– Вскоре вы должны будете снять траур, – мягко сказала графиня. – Уже миновало более года, Ребекка. Вам надо снова появляться на людях. На свете осталось немало замечательных джентльменов, и многие из них – вполне достойные кандидаты на роль мужа. А вы так восхитительны. Я всегда завидовала вашей красоте.

– Может быть, вскоре ваши слова оправдаются, – сказала Ребекка. – Во всяком случае, в отношении траура. Но я больше никогда не могу выйти замуж.

С лица графини внезапно исчезла улыбка.

– О дорогая моя, – сказала она. – Я очень нервничаю. А вы?

Ребекка в недоумении подняла брови.

– Вы, естественно, нет, – со смехом заявила графиня. – К чему бы вам нервничать? Вы не сделали ничего, чтобы навлечь на себя гнев Дэвида. А обо мне этого, к сожалению, нельзя сказать. Как вы полагаете, он возненавидит меня? Не кажется ли вам, что он решит, будто я пытаюсь занять его место? Ведь до сих пор граф по-настоящему любил лишь одного человека – своего сына. А может быть, он подумает, что я всего-навсего обычная охотница за богатством?

– Дэвид? – спросила Ребекка.

– Я его мачеха, – сказала графиня, и лицо ее исказилось, словно от боли. – Но при этом я только на два года старше его. И он узнает, что я служила у вас, будучи самым презираемым существом – обнищавшей дворянкой. Вы думаете, Ребекка, что он приедет сегодня? В письме он сообщил, что выедет из Лондона в течение недели.

– Возможно, он приедет сегодня, – ответила Ребекка. – Или завтра. О Дэвиде ничего нельзя сказать наверняка. Может быть, он захочет пожить в Лондоне недельку шальной жизнью. Война ведь окончена, а свой офицерский патент он продал.

– Слава Богу, что он выжил на этой страшной войне, – сказала графиня. – Я не знаю, выдержал бы Уильям шок, если бы Дэвида убили.

– Да, – согласилась Ребекка. – Слава Богу.

Тут графиня в смущении прикусила губу.

– О, Ребекка, – сказала она, – простите меня. С моей стороны это было так бестактно. – Она прикрыла рукой рот и какое-то время молчала. – Вы будете рады его возвращению домой? Или нет? Вам станет легче, если вы встретитесь с ним и поговорите о вашем муже? Или вам будет больно вспомнить, что они вместе отправились на войну?

Но Ребекка не успела ответить. Обе дамы вдруг вскочили на ноги и обменялись взглядами.

– Лошади? – произнесла графиня. – Это Винни возвращается с вокзала? Поезд должен был уже прийти.

Они встали рядом у окна, наблюдая за тем, повернет ли экипаж к конюшням, как это было все четыре предыдущих раза, или направится к дому. Поворот к конюшням экипаж миновал и поехал прямо к дому.

– Я должна спуститься к Уильяму, – тяжело дыша, сказала графиня, когда экипаж замедлил движение у террасы под их окном, и дамы увидели, что к нему сзади приторочены чемоданы. – Я предпочла бы сейчас оказаться рядом с ним, нежели потом обрекать себя на торжественный выход. За всю свою жизнь я никогда еще так не нервничала. Вы пойдете со мной, Ребекка?

– Да, – ответила Ребекка. Ей тоже был не по душе торжественный выход.

Они поспешно сбежали вниз по лестнице, чтобы присоединиться к графу Хартингтону, который только что вышел из библиотеки в холл.

Майор лорд Тэвисток был в 1855 году вторично ранен. Страшный удар штыком распорол ему плечо и задел шею. Эту рану Дэвид получил в тот момент, когда спасал жизнь молодому солдату, рядовому, что многие старшие офицеры посчитали бы совершенно излишним. Своим поступком он заслужил «Крест Виктории». Майор Тэвисток потерял много крови, однако выжил. Шрам пока еще оставался лилово-синим. Временами Дэвид ощущал боль в руке или в ноге – особенно в случае усталости или же когда, забыв о необходимой осторожности, вдруг спотыкался. Но если он сравнивал свое нынешнее состояние с состоянием многих других, вернувшихся вместе с ним после заключения мира, то должен был признать, что ему грех жаловаться. По крайней мере у него уцелели руки и ноги и оба глаза.

А ведь много тысяч офицеров и солдат вообще не вернулись домой. В течение долгого времени Дэвиду Тэвистоку хотелось бы оказаться одним из них, и он однажды даже пытался войти в их число. Однако выжил.

Со временем его охватило страстное желание вернуться в Англию. Дэвид уже давно решил, что если выживет на этой войне, то уйдет из армии и проведет остаток своих дней в деревне, в собственном поместье, заботясь о благополучии тех, кто зависит от него. Так он искупит свои грехи: то, что ушел в армию и возложил всю ответственность на плечи управляющего.

Дэвид теперь хотел взять все на себя. Он хотел обо всем забыть. Он хотел излечиться. Но не от последствий ранений: раны на теле зажили настолько, насколько, по его мнению, это вообще было возможно. Речь шла о других, не физических ранах. В излечении нуждалась его душа. Вероятно, если бы он смог начать жить заново и совершить в этой новой жизни нечто достойное, тогда бы он сумел обо всем забыть. Он излечился бы.

