Лиза Громова - Смертельно влюблён

— Хорошо, я не буду спешить. Одевайся сама. На тумбочке твой завтрак. Отдыхай, любимая, ты очень устала. Я пойду поработаю, а ты лежи, не вставай никуда, думай обо мне. Только позови, если тебе понадобится что-то или ты захочешь мне что-то сказать. Уверен, что твои ножки сегодня не в силах передвигаться. И даже если нет, то для этого у тебя всё равно есть я.

Я оставил её наедине с собой, со своими наивными мыслями, в которых я был когда-то чуть ли не божественным мужчиной. Да, может, но только для неё, непорочного ребёнка, обиженного жизнью.

Я метался с кухни к кабинету, туда-обратно, и так несколько раз. Пил кофе, добавляя в него несколько капель коньяка, перелистывал бумаги, тщательно вычитывая каждую запятую.

Уже какой день я не могу решиться на сделку, не могу сосредоточиться, рассчитать всё, высчитать процент. Всё выгодно, но я никак не мог найти подвох.

Пока я ломал себе голову, ко мне подошёл пёс, скулящий и склоняющий ко мне свою голову.

— Есть хочешь? Пошли-пошли, покормим тебя.

Коди поплёлся за мной, игриво виляя хвостом.

— Приятного аппетита, — проговорил я, засыпая его миску сухим кормом из мешка.

Он принялся поедать содержимое миски, а я взял в руки бутылку виски, жидкости в которой оставалось уже намного меньше половины.

— Что ж, и мне тоже, — расслаблено произнёс я и налил пятьдесят грамм виски в стакан. — Чтобы, так сказать, лучше работалось.

Залпом выпиваю, после чего повторяю проделанное второй раз. И так ещё несколько раз, пока бутылка полностью не опустела.

Вмиг моё тело разогрелось, как будто алкоголь смешался с бензином, мозг будто полностью атрофировался.

— Поработал, мать его.

В спешке вышел, чтобы посмотреть на Полин, но в спальне её не оказалось. Хоть и мала вероятность того, что она может уйти, но сердце забилось, как бешеная, невменяемая материя.

Алкоголь в крови прибавил ещё больше раздражения и злобы.

Нашёл её быстро, сидящую на диване в гостиной, смотрящую в зашторенное окно.

— Почему ты здесь? — резко спросил я, сократив всё расстояние между нами и присев у её ног на корточки.

Отчасти мне казалось, что я мог точно так же войти в спальню, не увидеть её, не найти в квартире, за дверью, на улице. Всё это заставляло меня свирепеть.

— Я же сказал, чтобы ты лежала в кровати, чтобы не вставала никуда без меня, — говорил я, пытаясь всеми силами себя угомонить, но получалось не очень.

— Я не хочу там находиться.

— Почему? — спросил я, даже не успев понять причину.

— Я не хочу всё это вспоминать.

— Вот в чём дело. Но всё хорошо. Там твоя комната. Твоя кровать. Одежда. Там всё твоё.

— Нет, нет, я не хочу туда идти с тобой, — качая головой и сжимая руки в маленькие кулачки, проговорила Полин.

— Начнём с того, что тебе вообще никуда не надо ходить без меня. Я сказал тебе, не вставай никуда! Что ты за непослушная девочка, Полин? Ведь я попросил тебя!

— Почему я не могу ничего сделать сама? Не выйти из дома...

— Да какой к чёрту «из дома», если я прошу тебя не выходить из спальни! Послушай меня, просто послушай, я очень хочу, чтобы ты выслушала меня сейчас и поняла. Груби мне, кричи на меня, бей меня, ненавидь, делай со мной всё, что хочешь. Проси всё, что хочешь, и оно будет у твоих ног, Полин. Но даже не смей уходить, зайка.

Она слушала, всячески пытаясь не пересекаться с моим взглядом.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю, милая.

— Зачем ты мне всё это говоришь? — шёпотом, совсем обессилено произнесла Полин.

— Чтобы ты никогда, слышишь, никогда не смела даже допустить мысли о том, что можешь уйти от меня. Если ты хоть когда-то подумаешь об этом, то я спрячу все твои вещи, а то, что на тебе надето, буду разрывать каждый раз, каждый день, понимаешь? Я сделаю так, что ты даже ходить под себя будешь. Клянусь, милая, я сделаю так.

— Почему ты стал так относиться ко мне?

— Я только стал любить тебя ещё больше, настолько, что не могу совладать с тобой. Ты не должна думать об этом. Будь у тебя мама, ты бы захотела уйти от неё, если бы она тебя сильно наказала?

— Нет, — кротко ответила она, и я крепко сжал её тёплые ладоши.

— Тогда представь, что вчера был воспитательный момент. И сделай так, чтобы мы больше его не повторяли.

Хочу отдавать ей свою любовь, сердце и всего себя, и получать от неё в разы больше. Это поддерживает моё существование. Мне не хочется ловить на себе её боязливый взгляд, полный ненависти и непонимания моих действий. Да, я сделал то, что сделал, но всё это надо было как мне, так и ей. Больше она не захочет общаться ни с кем, будет избегать всех и всего. Хотя не знаю, не знаю, зачем это нужно, если я не готов выпустить её одну даже за порог, даже когда она сидит в другой комнате, мне становится не по себе от того, что я не могу видеть, что она делает и как себя ведёт.

