными, а губы… губы ее в сумерках были цвета переспелой вишни и заставляли думать о сладком винном вкусе, об аромате весенних полевых цветов. Искушение — вот как называлось то, что испытывал Хантер, а искушение должно быть безжалостно подавлено. Так нашептывала совесть, но тоска по настоящей близости, накопившаяся за годы намеренного одиночества, подталкивала к безрассудным поступкам. В глубине лавандовых глаз тлела искорка, которая — он знал — умела разгораться в пламя цвета темного индиго. Однажды увидев это, он мог желать лишь одного — чтобы все повторилось.

Кто знает, думал Хантер, не откроет ли он, держа эту женщину в объятиях, что еще способен любить, любить в полном и высшем смысле этого слова.

Что тогда будет с ним?

Какая разница?

— Знаешь, — начал он, стараясь повернуть мысли в более безопасное и более обыденное русло, — я подумал: мы ведь еще не скоро доберемся до цели, так, может, разумнее будет перестать ссориться? Может статься, от взаимного доверия будут зависеть наши жизни, — И он добавил, мучительно преодолевая непривычку признавать свою не правоту:

— Мне очень жаль, что я наговорил всякого…

— Полагаю, я предстану не в лучшем свете, если в ответ тоже не расшаркаюсь, — заметила Сэйбл довольно скептически.

— Если не считаешь нужным, можешь не утруждаться.

— Я заметила, что вам нелегко далось извинение за свое невозможное поведение.

— Нелегко, — признал Мак-Кракен, обретая свой обычный насмешливый тон, — но не настолько нелегко, как тебе дается говорить правду.

— Так вы хотите заключить мирный договор? — поспешно спросила Сэйбл, меняя тему.

— Можешь называть это так.

— В таком случае обговорим условия.

На это стоило бы ответить резкой отповедью, но у Хантера не повернулся язык: она выглядела такой уморительно рассудительной!

— Неужели тебе было так трудно, а, Фиалковые Глаза?

Он вложил в имя, придуманное на индейский манер, всю нежность, которую испытывал, произнося его мысленно. Глаза ее широко раскрылись, взгляд затуманился, губы затрепетали. Вся его кровь отхлынула в низ живота, оставив в голове звенящую пустоту: он словно оказался в непосредственной близости от пламени, источающего невыносимый жар.

— По правде сказать, я и представить не могла ничего подобного, — услышал он бархатный, пришептывающий голос.

Странное дело, любопытство пробилось даже сквозь желание, разрушая чары. Вопрос вырвался едва ли не раньше, чем Хантер осмыслил его:

— Значит ли это, что раньше ты никогда не бывала на индейской территории?

Сэйбл опомнилась. Глаза Мак-Кракена смотрели по-прежнему ласково, но в их серебряной глубине таилось нетерпение — нетерпение знать, — которое заставило ее закрыться, как раковину. Кроме того, ей очень не нравилось, что в опасной близости от этого человека воля ее начинала стремительно слабеть.

— Когда я сочту нужным, мистер Мак-Кракен, я немедленно сообщу вам все подробности своего прошлого, — сухо ответила она и скрылась за развешанным одеялом.

Перед Хантером не осталось ничего интереснее вышитого на одеяле узора, и он вынужден был вернуться к костру. Подумать только, всего минуту назад между ними царили мир и взаимопонимание! Пусть ненадолго, но Фиалковые Глаза опустила щит, за которым скрывалась от него днем и ночью. Но что заставляло ее скрываться за щитом? Что такого было в ее жизни, во что нельзя было посвящать никого?

— Итак, ты предложил мир, но его не приняли, — сказал Быстрая Стрела с усмешкой.

— Перестань ко мне цепляться! — прошипел Хантер, достал жестяные тарелки и, наполнив их из котелка, протянул одну индейцу.

— Я только хочу спросить: что, с самого первого дня все так и идет?

— Как это — «так»? У нас все в лучшем виде.

— Ну конечно! — Быстрая Стрела подцепил ложкой кусочек моркови и изящно положил в рот. — Вы ведете себя так, словно каждого из вас что-то мучает. Находиться в вашем обществе — все равно что в открытом поле во время грозы.

— Я могу тебе объяснить, что мучает меня. Эта особа вытащила меня сюда путем обмана, и я имею право злиться.

— Ты хочешь сказать, она воспользовалась тем, что ты был пьян и не мог мыслить здраво?

Хантер пропустил шпильку мимо ушей. Он ел так, что за ушами трещало. Быстрая Стрела откинулся на седло, деликатно жуя и глядя на приятеля с улыбкой, полной благодушной насмешки. Когда ложка Хантера застучала по дну тарелки, тот заметил взгляд индейца и нахмурился.

— Я что, не ответил? Ну да, она так и сделала.

— Занятно, что это хрупкое, воздушное создание сумело справиться с медведем вроде тебя.

