Джейк обладал атлетическим телосложением и творческим подходом, а также весьма нетрадиционным чувством юмора. Мы были склонны создавать проблемы с того самого момента, как начали тусоваться вместе. Один из особенно запоминающихся моментов произошёл, когда мы вместе работали над нашим очередным проектом в его тесном жилище. Мы хотели попытаться сделать импровизированный огнемёт из имеющихся дома предметов. Для начала мы взяли баллончик бутана, предназначенный для заправки зажигалок. Джейк вытащил воздушные трубки из старого аквариума и разобрал кухонный кран. Он засунул в трубку разделённую на несколько частей сетку аэратора, а я сделал сопло из корпуса металлической шариковой ручки, сделав в ней сбоку небольшое отверстие для доступа воздуха.

Вопреки разумному мнению Джейка, я решил испытать огнемёт в комнате. Я встал спиной к дальней стене, направил сопло в сторону двери и нажал на рычаг. В этот самый момент Рэнди, наш знакомый, открыл дверь без стука.

Огнемёт работал гораздо, гораздо лучше, чем мы ожидали. Когда Рэнди открыл дверь, он оказался перед несущейся на него стеной огня. К счастью, его рефлексы оказались адекватными и он скатился с крыльца, в облаке ругательств, как совершенно обычных, так и весьма оригинальных. Поднявшись обратно на ноги, весь покрытый грязью из цветника, он выкрикнул: «Вы могли меня убить!»

Я пожал плечами. «В следующий раз стучись, когда хочешь войти.»

На этом этапе своей жизни я был всё ещё далёк от сложного мира человеческого сексуального взаимодействия. Я знал, что не понимаю моногамию. Я знал, что меня притягивают вещи, которые большинство людей считают ненормальными. Меня очаровывала мысль о связывании симпатичной девушки или, возможно, о том, чтоб быть связанным самому. Но моё понимание всего, что имеет отношение к романтике было совершенно теоретическим. Весь мой опыт, в области свиданий состоял в приглашении двух девушек на школьный выпускной, ни одна из которых не стала моей любовницей. Я начал по-настоящему замечать то, что девочки отличаются от мальчиков и что девочки могут быть интересны для чего-то кроме разговоров, только в колледже.

Я сразу заметил Кейтлин. Она начала встречаться с Джейком вскоре после того, как начала работать с нами, и на некоторое время они стали неразделимы. Джейк как раз переехал из крохотной студии, в которой мы испытывали огнемёт в более просторный таунхаус, где я часто зависал после работы.

Однажды днём, я пришёл к Джейку на несколько минут раньше, чем Кейтлин. Когда она пришла, они с Джейком удалились наверх, чтоб заняться сексом, пока я смотрел телевизор в комнате внизу. В этом не было ничего необычного, эти двое пользовались любой возможностью образовать зверя с двумя спинами. Я слышал обычный набор возгласов и стонов, раздающихся из спальни. Потом, когда они закончили, Кейтлин позвала меня сверху: «Франклин! Не мог бы ты подойти на минуточку?»

Я поднялся на второй этаж и обнаружил её развалившейся на кровати с широкой улыбкой на лице и совершенно обнажённой. Она притянула меня к себе и поцеловала. Мы начали обниматься и миловаться очень всерьёз. Она стянула с меня одежду и перекатилась, оказавшись сверху. Джейк стоял на коленях позади неё, лаская её, пока она скакала на мне верхом… и, таким образом, я больше не был девственником.

Однако, было не вполне ясно, кем именно я стал. Я понимал, что мне очень нравится Кейтлин, но также я знал, что они с Джейком партнёры. Я не особенно понимал моногамию, но казалось, что это нечто, что большинство людей принимает очень серьёзно. Я также не понимал, как говорить о том, что я хочу. Я хотел развивать отношения с ней, но не понимал, подразумевает ли наше сексуальное приключение такую возможность. Я никогда не разговаривал ни о чём из этого ни с нею, ни с Джейком.

Хуже того, я был на том неудобном этапе развития мужчины, когда отчаянные попытки понять, как можно обратить на себя внимание девушек, совершенно не давали мне заметить их проявления внимания. До этого случая дома у Джейка, мы с Кейтлин проводили вместе очень много времени. Мы были прекрасными друзьями. Но когда я оглядываюсь назад более мудрым взглядом, я вижу, что она тысячу раз пыталась дать мне понять, что готова к большему.

Так, однажды вечером я отвёз её домой на своём видавшем виды Фольксвагене-Жуке. Мы некоторое время сидели в машине перед её домом и разговаривали. Она пожаловалась, что что-то впивается ей в зад. Она немного покопалась и вытащила из под себя небольшой автомобильный болтик, несомненно, оставшийся там после того, как я менял задние крылья на уменьшенные, популярные среди любителей ездить на Жуке через глубокую грязь. «Эй!» — беспечно сказала она: «Хочешь пристроить куда-нибудь свой болт?»

Её попытка флирта, пролетевшая над моей головой, должна была со свистом высосать весь воздух из моей машины, стоявшей с закрытыми окнами. Но прошли годы, прежде чем я вообще понял, что она заигрывала со мной.

