Лиза Громова - Смертельно влюблён

— Откуда ты знаешь, что её не было, если сам болел?

— Это ты, походу, болеешь, причём всю жизнь, причём это неизлечимо! Ничего я не болел, просто думал, кого бы тебе подсунуть, чтобы и человек жив остался, и бабла с тебя ещё стрясти, миллионер хренов. Если бы знал, что ты такое, сразу бы тебя послал, и её бы прихватил с собой. Говори, что с ней, — с каждым словом он всё больше успокаивался, и тон его становился всё серьёзнее.

Даже не верилось, что тот алчный чудак и голос, что со мной говорит сейчас, — один и тот же человек.

И что бы он сам ни сделал, как бы не поспособствовал моим ужасным и несправедливым действиям по отношению к ней, но я всё сделал сам. Своими руками и другими конечностями. Если она ненавидит и боится, то только мои действия и поступки, меня всего.

Так чудовищно и варварски разрисовывал её тело засосами. Задумывался над тем, чтобы когда-то их превратить в настоящие синяки. Да что там, я и сейчас об этом думаю, но теперь осознание неописуемой вины перед ней просто сжирает меня изнутри.

— Говори, — вновь потребовал он, когда паузу уже задержал я, — пока я не накатал на тебя заяву в полицию. Она ещё несовершеннолетняя.

Ещё одного шантажиста судьба послала. Но, чёрт бы его побрал, даже он имеет на неё больше прав, как одноклассник, чем я.

— Джоеп, дорогой, не надо меня полицией пугать, а то только зайдёшь в участок, а у тебя случайно найдут что-то в маленьком пакетике. Не испытывай судьбу. Отдохни, успокойся. И никому не говори ни обо мне, ни об этом разговоре. И на глаза больше мне не попадайся, — спокойно говорю я, понижая с каждым словом свой тон, затем сбрасываю трубку.

Не в силах даже понять, что мне делать. Сколько я дел проворачивал по бизнесу, но таким беспомощным придурком не чувствовал себя никогда.

Мне надо вымаливать у неё прощение, думая параллельно, как сделать так, чтобы ни одна живая душа не могла предъявить мне что-то за связь с ней.

Выхожу из гостиной, полный неуверенности в себе и в том, что я делаю.

Становлюсь в дверном проёме спальни. Она всё так же сидит на кровати. Конечно, после всего она боится в моё отсутствие голову повернуть, не то, что отойти куда-то.

Подхожу к ней. Сделанная мною калека, что боится даже посмотреть или заговорить.

— Полин, — тихо начинаю я, клада её ладони в свои. — Милая, прости меня, пожалуйста. Мне очень стыдно. Мне очень жаль, — говорил я, прислоняя тёплые ручки к своим щекам.

— За что простить? — не понимала она, словно уже смирилась с деланным.

— За то, что сделал это с тобой. Не слушал тебя и не верил, — в перерывах между извинениями то и делаю, что её руки, чтобы она вспомнила мою нежность, а не тот кошмар. — Прости, милая, что превратил твою сказку в такой ужас. Я один виноват.

— Зачем ты извиняешься сейчас? Почему ты не мог извиниться сразу, как сделал это? И почему ты сделал это? Ведь я...

— Ты само Божество, маленькая моя. Мне так жаль, Полин, мне очень жаль. Я ненавижу себя за это. Дай мне последний шанс, самый последний, прошу. Клянусь, я больше не превращусь в того монстра, я стану тем мужчиной, которого ты полюбила, — умолял я, становясь на колени и обнимая её ноги.

Сколько унижений вынесла она от меня. И если бы слова Джоепа были правдой, то это было заслуженно.

— Я никогда тебя не обижу, принцесса, не ударю, не сделаю ничего против твоей воли. Ты — единственная моя отдушина в этой жизни. Мне больше ничего и никого не надо. Только ты и твоя любовь, такая же светлая и чистая, как и ты сама. Если ты уйдёшь от меня, то я просто умру, милая. Не бросай меня, пожалуйста. Я исправлюсь.

— Почему ты сделал это? — вновь спросила она, игнорируя каждую мою просьбу или извинение, все слова целиком.

Но ничего, она имеет право задавать сейчас вопросы и получать на них ответы.

— Потому что один урод сказал мне, что возле тебя постоянно околачивается какой-то парень, — честно ответил я, упуская тот факт, что сам попросил его за ней «последить».

— Какой урод? — её глаза выдавали лишь непонимание и отчаяние.

Я и сам не рад, что из-за чужого вранья был готов замотать её голую в одеяло и не выпускать никуда.

— Неважно, я не знаю, Полин. Так же, как и то, что всё это неправда. Прошу, прости меня, я был таким идиотом, полностью эгоистичным, просто сволочью и скотиной. Но больше никогда, клянусь тебе, никогда не поступлю так с тобой снова, никогда не прикоснусь к тебе, если ты сама не захочешь, — я готов был говорить до самого вечера, без остановки, только чтобы в конце услышать заветное согласие, чтобы она согласилась не только на просьбу дать шанс. — Пожалуйста, будь только моей, не лишай меня воздуха.

