Она недоверчиво посмотрела на него:

– Не будет дома? А… а Фонтли?

– Я выставляю Фонтли на продажу.

Последовало немое изумление. Чарльз Оверсли устремил удивленно-вопрошающий взгляд на своего отца, а лорд Оверсли смотрел на Адама из-под внезапно нахмурившихся бровей. Джулия выкрикнула дрожащим голосом:

– О нет, нет, нет!

Адам молчал.

Она высвободила свои руки из его.

– Ты ведь это не всерьез! О, как ты можешь так говорить? Милое, милое Фонтли! Дом принадлежит Деверилям испокон веку – сколько с ним всего связано!

– Да полно тебе, Джу! – урезонивал ее брат. – Такого не могло быть! Я хочу сказать, что это настоящий монастырь! Ну, то же самое, что монастырь, правда? Закрытие монастырей – ну, я не помню точно, когда это было, но суть в том, что прежде там не могли жить никакие Доверили, если, конечно… Нет, не сходится! – решил он, добавив со знанием дела; – Знаешь ли, священники дают обет безбрачия… Так что это обман!

Адам невольно рассмеялся:

– Да, боюсь, что это так. Первый Девериль, о котором мы имеем более-менее точные сведения, обосновался в Лестершире. Лишь с 1540 года Фонтли принадлежало Деверилю – и, насколько я могу судить, он был потрясающим мошенником!

– Вполне вероятно, – мудро согласился лорд Оверсли. – Сдается мне, что большинство предков были самыми что ни на есть отъявленными висельниками. – Да чего стоит один только Оверсли, сколотивший наше состояние! Уж у него-то рыльце основательно было в пушку, да, папа? – спросил Чарльз.

– Увы, воистину так! – сказал отец Джулии, поблескивая глазами.

– О, не говорите так, не говорите! – перебила его девушка. – Как вы можете все обращать в шутку? Адам, скажи, ты ведь это не всерьез? Чужие люди в Фонтли? О нет! Все чувства восстают! Рощи и аллеи! Развалины часовни, где я так часто сидела, ощущая старину повсюду, так близко, что почти могла представить себя ее частью и видеть призраки тех мертвых Деверилей, которые жили там! – Она помолчала, переводя взгляд с брата на отца и Адама, и со страстью воскликнула: – Ах, вы не понимаете! Даже ты, Адам! Как такое возможно? Чарли не понимает, я знаю, но ты!.. Ты!..

– Пожалуй, я действительно не понимаю, – согласился брат. – Знаю одно, что если бы ты когда-нибудь увидела призрак, то убежала бы с криком «Караул!». К тому же я помню эти развалины не хуже твоего, а вполне возможно, даже лучше! Всякий раз, останавливаясь в Фонтли, мы играли среди этих развалин в прятки, и это была отличная потеха!

– Бывали и другие времена, – проговорила Джулия приглушенным голосом. – Ты предпочитаешь делать вид, что тебе все равно, Адам, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поддаться на розыгрыш. В свое время вы разделяли все мои чувства, это папа привил вам такую сдержанность.

Адам ответил спокойно:

– Мне есть до этого дело. Было бы нелепо притворяться, что мне все равно. Если я и кажусь тебе сдержанным, то только потому, что все это мне слишком небезразлично.

Она произнесла с глубоким сочувствием:

– Ах, какая же я ужасная! Какая глупая! Понимаю тебя, конечно, я тебя понимаю! Мы не будем говорить об этом, не будем даже думать об этом! А что до сетований, то не буду этого делать, обещаю! Ты мог бы стать счастливым в маленьком домике? Я могла бы! Как давно я мечтаю жить в таком – с белыми стенами и соломенной крышей и ухоженным маленьким садиком! Мы заведем корову, и я научусь доить ее и делать сыр и масло. А еще заведем кур и свиней. О, да со всем этим и нашими книгами и фортепьяно в придачу мы будем богатыми, как набобы, и нам не потребуется для полного блаженства ничего другого!

– Aх вот как! – вмешался еще не оценивший всего сказанного брат. – Ну, если готовить еду будешь ты, Линтону очень быстро потребуется нечто большее! А скажи, кто будет забивать свиней и выгребать помет из курятника?

Эта язвительная реплика осталась без внимания. Джулия мысленно была поглощена созерцанием картины, вызванной ею к жизни, и Адам, хотя и пребывал в хорошем расположении духа, был слишком глубоко тронут, чтобы рассмеяться. Он лишь покачал головой, и пришлось лорду Оверсли возвращать свою дочь на грешную землю, что он и сделал, энергично сказав:

– Очень мило, моя дорогая, но совершенно непрактично. Надеюсь, Адам сумеет подыскать себе более достойное занятие, нежели выращивание свиней. Более того, я не сомневаюсь, что сумеет, и тем легче, если он не будет ничем обременен! Я, как никто другой, сожалею, что обстоятельства складываются подобным образом, но ты должна быть хорошей девочкой и понимать, что о браке не может быть и речи. Адам понимает это так же, как и я, так что не нужно считать меня тираном, милая!

Она слушала с побледневшим лицом и, обратив умоляющий взгляд на Адама, прочла ответ на его лице, залившись слезами.

– Джулия! О, не надо, моя дорогая, не надо! – взмолился он.

Она опустилась в кресло, уткнувшись лицом в ладони; ее тело вздрагивало от громких всхлипов. К счастью, в тот момент, когда и отец ее, и брат обнаружили полную неспособность справиться с положением, в комнату вошла леди Оверсли.

