— Нарисуйте план, что запомнили, и название улиц, хоть приблизительно.

Она взяла блокнот, сосредоточилась и стала рисовать.

«Странно, что никаких дополнительных вопросов. «А почему пешком?», «Зачем это нам нужно?» — что-нибудь в обычном женском стиле!»

Нет. Вопросов не воспоследовало, она просто рисовала план.

Это он сбился с ее волны, позволив себе, под шелест шин, воспоминания, рассуждения и настройку на обычную женскую логику.

А эта Вероника совсем необычная, она другая.

Надо вспомнить, как она вчера отвечала, рассказывала, реагировала на его вопросы, жесткий темп их разговора, ее точные ответы — никаких эмоций, никаких рассуждений — только факты. Холодно, четко, никакого дребезжа.

Ни слез, ни сопель, ни страхов — жесткий контроль за тем, что говорит.

Хотя это было трудно, даже ему на ее месте было бы трудно.

Черт! Она ему нравилась!

«Стоп, стоп, Кнуров! Тормози! Мне нравится ее поведение в трудной ситуации, ее сила воли, это очень облегчит работу. И все! Никаких «нравится»! Все!»

Она передала ему блокнот.

Рассмотрев рисунок, он улыбнулся про себя, в последний момент удержавшись, чтобы не улыбнуться открыто. С памятью у девушки все было в порядке и с топографией тоже. Рисунок оказался сбоку, а не по центру листа. Все-таки она была женщиной и, начав рисовать с центра, сместилась к боку.

— У вас хорошая память, — похвалил он. Молчание. Ни спасибо, ничего.

— Вот что, Вероника. Если вы действительно хотите благополучно вылезти из этой вашей странной ситуации, то должны быть готовы к тому, что я буду знать о вас все, абсолютно, о вас и ваших близких. И буду задавать нетактичные вопросы, вплоть до ваших критических дней и марки любимых прокладок, и вы будете мне на них отвечать, и мне придется читать ваши личные письма, и никаких обид или обвинений меня в нетактичности категорически не разрешается. Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому.

Зеленый выстрел!

— Критические дни у меня должны быть через три недели, правда, мне кололи много лекарств, и график может сдвинуться. Меня задевает и мне неприятно, когда вы задаете очень личные вопросы, но это не вызывает во мне обиды или обвинений в ваш адрес. Я приняла решение и вашу помощь. Единственная просьба к вам — быть помягче с моим дедушкой.

— Вот и хорошо, — отводя глаза и уходя из-под зеленого артобстрела, ответил он. — В заборе есть задняя калитка?

— Я не знаю, я не осмотрела толком дом и участок.

— Ладно, в крайнем случае полезем через забор.

— Там Апельсин.

— Значит, вы полезете первой, на вас он лаять не будет. — Кнуров быстро глянул на нее и, снизойдя, объяснил: — Надо попасть в дом так, чтобы никакие соседи, никто нас не видел и не знал, что мы там были.

Все-таки женщины разбаловали мужчин!

Мужчина говорит: делай так или будет эдак, и ждет неминуемых вопросов от женщины, а получив их, снисходительно поясняет «глупышке», что и почему.

От этой вопросов не дождешься! Как же!

Не несчастная потерпевшая, а прямо бойцовый петух какой-то!

— И еще. Будете делать только то, что я скажу, и когда я скажу. Вы должны слушать меня, как Господа Бога.

— Первого, — чуть улыбнулась она.

— Что первого? — сбился с назидательно-снисходительного тона Кнуров.

— Командир всегда первый после Бога. — Улыбка сошла с ее губ. — Я постараюсь, но не обещаю. Если я буду абсолютно уверена в неправильности ваших приказаний и буду видеть правильный выход, я, скорее всего, вам не подчинюсь.

— Даже не думайте!

Она пожала плечами и развела ладони в стороны, что означало: «Ну извини, хочешь — откажись от дела!» И в зеленых глазах-пулях сверкнуло лукавство.

Она его тоже изучала и даже немного раскусила! Она видела, что он завелся на интригу: шерсть на холке дыбом, когти почти выпущены, зубы оскалены!

Матерый взял след!

Хочешь — откажись! На полном скаку, чуя запах добычи!

Идиотки — это плохо и тошно. Умные, оказывается, еще хуже! А умные, мудрые и битые жизнью — вообще кранты!

Он сдался! Вот черт!

Но оставил последнее слово за собой.

— Я вам не советую, — угрожающе, с напором, поставил он точку в их дискуссии.


Она шла за ним и смотрела ему в спину. Они то останавливались, прячась и пережидая идущих людей, он прислушивался, как ей казалось, принюхивался, то бегом пересекали дорогу, обходили какие-то дома сзади. По честным правилам казаков-разбойников.

«А я-то хороша! Улыбалась чему-то, радовалась, когда вспоминала его в больнице. Идиотка! Злой, жесткий сухарь! К тому же хам, ну не трамвайный, но хам! И не нравится он мне вовсе, глаза эти серые, волчьи! «Будете делать, что я вам скажу!» Ага! Сейчас! Может, еще с крыши прыгнуть? О чем я думаю?! Мне спасать надо себя и дедушку! И не важно, кто мне помогает, хоть этот Матерый, хоть сам Джеймс Бонд! Только пусть не смотрит на меня своими стальными глазами, а то у меня все замирает внутри, не то от злости, не то со страху! Вот и не смотри ему в глаза, Никуша, и все будет хорошо!»

