«Ясное дело! Мы слышали отсюда всё», — ответил я. Она зарделась и, продолжая улыбаться, взяла его за руку.

До того, как я окончательно понял, что ситуация выходит из под контроля, в нашей крохотной квартире с одной спальней было уже человек пятьдесят, а ещё несколько дюжин оставались снаружи, смеясь и выпивая. Кто-то постучал в дверь. Я открыл её и обнаружил компанию, нагруженную музыкальными инструментами и аппаратурой. Никого из них мне раньше не встречалось. Я моргнул: «Я могу вам чем-нибудь помочь?»

Один из них спросил: «Это РуфусКон?»

Я указал на баннер: «Да. А вы кто?»

«Мы ансамбль. Где нам расположиться?»

В последовавшие недели РуфусКон превратился в легенду. В кампусе и на BBS о нём говорили не переставая. «Ты был на РуфусКоне?» «Ты слышал о РуфусКоне?» «Чувак, РуфусКон был изумителен! Тебе надо было там быть!» Он был настолько успешным, что мы сделали его ежегодным и провели потом РуфусКон II и РуфусКон III.

Наши соседи оказались не в таком восторге. Задача приглаживания взъерошенных перьев и восстановления добрососедских отношений пала на Целести, чья выдающаяся сердечность, к счастью, оказалась более чем достаточной для решения этой проблемы.

РуфусКон укрепил место Ньютона в нашем внутреннем круге — группе регулярно зависавшей в нашей квартире. Он также укрепил отношения между Целести и Джоэлом. Целести, я, Бен и Джоэл, Ньютон и Том, а также ещё трое или четверо наших друзей являлись ядром, вокруг которого вращался более широкий социальный круг — иногда ближе, иногда дальше. Дружба между мной и Ньютоном очень укрепилась.

Я был счастлив — счастливее, чем когда-либо на моей памяти. У меня не было партнёрш кроме Целести, но был тесный круг друзей. Целести счастливо жила со мной и встречалась с Джоэлом и Беном. Я радовался её радости.

Но за каждым летом приходит зима. Не зная того, я уже посеял семена ужаснейших моментов моей жизни и уже выбрал курс, ведущий к столкновению с моими личными демонами. Несмотря на всё то, чему я научился, я по-прежнему недостаточно хорошо разбирался в себе самом, что принесло в мою жизнь и в жизни тех, кого я больше всего любил, страшную боль.

6

Жизнь продолжалась. Переезд из кампуса дал мне прекрасные возможности в области общественной жизни, но с более приземлённой точки зрения он оказал ужасное влияние на мою учёбу. Езда в кампус и обратно меня раздражала, так что я стал появляться на занятиях всё реже и реже. Хуже того, у меня возникли проблемы с концентрацией внимания. Я постоянно менял специализацию. Каждый раз, когда новый предмет выглядел интересным или университет анонсировал новую программу я думал: «Вау, это звучит чудесно! Я хочу этим заниматься!»

В Лихайском университете я хотел учиться на инженера по компьютерам. Невежество профессоров убило это желание. В местном колледже во Флориде я специализировался на информатике. В Новом Колледже я начал с психологии. Одним из профильных предметов была психолингвистика. Преподаватель этого предмета вскоре сменил работу на обучение Клингону (похоже, обучение этому придуманному языку оплачивалось куда лучше, чем преподавание в колледже). Он заразил меня страстью к языкам, и я сменил специализацию на лингвистику. Так как я хотел лучше понять то, как язык влияет на наше виденье мира, я взял себе курс когнитивных наук. Занятия вёл рассеянный парень, редко надевавший обувь и имевший привычку прерываться на полуслове со словами: «Давайте сделаем пятиминутный перерыв», после чего удалялся, чтоб записать что-нибудь в тетрадь, которую хранил у себя в кабинете. Благодаря этому преподавателю я понял, что хочу больше узнать о том, как работает мозг и переключился на когнитивые науки. Но очень скоро я был разочарован тем, на чём были сосредоточены большинство учёных в этой области. Я хотел узнать как именно мозг делает те удивительные вещи, которые он делает, так что я взял курс нейрофизиологии, во время которого понял, что мозг является самой поразительной штукой, которую только можно вообразить. В следующем семестре я сменил специализацию на нейробиологию.

Новый Колледж был очень терпелив в отношении эксцентричности такого рода, но всё-таки не до бесконечности. Я был хорошим студентом, но только на тех предметах, которые казались мне интересными. По остальным моя успеваемость была очень плоха. Однажды мой вялый учебный прогресс привлёк внимание руководства. Мне был дан испытательный срок. Мне сказали, что я должен собраться, проявлять больше усердия и чаще появляться на занятиях. Я не справился ни с одним из этих пунктов. На следующий год Колледж сердечно предложил мне покинуть его.

В течение всего этого времени я по-прежнему поддерживал контакт с Руби. Её отношения с Джейком развалились. Судя по всему, у него случился бурный роман с кем-то, но скорее тайный, чем открытый. Когда их отношения распались, она стала писать мне чаще. К двум обувным коробкам в шкафу добавилась третья.

