Лиза Громова - Смертельно влюблён

— Это твой выбор, милая. Теперь ты не покинешь меня. Так и знай.

— Расскажи мне, где твои родители, Полин, — первый раз за всё время отношений с ней я почувствовал себя настолько неуверенным, ведь решиться на такой разговор не так легко, как на изнасилование. — Почему ты оказалась в приюте? Сколько ты в нём жила?

Мне хотелось знать о ней всё, с самого откровенного и больного для души, и до количества родинок на её теле.

Так хотелось узнать, что произошло, что такого ангельского ребёнка отдали в чужие стены. Причём не в другую семью, а лагерь по выживанию.

— Я точно не знаю, что произошло... — прижимая колени к груди, огорчённо проговорила та.

Отворачиваю к окну, чтобы не видеть её тоскливого взгляда, а то просто не решусь расспрашиваться дальше.

Не могу объяснить своего отношения к ней. Иногда жутко добр, что на самом деле становлюсь в душе маленьким мальчиком, который готов терпеть все её детские глупости. Иногда зол, зверски, что за любую эту глупость готов залепить ей сразу несколько пощёчин, привязать к батареи и любоваться этим прекрасным зрелищем, как единственный зритель на своём почётном месте.

Не могу понять от чего зависит моя человечность к ней. От моего настроения или её поведения. Но не могу с этим бороться, не могу подавлять приступы гнева, хоть и безумно боюсь причинить ей боль.

— Но тебе же должны были рассказать, хоть кто-то, — не успокаиваюсь я, в голове считаю машины, что заезжают на парковку.

— Нет, мне ничего не рассказывали, — пугливо ответила она, что вселило в меня сомнения.

— Или ты мне не хочешь рассказывать?

Останавливаюсь на четвёртой машине, которая заняла свободное место на стоянке. Разворачиваюсь и подхожу к ней. Сажусь рядом.

— Я хочу знать всё о тебе, Полин. Как ты там казалось, как жила, как к тебе относились. Мне надо это.

Каждый раз я говорю с ней, будто бы не было никаких обид, криков, слёз. Будто бы она ещё не узнала, с кем она живёт.

— Как ты туда попала? Тебе наверняка рассказывали это. Ты сама помнишь это? — не без доли волнения спрашиваю я, крепко хватая её за руку.

— Нет, я ничего не помню, я была совсем маленькая.

— Сколько тебе было лет?

— Говорили, что мне было пару месяцев, я не знаю, сколько точно, — она заикалась и запиналась, закрывала глаза, делала глубокие вздохи, словно пытаясь избавиться от приступов паники.

Пальцами начинаю гладить её ладони и плечи, захватывая грудь, еле-еле касаясь её.

— Тихо-тихо, — шепчу я ей на ухо, — я рядом и спокоен, как никогда. Расскажи мне, пожалуйста, всё, что можешь.

— Мама оставила меня на пороге детского дома, — произнесла Полин, крепко, насколько она это может, сжав мою руку. — Когда я немного подросла, меня отправили в этот приют. Не знаю, почему, не всех отправляли по приютам, многих оставили там, но мне ничего не объяснили.

Наверное, сам Бог тебя послал в мои руки.

— Мне сказали, что она отказалась от меня, потому её напугали тем, что у меня слабоумие, но ведь это не так.

— Откуда им всем знать это? — спросил я, но Полин не оставила мне ответа. — Как ты там жила? У тебя были друзья?

— Нет, не было. Только одна девочка. Она была старше меня. Она была хорошей, доброй, — её голос излучал теплоты от воспоминаний.

И вроде бы я был рад, что хоть один человек был для неё опорой, но мне даже с воспоминанием не хотелось её делить.

— И где она сейчас?

— Она уехала, когда ей исполнилось восемнадцать лет. А до этого её изнасиловали, — голос стал взволнованным, как будто бы она говорит не про неё, а про себя. — А меня они...

— Что? — нагло перебил я, только услышал эти слова. — Что они с тобой сделали?

— Заставили смотреть на это.

Стало совсем не по себе. Может, я думал, что детская жестокость в таких местах это просто миф, или хотя бы, что её это обошло стороной. Ведь чтобы причинить ей зло надо быть полным извергом и уродом.

Неприятные мурашки прошлись по всему телу.

— Зачем они так с тобой? — Уткнулся головой в её колени, представляя, как она, ещё ребёнок, смотрит на всё это, кричит или плачет, просит уйти.

— А ты зачем? — этот вопрос заставил меня моментально приблизится к её лицу.

Разозлился. Успокоился. Снова разозлился до еле сдерживаемого бешенства.

— Зачем я? Ты меня сейчас сравниваешь с этими уродами?

— Они только заставили смотреть, а ты...

— А я заставил тебя отвечать за то, что ты сделала. Я просил, чтобы возле тебя не было ни единой души с мужским органом, но ты, может, подумала, что я шучу с тобой?! Так вот, Полин, я абсолютно серьёзен. Я твой мужчина. Ты должна слушаться меня. Твоя мать выносила тебя для меня.