Больше она не оттягивает меня за волосы, когда мы лежим на кровати, наслаждаясь друг другом. Да и сейчас она уже вовсе мной не наслаждается. Не спрашивает, нравится ли мне её платье, которое я же ей и купил. Не просит поиграться с Коди, потому что с моей стороны ему уделяется мало внимания.

Я убил в ней ребёнка.

За всю прошедшую неделю я не видел ни единого раза, чтобы она мне улыбнулась. Так. как она умеет, выставляя свои пухлые щёчки напоказ.

Но я не жалею, нет. Главное, что я спокоен. Почти.

— Давай прогуляемся? — спрашиваю я, когда она пьёт молоко.

Подхожу к ней сзади и кладу ладони на плечи, которые медленно, но уверенно оголяю.

Это невыносимое блаженство — дотрагиваться до её наготы. Такое ещё нужно выдержать, чтобы не сорваться во второй раз, а там уже и вовсе слететь с катушек.

— Ты не врёшь? — Она поспешно повернулась ко мне, вытирая молоко на губах.

— Почему я должен врать?

Хотя, скорее всего, по причине того, что я не выпускал её никуда одну эту неделю, не выходил с ней сам. Меня терзали мысли о том, что она может встретить знакомых, одноклассников, учителей; мне не давала покоя представления о том, что кто-то может подойти к ней, поздороваться, обнять — и я изобью, так сильно изобью её, что она будет молить о том, чтобы я её изнасиловал вновь, но прекратил рукоприкладство.

— Ты правда хочешь пойти погулять? — спросила Полин, посмотрев мне прямо в глаза, излучая свою надежду и несдержанную радость.

— Да, хочу взять тебя, посадить в машину и отвезти куда-то, куда ты захочешь, — я говорил, не отрывая от неё глаз, так же, как и она от меня.

Казалось, что её глаза снова видят во мне сказочного принца, который при первой встречи купил ей ту проклятую шоколадку. Она снова проживает тот миг, влюбляется в меня, в мои поступки. Пускай это нечестно, запереть её дома, а потом пригласить на прогулку, чтобы она вновь увидела во мне человека, того самого, что покорил её.

Но мы это проходили несколько раз. Я оставлял её без места для ночёвки, платил её однокласснику, чтобы узнать, чего она хочет, хотя это глупо, ведь у неё ничего не было. И что бы я ни предоставил ей, она бы приняла.

 — Иди собирайся, а я уже одет. Тебе ведь не нужна моя помощь?

— Не нужна, — робко произнесла она и радостно заулыбалась, после чего выбежала из кухни.

Иногда я чувствовал себя монстром, когда понимал, что столько зла причиняю этой девочке, которую и так жизнь не пощадила. Да, мне было ужасно, невыносимо, больно от осознания, что я сначала осчастливил её так сильно, а потом не просто разочаровал, а заставил бояться, как самого чудовищного скотину, который бы только мог попасться ей.

Она стала моей мученицей. Маленькой и ненаглядной. Не умеющей мне перечить и боящейся моей реакции на любое её слово.

— Я приготовилась, Стаас, — услышал я и увидел Полин, одетую полностью во всё белое.

Из свободных участков кожи оставались только ладони, лицо и шея. На всё остальное была натянута белая ткана, что кажется почти сливалась с её изнеженным телом.

— Ты похожа на невесту, — сказал я, подойдя к ней ближе, чтобы рассмотреть её со всех сторон.

Ниже меня чуть ли не на две головы. Крохотка.

— А ты на жениха, — заметила Полин, чуть попятившись назад.

У неё вошло в привычку отходить от меня, когда я подхожу к ней вплотную. Может, она боится снова попасть с ту ночь, душевую кабинку, где сзади неё больше нет свободного пространства, а спереди мужчина, который в разы сильнее.

Действительно, чёрный костюм, который я не снял, вернувшись с работы, делал из меня потенциального жениха.

Всё как надо.

— Когда тебе исполнится восемнадцать лет, — начал я и склонился над ней, зажимая в тиски, — я женюсь на тебе, милая.

— Даже если я не захочу? — спросила Полин, опуская голову и прикрывая немного глаза, будто от страха.

Мне удалось превратить забитого ребёнка в беспомощного, изнурённого и измученного моими приступами гнева и ревности.

Мне жаль, что она страдает, но я ничего не могу с собой поделать. Если бы мог, остановился или вовсе не делал.

— А ты не захочешь?

— Не знаю...

— Даже если ты не захочешь, я не буду тебя спрашивать, милая. Если мне надо будет, мы поженимся с тобой завтра, и никто, слышишь, никто не будет на тебя иметь права, ни приюты, ни школы, ни социальные службы, только я. Я буду твоим законным мужем, а, значит, и законным опекуном, и больше они не смогут пискнуть и звука, понимаешь?