— У вас были какие-нибудь видения раньше, такие, которые потом воплощались в жизни? — спросил он Нику уже без напора.

Она помолчала, посмотрела ему в глаза и ответила:

— Да. Один раз.

Ей совсем не хотелось об этом рассказывать. Тем более ему, да еще при заинтересованных свидетелях.

«Может, обойдется?» — без энтузиазма подумала Ника.

— И что вы видели?

«Не обошлось!»

Ну как же! Матерый идет по следу, никаких возможностей к побегу!

«Ну что ж, ты сам напросился!» — решилась Ника и посмотрела Кнурову в глаза:

— Я видела вас.

«Может, остановимся на этом?»

— Как именно, где, при каких обстоятельствах? — расстреливал он ее последнюю попытку сбежать.

— В тот момент, когда меня сбила машина, я потеряла сознание. Сначала я видела себя, лежащую на дороге, людей рядом, машину скорой помощи, как бы сверху, потом меня куда-то понесло, из дня в ночь, через весь город, и я оказалась у вас на кухне. Вы стояли у окна в темноте и курили. У вас было очень плохо на душе. Рассказать, о чем вы думали?

Я не слышала ваших мыслей, я их чувствовала. — Она перевела дух и продолжила, упустив тот момент отчаяния, который он испытал, и его просьбу к Богу: — У вас рваный шрам, справа от ключицы, через грудь, на спине родинка в форме сердца и под ней еще один шрам. Потом так же быстро меня понесло назад, и я очнулась в машине скорой помощи. Может, вы помните эту ночь?

Она глотнула остывший кофе из кружки и поставила ее на стол. В полной тишине, воцарившейся на террасе, звук от соприкосновения чашки с деревянной поверхностью стола получился очень громким, как вызов!

Он помнил! Еще как помнил!

Ту ночь, почти два месяца назад.

Иногда на него наваливалась такая маятная, глухая тоска, не часто, но случалось.

Сожаление о чем-то непонятном, мысли о том, что многое уже поздно, печаль о непережитых чувствах, о другой жизни и безысходная жалость по той самой другой, несостоявшейся жизни. Такие настроения накатывали на него то ли от усталости, то ли оттого, что не было интересного дела для ума, и незанятость оного давала возможность прорваться этой тоске, раз в полгода, иногда и чаще, заранее предупреждая о своем приходе металлическим привкусом и необоснованным раздражением на всякие мелочи. Как только он, как правило с утра, улавливал эти симптомы, старался занять себя сверх меры или пригласить очередную подругу на свидание, с раздражением зная, что ничего не поможет, а будет еще хуже, и впереди бессонная ночь, и ее надо просто перетерпеть, как болезнь, а к утру само пройдет, перемучив, опустошив.

Но в ту ночь ему было так плохо, как не бывало, пожалуй, никогда.

В какой-то момент он пережил такое отчаянное горе, чувствуя, что вот сейчас где-то уходит из жизни родной, близкий, самый важный для него человек. Боль и чернота навалились на него с такой силой, что стало больно дышать!

И тогда он попросил:

«Не надо, Господи!»

И отпустило!

Стальной кулак, сжавший сердце, стараясь выдавить из него всю кровь, разжался и отпустил, оставляя тупую боль-воспоминание о только что пережитом.

И Сергей понял — пронесло!

Теперь все будет в порядке, и человек остался на земле!

Еле передвигая ноги от навалившейся каменной усталости, он прошел в гостиную и рухнул на диван, даже не думая вернуться в кровать, к спящей там женщине — настолько она была сейчас инородной в его жизни.

Он проспал несколько часов и, проснувшись рано, еще до рассвета, разбудил даму, что-то впопыхах ей объяснив, вызвал такси и отправил домой. Он принял контрастный душ, смывая с себя ночной кошмар, сварил крепкий кофе и обзвонил всех своих мужиков.

Убедившись, что у них все в порядке — все живы, все здоровы, он, обычно весьма аккуратный во всем, побросал какие-то вещи в сумку и поехал в аэропорт, первым же рейсом улетел в Сочи, к маме.

Ей он не стал звонить, путаясь того, что может услышать, но, переступив порог дома, сразу с облегчением понял: здесь нет беды.

Он пробыл у мамы три дня, к ее бесконечной радости. Объелся всяких домашних вкусностей, отоспался на славу, маясь оттого, что себя совершенно некуда применить — в доме два года назад сделан капитальный ремонт с элементами евродизайна, и если и требовались какие-то хозяйственные мужские дела, с ними справлялся их сосед — отставной военный, давний друг их семьи.

Летя на самолете в Москву, Сергей все гадал, откуда же это пришло? И о какой беде его не то предупреждали, не то оповестили какие-то силы?

«Надо завести постоянную любовницу, а не прыгать от бабы к бабе, может, и всякая хрень перестанет мерещиться!» — так ничего и не надумав, решил Кнуров.

За эти два месяца воспоминания о пережитом той ночью всплывали не один раз, но он торопливо отделывался от них, переключаясь на дела насущные.

И сейчас, глядя в вопрошающие зеленые глаза, он не знал, что ответить этой девушке Веронике.