Каждый день, каждую свободную минуту я пытался дать понять ей, что для неё нет ничего и никого, кроме меня. Что судьба определила свой выбор за неё. Что больше уже она никуда от меня не денется. А если и попробует, то я сделаю её калекой, своими руками или руками профессионалов в белых халатах, но она будет самой настоящей калекой. Не сможет самостоятельно передвигаться, кушать, ходить в туалет, а про навязчивую идею «уйти от меня» и вовсе забудет. А если же нет, то я возьму её на руки и положу на середину комнаты, как собаку. Положу и скажу опять, что если хочет уйти, то я даю ей ещё один шанс. Пусть идёт с отказанными ногами.

Поток желанных мыслей прервала вибрация мобильного. Это достало меня настолько, что я решил ответить.

— Подожди меня здесь, Полин. Только не смей вставать с кровати сама, без меня.

Захожу в гостиную и закрываю дверь.

— Да, алло, — начинаю я.

— Ушам не верю, — съязвила Аника, — здравствуй, Стаас. Как командировка?

— Вернулся недавно.

— Да что ты? Скажи мне, милый, сколько ещё ты будешь кормить меня своими командировками, встречами, нехваткой времени? — вопила она в трубку, словно была уверена, что я глуховат, и по-другому её чёртовых обвинений не услышу. — Что это за шлюха была с тобой, когда я тебе звонила?

— Со мной не было никаких шлюх, Аника. Единственной была ты, но это в прошлом, — холодно ответил я, на что при личной встрече, уверен, получил бы пощёчину.

— Знаешь, я представляла, что так может случиться, но не думала, что ты будешь прятаться и игнорировать меня, как ребёнок какой-то. А если я встречу твою шалаву, то серной кислотой её обрызгаю, так и знай, — процедила она и бросила трубку.

Не волнуйся, не встретишь. Она у меня из дома не выходит.

Меня разрывало на части со всех сторон. Работа стоит, эта бл*дская Аника, которая никак не может оставить меня в покое, моя маленькая Полин, которая ничерта не понимает в этой жизни, а меня не понимает больше всего.

Только собираюсь выходить, как телефон вновь вибрирует.

Женская логика в том, чтобы сбрасывать трубку и через минуту самой перезванивать?

— Да что ты будешь делать, сука, — выругался я, но как увидел имя на экране, сразу же взял. — Что, Джоеп? Что тебе нужно?

— Добрый день, во-первых. А, во-вторых, я уже выздоровел, к вашим услугам.

— Я и так во всём разобрался, Джоеп. Можешь идти по своим делаем.

— Стой-стой-стой, как это ты во всём разобрался? Нашёл этого парня?

— Нет, из Полин выбил желание общаться с любимыми парнями. И ещё много чего другого делать.

С минуту он молчал, просто тяжело дыша в трубку.

— Парень, на этом всё? — спросил я, потому что был готов уже бросить телефон в стену.

— Что ты с ней сделал, дебил ревнивый? Не было же никакого парня, чёрт возьми! — вопит он ещё похлеще Аники, а я просто замираю, не в силах понять что-либо.

— Как это не было, Джоеп?!

— Ну же, — в страхе повторяю я, зажимая телефон между ухом и плечом, всячески пытаюсь расстегнуть запонки на рукавах.

Всегда, когда нервничаю, должен избавиться от них, но сейчас они просто улетят в окно.

Тело моё не шевелилось. Дышал тихо, чтобы ничего не упустить, всё расслышать, понять.

— Ответь мне, Джоеп! — хриплым шёпотом кричал я, не в силах больше терпеть этого адской паузы.

Так я признания любви не выбивал из Полин, как сейчас из него хоть слово.

— Что значит «никакого парня не было»? — переспросил я, сбрасывая проклятые запонки на диван. — По-твоему, я сам себе его выдумал?

— Да то и значит, что не было! Я выдумал его, бл*ть! Выдумал, чтобы ты мне больше бабок заплатил, за то, что я тебя порадовал и преподнёс ценную информацию! Вот я тебе её и преподнёс! Ты сам меня вынудил своим жирным кошельком! Я же не знал, что ты такой конченный ревнивец, чёрт знает что с ней сделаешь! — его грубый бас ещё больше искажался в телефонной трубке, а нервозный крик придавал большего ужаса.

Но то, что он сказал... Конченная сука! Ноги не держали тело, теряю контроль. Столько всего во мне, что я разрываюсь. Опять гнев. Это малолетнее разводило поставил под сомнения её любовь. А что чувствовала она? Когда я разрывал на ней одежду, ничего не объясняя, только обвиняю один Бог пойми в чём. А что с ней было, когда я требовал от неё послушания, чтобы беспрепятственно войти в неё. Я стал её первым мужчиной против её воли.

— Ты, конченный малолетний ублюдок, ты хоть представляешь, что я с ней по твоей вине сделал?!

— Что ты с ней сделал, чёрт побери! Почему она все эти дни не была в школе? Ты избил её? — ещё более взволнованно, чем я, спрашивал он.