— Ты не все знаешь, друг. — Хантер покачал головой и улыбнулся, вспоминая. — Порой она сгибает меня в бараний рог, и я только что не пресмыкаюсь в пыли.

— Тебе известно, что она белая? — не удержался Быстрая Стрела.

— А ты как думаешь? Я хоть и недоумок, но не полный дурак.

— Ага. Теперь мне становится понятнее, почему ты так бесишься по поводу и без повода. Хочется одержать верх, не так ли, друг мой, Бегущий Кугуар? — Взгляд индейца недвусмысленно говорил о том, с каким удовольствием он доводит свои мысли до сведения Хантера. — Но пока ты добился лишь того, что с тобой обращаются так, как ты этого заслуживаешь.

— Это как же?

— Как с человеком низким, грубым и бесчувственным.

Хантер только пожал плечами. Прекрасно зная, кто он и какой, он не обиделся на слова друга. Оба на время умолкли, занятые исключительно едой.

— Подумать только, Крис, мы не виделись с тобой столько времени! — наконец заметил Хантер рассеянно, потом вернулся к разговору. — Женщина вроде этой, да еще с ребенком, не должна находиться в таком месте… особенно наедине с таким человеком, как я.

— Она как будто неплохо держится, — возразил Быстрая Стрела, делая вид, что не понимает невысказанной просьбы забрать женщину, пока не случилось что-либо непоправимое. — Послушай, Хантер, ты не думал о том, чтобы в один прекрасный день убраться отсюда навсегда?

— Куда же я денусь? Домой? Нет уж, таким я не вернусь.

— Человек не может жить без будущего, без цели в жизни. Все, что тебе нужно, — это оставить прошлое в прошлом.

— Думаешь, я не пробовал? — Хантер опустил голову, скрывая маску вины и стыда, в которую превратилось его лицо. — Речь идет не просто о прошлом, а о человеческих жизнях. Люди жили, дышали, воевали… А теперь они мертвы, потому что я… оказался никуда не годен.

Индеец помянул черта, проклиная себя за то, что затронул больную тему. Какое право он имел судить Хантера за его боль, какое право имел указывать, как долго она должна длиться? Но он хотел пробудить в друге надежду на возрождение. Что бы ты ни совершил, нельзя прожить остаток жизни в добровольном заточении, бичуя себя за слабость, — так он думал. Но он не прошел через то, что выпало на долю Хантера.

— Прости, Хант.

— Ничего страшного, — искренне ответил тот.

На окраине поляны, в темноте, раздался явственный шорох. Оба приятеля тотчас оказались на ногах и бросились в ту сторону, держа наготове оружие. К счастью, это была всего лишь коза, которой как-то удалось отвязаться. Пока Хантер освобождал запутавшееся в колючем кустарнике животное, Быстрая Стрела повернул назад к костру.

— Боже ты мой, вот это да! — услышал Хантер.

Индеец стоял в каменной неподвижности, не отрывая глаз… от чего? Хантер проследил его взгляд и замер тоже. Сами того не желая, они оказались в пределах видимости происходящего за одеялом.

Фиалковые Глаза стояла спиной к ним над кучкой мокрой одежды. Вот она повернулась влево, поднимая сухую нижнюю юбку, и в темноте ненадолго обрисовался белый, как пена, профиль: округлость ягодиц, острые вершинки грудей, длинные стройные ноги.

— Уходи, Крис! — скомандовал Хантер резким шепотом. — Это не представление в твою честь… или в мою.

Быстрая Стрела посмотрел на него, насмешливо приподняв бровь, но счел за лучшее повиноваться. И тем самым избежал больших неприятностей, мрачно подумал Хантер. Ни один мужчина не имеет права подсматривать за переодевающейся женщиной, если она ничего не знает об этом. Впрочем, благие намерения не помешали ему самому помедлить еще несколько мгновений, наслаждаясь прекрасным видением. Вернувшись к костру, он тотчас закрыл глаза, вспоминая и надеясь удержать его в памяти надолго, навсегда.

Прошло несколько минут. По мнению Хантера, Фиалковые Глаза уже должна была появиться из-за укрытия.

— Зачем ей торопиться? — упрекнул Быстрая Стрела, заметив нетерпеливые взгляды, которые друг все чаще обращал в сторону одеяла. — Ничего не случится, если ты дашь ей время побыть одной.

— Кто знает! — буркнул Хантер.

Минуты шли и шли. Фиалковые Глаза так и не появилась, даже легкий звук ее движений не доносился больше с той стороны. Наконец, раздраженно отшвырнув подвернувшуюся под ноги тарелку, Хантер выхватил револьвер и двинулся к «гардеробной».

Если она играет с ним в прятки, он ее придушит, как котенка! Переодеваться в течение получаса может только английская королева!

Как он и подозревал, Фиалковые Глаза не ожидала его позади одеяла, чтобы кротко выслушать выговор. Хантер углубился в лес, раздражаясь с каждой минутой все сильнее.