И именно это пугало до чертиков ничего не боящегося, побывавшего не один раз лицом к лицу со смертью и знавшего, как выглядит ад, боевого офицера Сергея Викторовича Кнурова!

— Почему ты мне не сказала, что тебе было так плохо? — тихо спросил Василий Корнеевич Нику.

— Дедушка, ты не пугайся, пожалуйста, — поспешила успокоить его Ника. — Я просто потеряла сознание на несколько минут, и на самом деле ничего страшного не случилось — ни переломов, ни внутренних повреждений, только сильное сотрясение.

— Почему мужчина, который приезжал от тебя, не сказал, что ты сильно пострадала? Ты уж, пожалуйста, не пытайся оградить меня от переживаний, лучше рассказывай все как есть!

— Хорошо, дедушка! — согласилась Ника и, обняв его за шею, поцеловала в щеку. — Договорились!

— Какой мужчина? — спросил Кнуров, стараясь отодвинуть на время ненужные сейчас эмоции и вопросы. Да и что спрашивать? О чем?

— Я просила Евгения Александровича отвезти дедушке записку, что со мной все в порядке.

— Он мне телефон сотовый пытался подарить, чтобы мы с тобой созванивались. Я не взял, мало ли какие у тебя с ним договоры были.

— Правильно, дедушка, а телефон мы тебе купим!

— Так! — прервал их разговор Кнуров. — Отвожу два дня на осмотр домов. Если к завтрашнему вечеру мы не найдем этот подвал, то послезавтра утром летим в Сибирь!

— Ура! — обрадовалась Ната.

— Чему ты так радуешься? — засмеялся Антон и обнял жену.

— Это же так интересно, необыкновенно, и я уверена, что они найдут этот подвал!

— За работу! — остудил ее пыл Сергей.

Список домов оказался весьма внушительным, в него вошли адреса, по которым проживала семья Киры и Олега, Сонечки, все адреса из оставленных Василию Корнеевичу Игорем инструкций, а также адреса Агриппининой семьи, дома, где жили они с Олегом, и еще целая куча адресов, на всякий случай, про которые вспомнил Василий Корнеевич.

— Что-то мне не дает покоя в этом послании, — сказал задумчиво Василий Корнеевич, когда предварительный список адресов составили. — Никочка, ты все точно записала?

— Да, я его наизусть запомнила! — уверила Вероника.

— Ладно, я подумаю, а вы езжайте, если что надумаю, позвоню.


К вечеру они совсем вымотались от бесконечных пробок в центре, невозможности поставить машину в узких московских двориках, от разочарования — в одних домах из списка вообще не было подвалов; другие давно куплены организациями, перестав быть жилыми и став офисами, с переделанными под офисы же подвалами; в третьих подвалы были, но не те, а кое-где приходилось прорываться в подъезд через консьержек или охранников.

От всего этого и еще больше от напряженного молчания, царившего в машине, у Ники разболелась голова. Они почти не разговаривали, обмениваясь короткими фразами исключительно по существу интересующего их дела.

— Давайте перекусим. Здесь недалеко есть хорошее кафе. Вернее, заведение так себе, но готовят там прилично, а потом заедем еще в два дома по пути, — предложил Кнуров.

— Давайте. Есть действительно хочется, — согласилась Ника, с ужасом думая, на что она подписывается.

Зачем она согласилась?

Ведь придется сидеть за столом напротив друг друга, о чем-то говорить в этой непонятной, какой-то сюрреалистичной ситуации? О чем? О подвале?

Эту спасительную тему они уже проговорили вдоль и поперек, и свою функцию палочки-выручалочки она исчерпала.

Так о чем говорить? И как?!

Может, махнуть рукой на всю классовую неприязнь бабули и Сонечки к быстрой еде и зажевать по хот-догу?

Говорить не пришлось. Сделав заказ и пожелав друг другу приятного аппетита, не изменяя хмурому молчанию, как основной защитной линии поведения, они как-то очень быстро поели. Вероника даже не почувствовала вкуса того, что ела.

Все-таки хот-дог — не такая уж плохая идея!

Они вышли из кафе, и Вероника подумала, усмехнувшись про себя невесело, что погода, неожиданно изменившись, весьма соответствует ее настроению.

Набежали тяжелые дождевые тучи, надежно спрятав солнце, и поднявшийся ветерок оказался пронизывающим и прохладным.

Кнуров поставил машину на небольшом пятачке, правой стороной вплотную к стене дома, заехав на тротуар. Собственно, когда они подъехали, нашли единственное и совсем неудобное место, где можно было хоть как-то припарковаться.

Вообще, чтобы найти в центре Москвы днем место для парковки да еще умудриться его занять, надо обладать навыками циркового акробата, выступающего в паре со своей машиной, или автотрюкача со спецподготовкой.

Пока они не то обедали, не то ужинали, джип Сергея приперла сзади красная «ауди», и сейчас он изображал некий высший пилотаж, пытаясь вырулить и одновременно высматривая просвет между машинами, едущими мимо по небольшой узкой улочке. Нике пришлось отойти метров на пять вперед, ожидая, когда он проделает все эти маневры.