Увы, сюрреализм продолжался.

Мужчины отправились обследовать дальний лесной схрон и весь дом, применяя технические средства, которые привез Юра.

Ника с удивлением доставала и раскладывала на столе содержимое коробок — какие-то старые, закопченные, немного погнутые алюминиевые кастрюльки, сковородки, заварочный чайник с отбитым носиком, разнокалиберные чашки, покрытые внутри коричневым налетом от заварки, истертая, кое-где порезанная клеенка, совпадающая с диаметром круглого кухонного стола. И много, много еще чего, такого же старого, потертого, надколотого, побитого временем и нищетой. Даже небольшой целлофановый пакетик с пылью прилагался к этому хламу. Вероника держала его в руке, рассматривала, пытаясь вместить в себя стремительность, с которой менялись вокруг события, антураж.

«Господи, ощущение такое, что я съезжаю с катушек! Соберись, Ника, что ты как девица нервная!» — пришлось прикрикнуть ей на себя.

Мужчины вернулись притихшие, под впечатлением увиденного, готовые стоять по стойке «смирно» перед Василием Корнеевичем, выражая непомерное уважение.

— За работу! — отдал приказ Сергей. — Все вещи отнесем в схрон, он не просто надежный, это какой-то филиал ФСБ. Кнут, вы с Никой начинайте с мансарды, я, Василий Корнеевич и Юра снизу, Пират на позицию. Все!

Они провозились до темноты, прервавшись только на обед, который Кнуров заставил готовить в «новой» посуде и есть, соответственно, из нее же.

На время обеда Игорь заменил Пирата на какой-то там позиции, Ника так и не поняла на какой, да и какая разница! Хоть восьмая из Камасутры, тут бы на самом деле не кукукнуться!

Когда опустились сумерки, дом был преображен до такой степени, что становилось жутко до мурашек, до жути. Совсем другой дом, в котором жил хозяин с другими привычками, повадками, характером, другими болезнями, запахами, дом из чужой жизни, истории, судьбы!

Апельсин, не вынеся непонятных перемен, давно убежал во двор и больше не возвращался в дом, только подходил к двери и, переминаясь с лапы на лапу, тихо поскуливал, не нравилось ему происходящее, ой как не нравилось.

Василий Корнеевич предложил выпить чаю, посумерничать.

— Можно и чаю, а можно и по рюмочке, после трудов праведных, — выдвинул встречное предложение Весин.

У Кнурова зазвонил телефон; кивнув в знак согласия с предложением «по рюмочке», он нажал кнопку ответа.

— У нас гости, — сказал ему Пират.

— Шустрые ребята. Приглядывай!

Кнуров набрал другой номер.

— Юра, прибери там повнимательней и встречай нас у первого выхода, да посматривай там, «гости» уже здесь.

Юра относил в схрон последнюю коробку и спутниковую антенну.

— Рюмочку примем в другом месте, прибыл ваш Михаил Иванович со товарищи. Ну что ж, Василий Корнеевич, таки оно и пришло, и настало время воспользоваться вашими подземными ходами и достижениями строительной инженерии.

— Значит, не зря мы с Игорем трудились!

— Еще как не зря! Так, Кнут, забирай их и уходите через первый ход, Юра вас встретит, идите к машинам и ждите звонка. Василий Корнеевич, Апельсина вперед и объясните ему что и как, чтоб обошлось без озвучения отхода.


Он с ненавистью смотрел в затылок своего водителя, сидевшего за рулем служебной машины, в данный момент безнадежно застрявшей в пробке на Тверской.

Ни пробка, ни водитель, впрочем, не имели никакого отношения к мучавшей, душившей его ярости.

Как можно было так лохануться?!

Как можно было пропустить этот дом, который, оказывается, всегда принадлежал бабке?! А теперь и девке этой!

Ведь если где и прятать что, так в доме, да и сама девка наверняка там отсиживается!

Подчиненного, отвечающего за информацию о девушке и попавшего под первую, неконтролируемую вспышку злости начальника, уже увезли в больницу, избитого до бесчувствия.

Если бы он не выместил на ком-то необузданный взрыв эмоций, то вряд ли смог бы сейчас спокойно ехать на условленное место встречи со своей группой.

«Ничего, вечером будем на месте, а уж там мы точно что-то найдем, да и барышню сбежавшую. Нет, ну какова сука!»


Нику раздражало бездействие.

Поздно ночью их с дедушкой и Апельсином привезли в дом Антона и Наты, а рано утром, пока они спали, все мужчины уехали.

Вернувшись вечером с работы, Антон попытался успокоить Веронику, объяснив, что, раз Матерый взялся, он сделает все как надо и она с дедушкой являются его клиентами, а он, Антон, не знает, как и что там продвигается.

Хозяева — замечательные люди, и их дети, и няня с домработницей, и дом, и пришедшая Дина с сыном Иваном еще больше раздражали Нику, потому что, не спрашивая, их с дедушкой привезли и навязали этим хорошим людям, и ей было очень неудобно пользоваться их гостеприимством.