Может быть, излечился бы…

Прежде всего он должен поехать в Крейборн. Он знал это. Должен повидать отца. Но сама мысль о поездке в Крейборн приводила его в ужас, и Дэвид провел в Лондоне на четыре дня больше, чем ему было нужно для приведения в порядок кое-каких незначительных дел. В Крейборне теперь все по-другому. У его отца появилась новая жена. Дэвид не мог представить своего отца с другой женщиной. Мать Дэвида умерла от родов, когда ему самому было всего два года.

Новой жене его отца было только тридцать лет. Она оказалась той самой женщиной, которую Джулиан нанял в качестве компаньонки для Ребекки. Дэвид не мог вспомнить, как она выглядит, хотя несколько раз и виделся с ней. Теперь он со страхом думал о встрече с мачехой. А вдруг она окажется пустой и корыстной? Дэвид опасался, что его отец может стать совершенно несчастным, если почти год спустя обнаружит, что совершил ошибку.

Но может быть, Дэвид боялся самого себя. Может, боялся, что придется заново привыкать к мирной жизни. И больше нельзя будет рассчитывать на покровительство со стороны отца. Но ведь Дэвид уже не маленький мальчик, который нуждается в защите.

А может быть, он больше всего боялся, что на самом деле отсрочил на четыре дня свое возвращение домой вообще по совсем иной причине. Ребекка все еще жила в Крейборне, куда ее отправил Джулиан, отплывая на Мальту. Ей, конечно, больше некуда было ехать, но даже если бы и было, то отец Дэвида уговорил бы ее остаться. Он всегда относился к Джулиану как к родному сыну. Он и его жену явно любит как родную дочь.

За два года Дэвиду каким-то образом удалось убедить себя, что в те ужасные мгновения на Китспуре во время битвы при Инкермане у него не было иного выхода. Пришлось выбирать между жизнью Джулиана и жизнью Шерера, и Дэвид при этом не мог оставаться безучастным свидетелем хладнокровного убийства. В конце концов, он состоял на службе ее величества королевы Виктории и был вправе вмешаться в конфликт между двумя офицерами. И не имело никакого значения, что одним из них оказался Джулиан. Если бы на месте Джулиана был любой другой офицер, то майор Тэвисток поступил бы точно так же, не почувствовав ни малейшего угрызения совести. Дэвид приглушил ощущение своей вины такой очевидной истиной, хотя полностью от этого чувства так и не избавился. Но эта мысль позволила ему каким-то образом найти в себе силы и продолжать жить.

Однако теперь он согласился бы на что угодно – лишь бы не ехать в Крейборн и не встречаться там с женой Джулиана. Вдовой Джулиана – Ребеккой.

Путь от вокзала показался Дэвиду короче, чем он сохранился в его памяти, вероятно, потому что ему не хотелось ехать домой. Несмотря на проведенные в Лондоне четыре дня и психологическую закалку, которой он себя подверг, Дэвид все еще не был готов к этому. Прежде чем он смог взять себя в руки с момента отправления поезда, они миновали ворота поместья и уже ехали между окаймляющими подъездную аллею деревьями. И еще до того, как его мозг отметил этот факт, они сделали поворот и выехали из аллеи. Посреди беспорядочно расположенных лужаек стоял сам дом. Его родной дом.

Дэвид неловко заерзал на сиденье.

Несколькими минутами позже он поднимался по лестнице с подковообразными ступенями к парадным дверям дома, которые распахнулись еще до того, как он успел поставить ногу на нижнюю ступеньку и подумать, будет ли отец ожидать его в холле, или же он, Дэвид, должен подготовиться к тому, чтобы войти сразу в гостиную.

Однако едва он переступил порог, отец поспешил навстречу ему, и Дэвид наконец перестал нервничать. Мгновением позже они заключили друг друга в крепкие объятия.

– Мой сын, – услышал Дэвид слова графа. Отец обычно не выставлял своих чувств напоказ, но Дэвид никогда не сомневался в его любви. Сейчас отец без всякого стеснения молча приник к нему. – Мой сын, – снова произнес он.

– Папа. – Они наконец разомкнули объятия, и Дэвид взглянул на отца, который казался его постаревшей копией, и их глаза оказались на одном уровне. Красивое, довольно узкое, немного суровое лицо. Возраст наложил на него отпечаток какого-то особого достоинства. Темные волосы графа теперь серебрились на висках, возможно, несколько больше, нежели два с половиной года назад.

– Как хорошо быть дома. – Слова эти, казалось, не соответствовали эмоциональному накалу момента.

Из-за плеча отца показалась женщина. Дэвид не сразу решился посмотреть на нее. Он почувствовал, что сердце в груди забилось сильнее и его стук отдается в ушах. Отец повернулся и обнял женщину за талию.

– Это мой сын, дорогая, – сказал он. – Дэвид, это Луиза – моя жена. Думаю, вы раньше уже встречались.

Луиза была маленькой, склонной к полноте, но отнюдь не дородной. Она была одета по моде в синее, обтягивающее фигуру платье. Три пышные сборки увеличивали объем ее юбки. У Луизы были светло-каштановые волосы и серые глаза. Ее невзрачное лицо казалось довольно добродушным.

Дэвид совершенно не помнил эту женщину. Для него она оказалась неожиданным сюрпризом. Граф все еще обнимал Луизу за талию, но Дэвиду было трудно представить ее женой своего отца, а до этого его подругой, его любовницей…