После неожиданного секса втроём, я при каждом просыпании пытался понять: что бы это могло значить. «Нравлюсь ли я ей?» — думал я. «Хочет ли она встречаться со мной? Следует ли мне предложить ей? Возможно, мне следует. Стоп! Что, если она не хочет говорить со мной об этом? Лучше не спрашивать. Чёрт возьми, мне очень жалко, что я не знаю: что она обо мне думает! Что она обо мне думает?» Оглядываясь назад, я понимаю, что такая угадайка может сделать психом кого угодно. Назовём это Жизненным Уроком №1: Когда секс создаёт неловкость, это не столько проблема секса, сколько того, что люди не говорят о нём. Я до сих пор иногда гадаю, не чувствовала ли она себя отвергнутой из-за того, что после нашей внезапной связи я никогда не отвечал на её заигрывания.

Через несколько месяцев они с Джейком расстались, поссорившись по поводу чего-то, во что я не вникал. Она исчезла, и я больше никогда её не видел.

Тут с нами начала работать Целести.

Целести была невысокой и курчавой, её ослепительной улыбкой можно было осветить комнату. Она только что завершила кратковременную работу операциониста в банке, оказавшуюся настолько душераздирающий, что Целести решила, что всё что угодно, даже жизнь среди картофеля-фри и бумажных стаканов, будет лучше.

Голливудские фильмы часто повествуют о любви с первого взгляда, о волшебном притяжении мгновенно соединяющем людей. Это не про нас. Когда наши перерывы совпадали, она смотрела на меня холодно, а когда я заговаривал с ней — отвечала кратко. В этом совершенно точно не было ничего личного, просто она не чувствовала, что фаст-фуд это действительно подходящая для неё область деятельности. Она ясно дала понять, что она работает тут только до тех пор, пока не подвернётся что-нибудь получше и не собирается знакомиться с окружающими её витязями картошки-фри.

Но я хотел узнать её ближе. Многое в ней очаровывало меня с самого начала. Она была умна и остроумна, всегда готова быстро ответить. Я был смущён тем, что она не очень-то хотела со мной разговаривать.

По мере работы с нами, она начала открываться. Она была тёплой и щедрой, часто улыбалась и легко смеялась. Она любила видеоигры. Она очень заботилась о тех, кто становился её друзьями и была очень предана этим людям. Вскоре у нас появилась привычка проводить перерывы вместе. Мы сидели и разговаривали в комнате отдыха с её дешёвой мебелью и флуоресцентным светом. Она рассказала мне о том, как росла в Пенсильвании, о каникулах на острове Санибель и строительном бизнесе её отца.

Мы оба перешли в ночную смену, что в мире быстрого питания считается, в общем, желанным, так как оплачивается немного лучше. Так нам стало легче проводить время вместе. У ночной смены был обычай после работы переходить улицу и заходить в маленький кабачок, называвшийся Бар и Гриль Перкинса. Мы называли его в основном «Свара и Гриль Перкинса», потому что почти каждые выходные там случалась серьёзная драка с последующим выносом бесчувственных тел. Несколько раз в год мы обнаруживали себя в середине полномасштабной драки в голливудском стиле, с летающими стульями и всем таким. Больше всего мне запомнился случай, когда Целести и полдюжины наших друзей и коллег прятались под столом, а вокруг кипела схватка. Я же остался на своём месте, спокойно поедая картошку-фри с её тарелки. «Эй!», — сказала она, когда последние бойцы удалились или были схвачены полицией: «Куда делась моя картошка?»

Однажды ночью, призвав всю свою смелость, я пригласил её на свидание. К моему удивлению и восторгу, она сказала «да». Я даже не помню, что мы делали, кроме того, что она предложила поехать куда-нибудь в тихое место, где мы могли бы остановиться и обниматься непотревоженными. Я усадил её в свою крошечную жёлтую машинку, Хонду Цивик 1977 года, столь маленькую, что в сравнении с ней Фолькваген-Жук казался просторным. Она заметила на заднем сидении кусок верёвки и вытащила его. «Как ты думаешь, что мы можем с ним сделать?» — спросила она с озорной улыбкой.

«У меня есть идея!» — ответил я. «Дай мне руки.» Я связал её кисти вместе и склонился для поцелуя. Моё сердце колотилось. Она улыбнулась и поцеловала меня.

Мы задержались там до поздней ночи, занимаясь вещами, которые её правоверно-католическая итальянская семья сочла бы совершенно недопустимыми. (Когда наши отношения достигли той точки, в которой я больше не мог избегать встречи с её родственниками, они сочли во мне недопустимым практически всё и резко возражали против наших отношений. Я не производил хорошего впечатления, так как носил джинсы с аккуратными рядами дырок, обрезанную на поясе футболку и бандану с названием рок-группы. Они также не произвели на меня особенно хорошего впечатления и наши отношения всегда были натянутыми. Я провёл много лет, избегая их. В соответствии с веяниями времени, возражения её родителей ни в малейшей степени не отвратили Целести от того, чтоб встречаться со мной.)

Посреди нашего первого свидания, когда мы довольно неловко целовались и обнимались на переднем сидении машины, в окно запрыгнул маленький полосатый котёнок, вероятно пяти- или шестимесячный и приземлился на колени к Целести. Он был худ, грязен и, определённо, очень голоден. И, естественно, мы сделали то, что сделал бы на нашем месте любой любитель кошек: закончили обжиматься, я развязал Целести и мы направились обратно в город. Я накормил его и расчесал спутанную шерсть. Он был угрюм и плохо относился к большинству людей, но любил нас с Целести. Мы назвали его Гоблин.