Так как я больше не был студентом, мне следовало найти работу, зарабатывать деньги и вообще делать всё то, что люди называют «реальным миром». Мы с Целести обсуждали переезд в Тампу, которая, будучи гораздо большим городом, открывала большие перспективы для поиска работы. Я не хотел покидать наш дружеский круг в Сарасоте, но у нас уже было несколько друзей в Тампе, с которыми мы познакомились через BBS и зины. И, кроме того, это ведь всего в паре часов езды, верно?

Тем временем, в одном из своих писем Руби предположила, что возможно она хочет вернуться во Флориду и, возможно, поселиться в Тампе.

Это окончательно утвердило меня в решении переезжать. Я сказал: «Фантастика! Ты можешь жить с нами!»

И, таким образом, я оказался на курсе, ведущем к столкновению с ограничениями, наложенными Целести и своей собственной неуверенностью.

Мы с Руби по-прежнему никогда не обсуждали в явной форме возможность любовных отношений между нами. Наши письма становились всё более и более полны намёками и я впервые задумался о том, что её отношение ко мне может быть не только дружеским. Сексуальное напряжение, отмечавшее наши отношения на ранней стадии, остыло с её переездом, но распад её отношений с Джейком заново воспламенил его. Наша переписка постоянно вращалась вокруг мысли об отношениях, каждый из нас намекал на возможную открытость к большему, в то же время поддерживая возможность это отрицать.

Целести знала о моём романтическом интересе к Руби, по правде говоря, может быть даже лучше меня самого. Кроме того, она мыслила практично. Если мы собираемся переезжать, нам нужны деньги и значит надо искать компаньонов для жилья. Руби, в отличие от Блоссом не вызывала у Целести враждебности. Жить вместе с Руби казалось в высшей степени разумным и практичным. Как считала Целести, это было бы куда удобнее, чем в поисках компаньона давать объявление в газету. Они с Руби уже подружились и у них не было конфликтов, которые бы требовали решения. Мы с Руби не были любовниками, так что, хотя мы и танцевали вокруг этой идеи, её запрет на совместное проживание с любовницами не был бы нарушен. Мы с Целести понимали, что когда придёт время, этот мост может оказаться перейдён. Но что такого уж плохого могло от этого случиться?

Мы с Целести договорились ещё о нескольких условиях. Что бы ни случилось, у Руби будет отдельная комната. Если между мною и нею начнутся отношения, я никогда не буду проводить ночь в её кровати, а всегда буду приходить до полуночи и спать с Целести. Любые отношения между мной и Руби будут подчинены моим отношениям с Целести. Она сохранила за собой право сказать мне прекратить отношения с Руби, если она почувствует себя ущемлённой, при этом ожидалось, что мы с Руби немедленно последуем этому решению. Мне следовало пообещать, что не буду проводить больше времени с Руби, чем с Целести. И что бы ещё ни случилось, я никогда не должен любить Руби так же как Целести или сильнее.

Я с готовностью согласился. Я был так очарован возможностью жить вместе с Руби, что оговорки выглядели незначительными мелочами.

Мы освободили нашу крохотную квартирку в Сарасоте, попрощались с соседями и направились в Тампу. Мы нашли недорогую квартиру с двумя спальнями поблизости от Университета Южной Флориды. Друзья помогли нам упаковать практически всё наше имущество и караван машин, нагруженных картонными коробками отправился к северу. Особой проблемой были огромные древние PDP-11. Они не влезали ни в одну машину. Мы подыскивали для них хороший дом. К счастью, их согласился взять парень Блоссом, и они стали его проблемой.

Въехав, мы выбрали себе ту спальню, что была побольше, оставив Руби меньшую и пустую. Однажды ночью, она приехала на полностью загруженной машине и сказала: «Я тут!»

Проблемы начались с первой же ночи. Во время переезда из Нью-Йорка Руби взяла с собой только то, что вошло в её машину, так что у неё не было никакой мебели, в том числе кровати. Мы с Целести предложили ей надувной матрас. Я считал, что матрас в эту ночь должен быть в нашей комнате, так как вторая была совершенно пуста. Целести считала, что Руби будет спать во второй спальне. Руби устала от долгого пути и неопределённость сделала её ворчливой: «Перестаньте дёргаться, и скажите: где я сплю.»

Я одержал победу и Руби провела ночь в нашей комнате на надувном матрасе. Утром мы начали делать вторую спальню, по-настоящему её комнатой.

На это ушло несколько дней. Она купила матрас и кое-какую мебель. Пришло несколько наших здешних друзей и мы провели очень интенсивный день, конструируя в её комнате большой чердак в форме буквы L, объединённый с рамой её матраса. Под ним она устроила небольшое рабочее пространство со столом и стульями. Когда мы закончили, получилось очень уютно, действительно удобнее чем комната в которой жили мы с Целести.

Мы с Руби сближались с каждым днём. Никто не удивился, когда мы начали целоваться в первую же неделю её жизни с нами. Это было волшебно. Её поцелуи были великолепны. Каждый из них был произведением искусства. Её губы умели заставить весь мир замереть. Время и пространство переставали быть важными, каждый её поцелуй заключал в себе целую вселенную, в которой было возможно всё. Я помню, как она сидела на кухонном столе — крепком деревянном изделии, покрытым сверху керамической плиткой, обхватив меня руками и ногами. Она притянула меня поближе к себе для одного из своих поцелуев, её ноги скрестились позади меня, её руки скользили по моей спине до тех пор, как я едва мог вспомнить кто я такой.