Они остановились у забора дедушкиного дома. Задняя калитка обнаружилась, но запертая на большой висячий замок, как и положено в справном хозяйстве.

Кнуров достал что-то из одного из многочисленных карманов жилетки, которую надел в машине, скинув куртку, перед тем как идти. Придвинувшись вплотную к ажурной кованой калитке, что-то такое там сделал и через несколько секунд открыл дверь. Они быстро вошли на участок, он захлопнул за ними дверь и закрыл ее на замок.

Из-за угла дома, предупреждающе рыча, обманчиво-ленивой трусцой вышел Апельсин.

— Апельсин, это я! — почему-то шепотом позвала Ника.

Пес перестал рычать, улыбнулся во всю собачью морду и резво потрусил к ним. Этот пес умел улыбаться! Ну надо же!

Открылась задняя дверь дома, и вышел дедушка.

— В дом, быстро! — приказал Сергей и слегка подтолкнул Нику в спину.

— Дедушка, пошли в дом, — перехватив деда на середине дорожки и стараясь его не напугать, прошептала Ника.

Василий Корнеевич был не просто стреляный воробей, мудрый, хитрый, видевший и понимавший го-о-ораздо лучше многих и многих орел, какой уж там воробей!

Стрельнув глазами на ее спутника, он тихо свистнул Апельсину, который, подчиняясь приказу, первым влетел в дом, удивив Нику своей прытью.

Дедушка вошел последним и запер за собой дверь. Ника кинулась к нему обниматься.

— Дедушка!

— Здравствуй, здравствуй, солнышко! Как ты себя чувствуешь, выздоровела? — Он поцеловал ее в макушку и погладил по голове.

— Да, дедушка, все в порядке!

— Ну, слава богу! А то я уж в Москву собрался, совсем места себе не находил!

— Знакомься, дед, — это Сергей Викторович Кнуров.

Мужчины пожали друг другу руки, приглядываясь и оценивая друг друга.

— Василий Корнеевич, — представился дедушка.

«Ничего себе!» — восхитился Сергей.

Вероника очень точно описала его — большой, высокий, с могучим разворотом плеч, подтянутый, ни грамма лишнего веса или старческой немощи, большие, сильные руки, совершенно седая, но не поредевшая шевелюра и очень внимательные, цепкие, всевидящие глаза. Эдакий русский богатырь, постаревший, но от этого не переставший им быть. Не мужик — былина! Сколько ему лет-то вообще?

А вот что она не рассказала, так это то, что не прост был этот Василий Корнеевич! Ой как не прост!

«Сработаемся! — удовлетворенно и даже радостно подумал Кнуров. — То, что этот дедушка не менее матерый, а скорее всего, и более о-го-го как, это хорошо! Значит, быстрее раскопаем дело, и эту пигалицу меньше подставлять придется, сами справимся!»

Он вздохнул с облегчением.

Ну, слава богу! С мужиками оно проще работать, а с таким не работа, а праздник ума! Это он понял и прочувствовал в считаные секунды, пока они жали друг другу руки.

— Давайте-ка стол организуем, — предложил Василий Корнеевич. — Вы с дороги, проголодались, наверное. Да и праздник отметить надо, рюмочку выпить.

— Какой праздник, дедушка? — улыбалась, как светилась вся изнутри, Вероника.

— Так твой приезд и выздоровление! Как, Сергей Викторович, рюмочку примем?

— Почту за честь! — согласился, выказывая уважение, Сергей.

— Тогда за дело!

Решили устроиться на кухне, за большим круглым столом. Пока чистилась и варилась картошка, под нее были принесены из кладовой селедочка, соленые огурчики, квашеная капустка, маринованные в бочке помидорчики, а из морозилки холодильника достали заиндевевшую бутылку водки.

Ни слова не сказав о цели их приезда, ни одного вопроса не было задано дедушкой — почему через заднюю калитку, почему тайно. Мужчины незаметно присматривались, отмечая детали поведения, характера, дополняя уже понятое ими друг о друге, прощелканное в первые же минуты.

Кнуров отметил, как преобразилась Вероника, она улыбалась, то и дело обнимала и целовала в щеку деда, гладила по руке, глаза светились любовью и радостью, смеялась, шутила.

Стол накрыли по всем правилам — скатерть, салфетки, ножи-вилки, рюмки и бокалы к ним; в центре, в большой глиняной пузатой посудине с крышкой, картошечка; селедка в селедочнице, как и полагается, с маслом и лучком; огурчики, помидорчики и капуста в хрустальных салатницах. Ника спросила:

— Дедушка, а где графин?

— В буфете, справа, на второй полке.

Сергей, принимавший в сервировке участие, хмыкнул про себя, добавляя штрихи к характерам деда и внучки.

«Да, не дедок-шишок из леса, а боевой офицер еще старой закалки, гусар, умница! И внучка ему под стать!»

Даже не глядя на него, Василий Корнеевич понял, о чем подумал Кнуров, и пояснил: