– Мы больше не встретимся, – проговорила я вслух и с удовлетворением отметила, что сердце бьется ровно. Но потом я все же подскочила и принялась метаться по комнате, прогоняя настойчивый образ Клима. – Мы больше не встретимся… это хорошо… теперь неважно, что он думает обо мне… я начну новую жизнь… А как же портрет мамы?

Мобильник загудел, я подошла к столу и взяла его – звонил Матвеев. Сейчас я не была готова к общению с кем-либо, но все же ответила.

– Добрый день, Анастасия.

– Здравствуйте.

– Я хотел узнать, понравился ли вам и Симе вечер. Вчера…

– Я ушла из дома Ланье, – перебила я Матвеева, выдвинула стул и села. Подперла щеку кулаком и уставилась в окно – на провода и макушки деревьев. Максим звонил не случайно и не из вежливости, он понимал, что вчера произошло, беспокоился и желал убедиться, что у меня все в порядке. Не было никакого смысла скрывать от него правду, тем более что мне стало гораздо легче, когда я услышала ровный голос Матвеева.

– Вы собираетесь возвращаться? – после непродолжительного молчания спросил он.

– Нет. Попробую начать новую жизнь.

– Где вы сейчас находитесь?

– У друзей.

Матвеев не произнес лишних слов. Конечно, он не был человеком, который начал бы охать и восклицать: «Как же так!», «Зачем?» и так далее. Максим всегда уважительно относился ко мне, и я назвала бы его умным, справедливым, честным и… вообще очень хорошим.

– Я бы хотел с вами встретиться и поговорить. Пожалуйста, Анастасия, не отказывайте мне в этом.

– Думаю, что…

– Пожалуйста, – повторил Матвеев. – Если бы я оказался в затруднительном положении и вы бы захотели со мной увидеться, я бы согласился. Не вычеркивайте меня из жизни только потому, что вы приняли решение уйти от Эдиты Павловны.

Дипломатия Матвеева не знала границ, наверное, если бы он решил заняться политикой, то на земле все войны закончились бы разом. Заржавели бы танки и пушки, ракеты развалились на части, а количество белых голубей в небе увеличилось в сто тысяч раз.

– Я на Остоженке.

– Назовите номер дома, и я приеду.

Матвеева я ждала на улице – взволнованно и нетерпеливо, увы, я не могла подбежать к нему, уткнуться в грудь, разрыдаться и почувствовать облегчение. Но все же я нуждалась в присутствии Максима, возможно, мне не хватало его спокойствия, уверенности, понимания, терпения, сдержанности… Всего того, из чего он, собственно, и состоял. Я была уверена: Максим не станет задавать неприятных вопросов, не завалит советами и не выплеснет на меня ту жалость, от которой всегда плохо.

Когда Матвеев приехал, я подошла к его машине, открыла дверцу и села. Руки сразу стали мешать, я сцепила их накрепко и опустила на колени.

– Как вы устроились?

– Очень даже хорошо, – ответила я. – Пока поживу здесь, а дальше видно будет.

– Эдита Павловна знает о вашем решении?

– Я оставила записку.

– Настя, – Матвеев повернулся ко мне, осторожно расцепил мои руки и дружески сжал пальцы. – Настя, я хочу сказать… Ты совершила невозможное, невероятное, и должна быть готова к тому, что последует далее. Эдита Павловна потеряла Нину, теперь теряет тебя, с ней остались Кора, Семен и Лера. Твоя бабушка уже немолода, ей нужно кому-то передать Ювелирный дом Ланье. А теперь передать некому – рядом нет ни одного сильного и разумного человека. Эдита Павловна вернула тебя из деревни, потому что ты – ее единственный шанс, – Матвеев положил мою руку на свою ладонь и накрыл ее другой рукой. – Я обязан был тебе это объяснить, не хочу, чтобы потом ты пожалела о своем решении. Ничего, что я перешел на «ты»? – Он улыбнулся.

– Мне так даже удобнее и легче, – в ответ улыбнулась я. Однажды Клим мне это уже объяснял, но я никогда не задумывалась о наследстве серьезно – оно было далеко и не имело четких очертаний. Да и, честно говоря, мне всегда казалось, что Эдита Павловна бессмертна. Она будет жить даже тогда, когда установится связь с внеземными цивилизациями, – на других планетах появятся Ювелирные дома Ланье, и бабушка самолично примется летать туда-сюда и перерезать красную ленту, открывая новые филиалы. – Я не могу рассказать вам всего, но я не вернусь.

– Пусть так. Я уважаю твое решение. Судьба сама все расставит по своим местам, может, уже расставила, – философски заметил Матвеев. – А теперь давай поговорим о главном. Чем я могу помочь?

Вот так иногда случается – ты летишь в бездонную пропасть, задевая локтями и коленками острые камни и высохшие ветки, прощаешься с жизнью, вспоминаешь всю свою короткую жизнь, а потом появляется сильный, добрый человек, хватает тебя за шкирку и ставит на твердую почву. Слезы опять брызнули из глаз, я закрыла лицо руками, склонилась и расплакалась.

– Боже… – произнес Матвеев и стал меня утешать: – Все плохое пройдет, будет трудно, но все плохое пройдет, поверь мне. И, если ты захочешь вернуться, я уверен…

– Я не захочу, нет… Там все чужое и нет ничего настоящего… Кора, Лера, Семен Германович… Про Эдиту Павловну я вообще молчу. А вы что думаете обо всем этом? – я подняла голову и посмотрела в глаза Матвееву.