Миловидная женщина, немного полнее своей дочери, но с такими же большими голубыми глазами и чувственным ртом, она, застав сию грустную картину, издала горестное восклицание и устремилась вперед.

– Ах, милая, милая! Ну что ты, что ты, любовь моя! Адам, мальчик дорогой! Ах вы, бедные дети! Полно, полно, Джулия! Ну, тише, сокровище мое! Не нужно так плакать, ты совсем разболеешься, и подумай, как больно бедному Адаму! Ах, дорогая, я понятия не имела, что ты вернулась с верховой прогулки! Оверсли, как ты мог? Ты, должно быть, по-настоящему был жесток с ней!

– Если это жестокость – сказать ей, что она не сможет жить в маленьком домике с соломенной крышей, разводя кур и свиней, – я безусловно был жесток, и Адам тоже! – резко возразил лорд Оверсли.

Леди Оверсли, сняв шляпку с Джулии, заключила ее в объятия и нежно вытерла слезь! с ее лица, но внезапно подняла глаза, воскликнув:

– Жить в маленьком домике? О нет, сокровище мое, поступить так было бы в высшей степени опрометчиво! Особенно в крытом соломой, потому что в соломе обязательно водятся крысы, хотя, конечно, нет ничего живописнее такого домика, и я прекрасно понимаю, почему тебя к этому влечет! Но ты обнаружишь, что в таком доме удручающе неуютно; для тебя это никак не подходит, да и для Адама, наверное, тоже, потому что оба вы привыкли к совсем иному образу жизни. А что касается кур, я бы ни за что не стала разводить таких вялых птиц! Ты знаешь, что происходит всякий раз, как только в кухне требуется яиц больше обычного.? Птичница ни за что не может их доставить и всегда говорит: это из-за того, что эти существа высиживают яйца. Да, а потом, они издают такие унылые звуки, которые тебе, любовь моя, с твоей тонкой чувствительностью, покажутся совершенно невыносимыми. А от свиней, – с содроганием закончила ее светлость, – ужасно неприятно пахнет!

Джулия, вырываясь из мягких объятий матери, вскочила на ноги, резко проводя ладонью по глазам. Обращаясь к Адаму, который неподвижно стоял за креслом, вцепившись руками в его спинку, она проговорила сдавленным от рыданий голосом:

– Я смогла бы вытерпеть любые лишения и неудобства! Запомни это! – Она истерически рассмеялась и поспешила к двери. Открывая ее, она, оглянувшись, добавила:

– Мое мужество мне не изменило! Запомни и это тоже!

– Ей-богу, ну надо же сказать такую глупость! – воскликнул мистер Оверсли, когда за его сестрой захлопнулась дверь.

– Замолчи, Чарли, – приказала ему мать. Она подошла к Адаму и с теплотой обняла его:

– Дорогой мальчик, ты сделал именно то, что следовало, именно то, чего мы от тебя ждали! У меня болит сердце за тебя! Но не отчаивайся! Я уверена: ты с этим справишься! Вспомни, что говорил поэт! Я не уверена, какой именно, но весьма вероятно, это Шекспир, потому что так оно обычно бывает, хотя я и не представляю почему!

С этими неясными, но ободряющими словами она ушла, помедлив немного лишь для того, чтобы порекомендовать мистеру Оверсли последовать ее примеру. Обрадованный тем, что может уйти, наконец, от этой душераздирающей сцены, мистер Оверсли попрощался с Адамом. Когда он ушел, Адам сказал:

– Пожалуй, сэр, я тоже пойду.

– Да, через минуту! – сказал лорд Оверсли. – Адам, то, что ты сказал Джулии о Фонтли, . – ты ведь это не всерьез? Дела ведь не настолько плохи?

– Я был вполне серьезен, сэр.

– Боже правый! Но у тебя должно быть десять или двенадцать тысяч акров хорошей земли!

– Да, сэр. Большинство ее заложено, и вся она в настолько запущенном состоянии, что доход от сдачи в аренду сократился до чуть более тысячи фунтов в год. Он мог бы быть в десять раз больше, располагай я средствами… – Адам перевел дух. – Впрочем, средств у меня нет, и я могу только надеяться, что кто-то более состоятельный поймет, во сколько земля фермы, стоящая теперь не более двенадцати шиллингов за акр, может быть оценена, скажем, лет этак через пять. В четыре раз дороже этой суммы! Думаю, мы в Фонтли отстали от жизни на пятьдесят лет.

Едва обращая на него внимание, лорд Оверсли воскликнул:

– Адам, этого не должно быть! Да, да, я знаю! Ты обременен краткосрочными арендаторами, никаких правильных договоров, открытые поля, слишком много посевов льна и плохое осушение, – но эти недостатки можно исправить!

– Не я буду исправлять их, – ответил Адам. – Будь в моем распоряжении пятнадцать-двадцать или хотя бы десять тысяч фунтов, думаю, я очень многое смог бы сделать – в том случае, если был бы свободен от долгов, а это, к несчастью, не так.

Оверсли в сильном потрясении от слов Адама принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

– Я не думал, Боже правый, сколько можно было бы иметь… Ну да ладно, Бог с ним! Нужно что-то делать! Продать Фонтли! А что потом? О да, да! Ты избавишься от долгов, обеспечишь своих сестер, но что будет с тобой? Задумывался ли ты об этом, мальчик?