Дедушка, который не мог сидеть без работы, нашел себе очень важное дело. Он, стараясь быть тактичным, поинтересовался у Натальи, почему они не разводят огород.

— Да не умеем мы и как-то не думали об этом, — ответила она.

— Вы позволите мне поогородничать у вас? Мы с Никушей уедем домой, а у вас зелень всякая будет к столу, это всегда в радость.

— Да, конечно, Василий Корнеевич, делайте что хотите и где хотите, только с двумя условиями! Первое — вы станете делать только то, что вам нравится и доставляет удовольствие, и второе — вы не будете перетруждаться!

— Договорились!

Они обошли вдвоем с Натальей весь участок, подобрали место для грядок, за домом, так, чтоб и не на виду, и не совсем уж маленький получился огород, и не в тени деревьев, съездили на станцию и еще куда-то, купили семена, рассаду, и Василий Корнеевич приступил к делу.

Ника с удовольствием возилась с детьми и взялась помогать Наталье готовить. Апельсин, удвоив бдительность, обходил новые владения.


Кнуров ехал в дом к Ринковым совсем уж поздно, к ночи. Сергей устал, почти не спал и злился.

Тайник они нашли, подивившись мудрости покойного Игоря-Олега, но указания в нем были совершенно непонятны, и ясно, что без Василия Корнеевича не разобраться.

Он просидел в архиве весь день, мало того, пришлось обращаться к Деду, чтобы получить разрешение. Дед, конечно, умница, присмотревшись к Сергею, сразу расщелкал, что он взял интересный след, лишних вопросов не задавал, но мягко потребовал доложить детали. И хотя Кнуров давно уже не был его подчиненным, «сынком», как он их всех называл, но докладывать все-таки пришлось.

Да к тому же пришлось принимать в офисе срочного клиента, и, хоть не любил Сергей совмещать дела, иногда приходилось.

Кнуров поймал себя на том, что торопится, и сбавил скорость.

Он хотел видеть зеленые выстрелы ее глаз, слышать спокойный, с придыханием голос, паузы между слов, летящие прядки волос, еле уловимый вишневый запах, вызывающий воспоминания о греховном наслаждении вишнево-коньячного шоколадного вкуса.

«Нет, нет, Матерый, это не для тебя! Кнуров, ты сбрендил! Никаких западаний. Ожиданий! Чур меня, чур!»

С этой Вероникой невозможны отношения, к которым он привык. Никакого легкого постельно-разговорного жанра, никаких отстраненно-безнадежных «я позвоню».

Она другая. Просто другая, из разряда тех, от которых он держался на максимально возможном расстоянии.

Он битый-перебитый мужик — свободный ходок, и давно смирился со своим одиночеством, и даже большую часть времени чувствовал себя в нем комфортно. И его вполне устраивала такая жизнь, он ее долго строил, научившись красиво уходить из-под любых дамских попыток что-то усложнить.

«Вот и нечего туда лезть! Между прочим, она тебя и не приглашала!»


Он уволился в запас, когда совсем уж приперло, — не мог видеть и терпеть глупые приказы, обусловленные высокой политикой, а чаще просто тупостью штабных начальников, не мог видеть, как из-за этого гибнут молодые пацаны. И много, много всякого дерьма той же направленности, о котором ни вспоминать, ни думать не хочется, и тем паче становиться участником.

Уволился сразу, не рассуждая.

После одного из инцидентов с таким вот дерьмом штабным. Он прекрасно знал, что для него нет ни места, ни какого-либо дела на гражданке. Он ничего другого не умел — только быть тем, кем он был.

«Да и хрен с ним, хоть дворником пойду», — решил Кнуров. Но в дворники пойти ему не дали. Ринк встретил его на выходе из заведения, уже вольной птицей, и забрал к себе работать.

К слову сказать, через фирму Антона прошли все, кто когда-то находился под его командованием или служил вместе и ушел на гражданку. Кто остался работать, кто, перекантовавшись первое время, подыскивал места потише да поспокойней и уходил, а кого Ринк и сам турнул по разным причинам.

Антон с Мишкой к тому времени, когда пришел Сергей, уже поставили фирму на ноги, и он с удовольствием впрягся в дело.

Через пару лет они поняли, что имеют как бы два направления — то, чем занимались Антон с Мишкой, по большей части охрана, системы безопасности, а тот отдел, который возглавлял Кнуров, занимался в основном финансово-банковскими кражами, аферами с применением новых технологий. А куда нынче без них-то, без новых технологий, — ни дыхнуть, ни что другое сделать.

Сели они как-то вечерком втроем, посовещались и решили, что нужна отдельная фирма, специализирующаяся на кнуровском направлении. Вот тогда он и взял кредит, занял у мужиков денег и сделал свое агентство, работал как каторжный, почти не спал полгода, начал с полуподвального помещения и двух подчиненных. Но он это сделал!

И отдал долги, и встал на ноги, и заработал имя и клиентов. И приходящую иногда, щемящую тоску о том, что в жизни ничего не исправить, не перерешать наново, и друзей, полегших на чужих сторонах, не воскресить, и нет и не будет у него того, что есть у Антона и Мишки, — родной, любимой женщины.