Йорг Кастнер - Смертельная лазурь

Ребекка покачала головой и потащила меня в дом.

— Давайте уж лучше зайдем в дом, господин Зюйтхоф. Чего на улице стоять? И Корнелия обрадуется, что хотя бы вы сыскались.

Я последовал за экономкой в дом. Стоило мне увидеть Корнелию, как по ее лицу я понял, что и ей в эту ночь пришлось несладко.

Корнелия была на кухне. Несмотря на ранний час, она была одета. Судя по всему, девушка вообще еще не ложилась. И по темным кругам под глазами я заключил, что и она провела бессонную ночь. Тревога за отца наложила мрачную маску на ее милое личико. При виде меня лицо девушки прояснилось. Мне захотелось броситься к ней, заключить ее в объятия, но я сдержался. Что-то в ее взгляде удерживало меня. Да, не следовало мне в полночь покидать дом, явно не следовало. Но теперь уже поздно каяться.

— У тебя ужасный вид, Корнелис, — негромко произнесла она. — Что опять с тобой приключилось?

— Многое, и большей частью неприятное. Но давай потом поговорим об этом. Ты лучше скажи, что с твоим отцом? И где он?

— Откуда мне знать? Исчез, убежал куда-то ночью, и с тех пор его нет.

— Отчего он убежал из дому? Он ничего не говорил?

— Он? Завопил, и мы опомниться не успели, как его уже и след простыл. Он захотел к Титусу.

— Ты имеешь в виду — на Вестеркерк? Вы его там искали?

— Разумеется, мы с Ребеккой сразу же бросились туда, обыскали весь Вестеркерк, но там его не было. Да я и не ожидала его там увидеть.

И тут на Корнелию что-то нашло. Вместо того чтобы досказать мне всю историю, она умолкла и, поджав губы, уселась за стол. Было видно, что она изо всех сил старается быть спокойной.

Ребекка, по-матерински погладив девушку по голове, сказала:

— Господину Рембрандту померещилось, будто он видел на улице Титуса.

— На улице? — машинально повторил я. Я все еще не понимал, о чем шла речь.

— Да, у самого дома, — продолжала экономка. — Поэтому он своим криком и переполошил весь дом, а потом бросился неизвестно куда на ночь глядя. Мы даже толком и не сообразили, что произошло. Потом набросили на себя что попало и побежали за ним, но где там — его уже поминай как звали.

Я задумчиво почесал затылок, но, задев пальцами здоровенную шишку, тут же перестал.

— А каким он увидел сына? Живым? Или его тело?

— Нет-нет, живым, Титус, по его словам, стоял, — ответила за экономку Корнелия. — Во всяком случае, именно так мы поняли со слов отца. Титус якобы стоял на улице и махал ему рукой.

Я перевел взгляд с Корнелии на старую Ребекку:

— Вы точно знаете, что он не пил перед этим?

— Нет, ну, может быть, стакан пива за ужином, больше ни капли, — ответила Корнелия.

Нащупав позади себя стул, я подвинул его и сел за стол. То, что выпало мне пережить этой ночью, было ужасно, но и услышанное от Корнелии ни в какие рамки не лезло.

Мне вдруг вспомнилось ночное видение — злобно усмехавшееся лицо мастера. Узнав об отчаянной выходке старика, я совершенно по-иному воспринимал ночной кошмар. Может, то был знак мне, что со старым мастером произошло нечто невероятное? Мастера окутывала тайна, и, как мне начинало казаться, разгадка ее была мне не по плечу.

В голове пульсировала боль, не позволяя сосредоточиться. Страшная усталость сковала члены, но я все же нашел силы сказать:

— Надо обязательно заявить властям, на случай если его где-нибудь все же обнаружат.

— Я уже заявила, — ответила Корнелия. — Ты ведь считаешь, что он лишился рассудка, не так ли?

— Если принимать во внимание все, что я знаю, это самое вероятное. Хотя, честно говоря, я теперь и не знаю, во что верить, а во что нет. Столько всего произошло за последнее время, что я уже не могу судить, что с твоим отцом.

Корнелия наклонилась ко мне и погладила мою закопченную руку.

— Что случилось, Корнелис?

Мой измученный взгляд сказал ей, что, вероятно, сейчас не самый подходящий момент для беседы.

— Тебе лучше лечь, Корнелис. Но перед этим надо смыть с себя копоть, грязь и запекшуюся кровь.

Корнелия помогла мне вымыться, откуда-то достала мазь и смазала ею обожженные места. Я воспринимал все словно сквозь пелену. Я был безмерно благодарен этой девушке за то, что она на моей стороне. И тут же устыдился, что оставил ее на произвол судьбы сегодняшней ночью. Вскоре я уже лежал в постели. Едва прикрыв глаза, я провалился в глубокий, без сновидений сон.

Проснувшись, я заметил, что мой мохнатый сторож — медведь отбрасывает длинную тень на полу. Как только я открыл глаза, то вновь ощутил головную боль, правда, не такую сильную, как раньше. Крепкий сон освежил меня. Я почувствовал голод и решил пойти на кухню. Необходимо было и узнать, нашелся ли Рембрандт. Подойдя к стоявшему в углу умывальнику, я холодной водой ополоснул лицо, быстро оделся и вышел в коридор. Но вместо кухни я отчего-то направил стопы в мастерскую Рембрандта. Осторожно приоткрыв дверь, я осмотрел помещение. Нет, оно по-прежнему оставалось пустым, Рембрандта не было. Войдя, я остановился у мольберта, желая взглянуть на пригрезившийся мне минувшей ночью автопортрет мастера.