Сам не замечаю, как по моим щекам скатываются слёзы. Не помню, когда в последний раз плакал и по какой причине, но сейчас чувствую себя полным ничтожеством, плача перед маленькой девочкой.

— Я никогда не видела твоих слёз, — озадачено и несчастно произнесла она, прислонив большой палец к краешку моего глаза.

Чувствую, как она стирает еле заметные капли с лица. Сколько бы я отдал, чтобы она навсегда осталась моей? Компанию, деньги, а больше у меня ничего и нет, ничего дорогого и ценного, кроме неё самой.

— Зато я видел твои, и очень много раз, — шепчу я, касаясь суховато-солёными губами каждого её пальчика. — И все они были по моей вине. Если бы ты знала, как я сам себя ненавижу за всё это. Если ты больше не испытываешь ко мне тех светлых чувств, то я один виноват в этом. Я ревнивый ублюдок, собственник, вдобавок мне попалась ты, цветочек, который невозможно отпустить даже на мгновение.

— Получается, ревнивый собственник-однолюб? — проговорила она, а на её лице появилась улыбка, самая трогательная и желаемая мною, самое необходимое сейчас, самое значимое в моей ничтожной жизни.

— Да, получается. Целый букет. Ты, наверное, жалеешь, что я вообще ворвался в твою сладкую детскую жизнь, со всеми своими бзиками и заскоками, — хрипло говорю я, боясь самому себе в этом признаваться.

Я часто задавался вопросом, почему её силуэт не давал мне покоя ночами после первой же встречи. Почему я не мог насытиться ею, хотел забрать, всеми правдами и неправдами, хотел остаться единственным человеком в её мире и душе. И до сих пор не могу ответить себе на это. Один Бог знает, что меня в ней привлекло в первый раз. Потом ведь я окончательно одурел от её светлого образа в моей голове, который полностью сделан из детской наивности.

Если бы не она, я бы искал её всю жизнь, потому что другого такого человека просто невозможно ни с кем сравнить, ни на кого променять.

— Нет, — не сразу отвечает она, вроде бы обмывая всё мною сказанное.

Самое главное, что она скажет сейчас. Потому что быть тем зверем, коим она меня видела, я больше не собираюсь. И делать что-то вопреки её желанию не стану.

Только мы перейдём черту от несвязанных ничем людей до мужа и жены — и все забьются по своим норам. Никогда в жизни ей больше не придётся видеть чужие лица, настроенные на то, чтобы забрать её у меня. Только один человек. Только я.

— Я очень прошу тебя, Полин, милая, выходи за меня замуж.

Я не успел сделать её своей.

Только чувствами. Официально она всё ещё мне не принадлежит.

Мне не хвалило нескольких дней. Время так быстро идёт в самые неподходящие моменты, спешит и забирает у тебя самое ненаглядное.

— Девочка, которая на данный момент прибывает вместе с вами, — сирота. И всё бы ничего, но она несовершеннолетняя. Находится на попечительстве у детского приюта. Мы с ним связывались, о вас никто не знает, о вашем сожительстве не может быть и речи, говоря неофициально. А если официально, то на вас вообще написано заявление о совращении и избиении несовершеннолетней. Что вы собираетесь делать с этим?

Ещё два дня — и ложная справка о беременности была бы у меня на руках. Тогда бы замужество в её неполные семнадцать было возможно. Ещё пять дней — и наша роспись, после которой никакие обвинения, даже заявления в полицию ни сыграли бы роли. Всё это превратилось бы в ненужные бумажки, которыми они могут подтереть одно место.

— Вы можете считать, что никакого заявления не было, но девочка всё равно вернётся в приют немедленно и не покинет его, пока ей не исполнится восемнадцать лет. И представители социальных служб будут следить за этим, не думайте, что всё так просто. Сейчас пусть она собирает свои вещи и её отвезут домой.

Да, я откупился, но я откупил только себя, но не её пребывание в моей жизни.

Больше никакого заявления нет. Как и её здесь.

Мне очень жаль, что ты снова туда возвращаешься; что один шаг в твою сторону на людях — и чересчур заботливая учительница Хелин, написавшая заявление, будет звонить в социальные службы, чтобы они меня приструнили. Меня, чёрт побери! Я был у неё первым мужчиной! И то, что её снова запихнули в эту тюрьму для бездомных детей ничего не меняет!

— Никому не говори о том, что между нами было, маленькая моя. Я заберу тебя оттуда. Подожди совсем немного.

Один раз забрал, ещё заберу.

Я заплачу всему городу, всем ментам, службам, чтобы её оставили в покое.

Я получу эту справку. Заберу её паспорт. Нас поженят даже без её присутствия, и тогда я её на руках вынесу из этого мерзкого места, в котором её запирают, лишь бы я не добрался.

Это состояние хуже всего, что могло случиться. Хуже горячки или похмелья. Это просто убивает без всякого оружия. Убивает меня пустотой вокруг, отсутствием её, осознанием, что сейчас она в другом месте, окружённая целой толпой людей.