– Несмотря на то что Ювелирный дом Ланье мой главный конкурент, я тем не менее буду сожалеть, если он развалится. Это легенда, эпоха, традиции, многие десятилетия труда неравнодушных, а порой даже одержимых, в хорошем смысле слова, людей. До Эдиты Павловны Ювелирным домом управлял ее отец – половину своей жизни он посвятил благотворительности. Не станем также забывать, что любое предприятие – это рабочие места, Анастасия. Но право выбора за тобой, и я буду уважать его. – Матвеев отпустил мои руки, повернулся к рулю и продолжил: – Пройдет время, ты сама поймешь, что тебе нужно, а что нет.

– Я хочу начать все сначала и не оглядываться назад. А Ювелирным домом пусть управляет Кора.

– Это невозможно, все закончится разорением. Ее собственный журнал «Цвет стиля» еле держится на плаву. Кора обожает блистать, но не любит работать.

– Можно же продать кому-нибудь…

– Можно продать, разделить и так далее, но это уже не будет величайший Ювелирный дом Ланье.

– Ну и пусть.

– Чем я могу тебе помочь?

– Спасибо, но вряд ли… Мне нужна работа. Любая. Пусть будет трудная и тяжелая – неважно. Понимаете, у меня еще нет образования, опыта, и в первой половине дня я в университете…

– Да, работа нужна, – согласился Матвеев. – Вряд ли ты согласишься принять от меня деньги…

– Не соглашусь, – я замотала головой.

– Я так и знал. – Он улыбнулся широко и посмотрел на меня совершенно довольный. – Ну что ж, Анастасия, тогда приглашаю тебя на работу к себе. Согласна?

Глаза у меня точно округлились – они стали огромные, как блюдца, в груди ухнуло, я открыла рот и закрыла его. Говоря Матвееву про работу, я надеялась, что он подскажет что-нибудь, но услышанное шокировало… Я приблизительно представила реакцию Эдиты Павловны на такой поворот событий. Если бабушка узнает, что я работаю у Матвеева (а она узнает), то…

– Согласна. А кем можно?

– Например, продавцом-консультантом, ты ведь уже разбираешься в украшениях и камнях.

– Да. Отлично! – выпалила я, мечтая обнять и расцеловать Матвеева.

Если бабушка узнает, что я работаю у Максима продавцом-консультантом, ее гнев накроет планету: моря и реки выйдут из берегов, случатся сильнейшие землетрясения, многократные извержения вулканов и, возможно, потухнет солнце. Но Матвеев отчего-то этого совершенно не боялся.

– А вы… – начала я и осеклась.

– Не боюсь ли я Эдиты Павловны?

– Да.

– Нет. Речь идет о моем бизнесе, и для его успешности я имею право привлекать самых лучших продавцов-консультантов.

– А если серьезно? – улыбаясь, спросила я.

– Настя, я всегда поступал и буду поступать так, как считаю нужным. Я могу предложить тебе другую работу – перебирать бумажки и складывать их стопкой, но захочешь ли ты прятаться? Стоит ли начинать новую жизнь в таком случае? И потом, на мой взгляд, тебе все же нужно прикоснуться к ювелирному миру… Да, я так считаю.

– Но я не о себе, а о вас…

– Обо мне не нужно беспокоиться, я уже давным-давно взрослый мужчина.

Вернувшись, я забралась в кресло с ногами и подвела итоги.

Первое – Симка лучше всех.

Второе – Матвеев лучше всех.

Третье – сколько же на свете хороших людей!

Четвертое – я люблю пуделей и готова научиться играть в покер.

Пятое – у меня есть работа.

Шестое – пять минут не вспоминаю о Шелаеве. Теперь вспомнила…

«Я же решила начать новую жизнь. Он меня не обнимал, не целовал, мы не лежали с ним рядом, и он… не лежал на мне. Это все бред больного воображения. Может, неизлечимо больного воображения… И мне не было, не было хорошо!»

* * *

Симка звонила постоянно, ей почему-то казалось, что теперь в моей жизни должно происходить много интересного – с утра и до вечера. Она выслушала рассказ о встрече с Матвеевым, не поверила своим ушам, а потом сказала, что мне здорово повезло, так как в моей жизни есть такой человек. «Да, но если бы ты знала, Симка, как я счастлива от того, что у меня есть ты…» Мы чуть не разрыдались в два голоса.

Мария Ильинична сама отправилась гулять с пуделями, по ее лукавому взгляду я поняла: она и не собиралась возлагать на меня эту обязанность. «Борщ на плите, котлеты на сковородке. Немедленно отправляйся обедать, и чтобы к моему возвращению ты уже была крепкой и упитанной», – иронично сказала она прежде чем уйти. Да, теперь, после огромного количества стрессов, я напоминала прошлогоднюю соломинку, пережившую осень и зиму.

Борщ был бесконечно вкусный, и я съела две тарелки. Котлеты, черный хлеб, огурец и даже укроп – все производило особенное впечатление, словно я раньше ничего подобного не пробовала и – о чудо! – наконец-то это случилось. Вспомнилось деревенское детство, и я пришла к выводу, что, несмотря на злобный характер тети Томы, именно там – за тридевять земель от Москвы – я была счастлива. Я не знала Эдиты Павловны Ланье и Клима Шелаева… Похоже, именно в этом заключалось счастье.