И вновь я убедился в непревзойденном мастерстве этого живописца. Его способность воспроизводить детали отличалась непревзойденностью — каждая морщинка, каждый волосок бороды были выписаны с такой тщательностью, что они казались живыми. Но больше всего поражал его талант связывать детали в единое целое, гармонически располагать тона и полутона — в картинах Рембрандта не было ничего лишнего. На автопортрете все внимание мастер уделил лицу, именно оно доминировало, одежда же, напротив, представала размытой, неясной, как бы растворяясь в сумраке заднего плана.

Я выдержал взгляд Рембрандта, словно стоял перед живым мастером. Что скрывалось за умным, проницательным взором, за чуть высокомерной усмешкой? Ответа на этот вопрос ожидать не приходилось. Я повернулся, чтобы уйти на кухню и ублажить свой беспокойно бурчавший желудок, но тут увидел стоявшую в распахнутой двери Корнелию. Девушка неотрывно смотрела на меня.

— Что ты здесь делаешь, Корнелис? — спросила она.

— Вот, пытаюсь выяснить тайну твоего отца.

— Тайну? Какую тайну?

— Прежде чем я смогу ответить, мне хотелось бы знать, вернулся ли он.

— Нет, отца до сих пор нет. Ребекка полчаса назад ушла за покупками. Я попросила ее поспрашивать соседей.

— Правильно, — согласился я. Надо было хоть как-то успокоить девушку. На самом же деле я мало верил в то, что соседи смогут помочь напасть на след мастера.

Мы спустились в кухню. Корнелия поставила передо мной простой ужин — рыбу и овощи. Утоляя голод, я обо всем рассказал ей: о том, как меня похитили, о разговоре с ван дер Мейленом, о побеге, о пожаре на Принсенграхт и об ужасной гибели Луизы. Не позабыл и о своем ночном кошмаре, высказав предположение, что старый мастер каким-то образом связан с роковыми полотнами в синих тонах.

Я рассказал ей все, и Корнелия вдруг задала мне вопрос, которого я ждал:

— Корнелис, а что значила для тебя Луиза ван Рибек? Тебя ведь ужасно потрясла ее гибель.

— Я и сам все время спрашиваю себя об этом, — не скрывая правды, ответил я. — Луиза была женщина красивая, умная. Разумеется, ее гибель не оставила меня равнодушным.

— Ты говоришь о ней с такой нежностью, не всякий мужчина говорит так даже о любимой жене.

— Участь Луизы в самом деле оставила глубокий след в моей душе.

— Только ее участь?

Смахнув непокорную прядку со лба, Корнелия сидела и, испытующе глядя на меня, ждала ответа. Я понимал, что она неспроста допытывается, но мне не хотелось ни разочаровывать ее, ни лгать ей. Эта девушка ничего подобного явно не заслуживала.

— Нет, не только участь ее, — не стал кривить душой я. — Такая женщина кому угодно могла вскружить голову. Даже не прилагая для этого особых усилий.

— Корнелис, скажи мне, а как бы ты поступил по отношению к ней, не погибни она этой ночью?

— Не знаю, что тебе и сказать, но мне кажется, ты для меня важнее.

— Ты сказал «мне кажется» ради того, чтобы не расстраивать меня?

— Нет, совсем не поэтому. Просто Луиза относилась к тому типу женщин, которые очень многих мужчин лишают разума. Ты же из тех, с кем можно спокойно и счастливо жить всю жизнь.

Она долго смотрела на меня, и мне стало не по себе от ее взгляда. Я вдруг показался себе жутким подлецом, предателем. И не по причине моей откровенности. Чувства к Луизе казались мне теперь актом предательства по отношению к Корнелии. И я был достоин наказания.

— А как нам с тобой теперь быть? — после долгой паузы спросила Корнелия.

— Это… — Я сглотнул застрявший в горле комок. — Это тебе решать.

Она кивнула:

— Я об этом подумаю.

Ответ не удовлетворил, но и не разочаровал меня, и я тут же дал себе клятву никогда больше не расстраивать Корнелию.

Я решил отправиться в ратушу — заявить о похищении, жертвой которого стал, а заодно и о похитителе. Конечно, мои шансы уличить ван дер Мейлена были ничтожны, но Корнелия настояла, чтобы я хотя бы попытался. Я очень рассчитывал на помощь инспектора Катона, поскольку он знал меня и мог поверить, что не я убийца охранника Баса.

Я уже собирался выйти из дома, как открылась дверь и в дом вошла Ребекка. Вместе с экономкой появились двое мужчин, один из них худощавый, с темной ухоженной бородкой. Инспектор Катон.

Иеремия Катон в знак приветствия снял шляпу с голубыми перьями и без тени улыбки посмотрел на меня. Взгляд его спутника, совсем еще молодого человека с выбивавшимися из-под скромной темной шляпы соломенно-желтыми волосами, тоже не сулил ничего хорошего. Катон представил его как своего помощника Деккерта.