— Мне кажется, вы знаете об этой истории несколько больше, чем мы все. Быть может, вам известно и чем она закончится?

— Мне? Какая муха вас укусила? Объясните, каким небесным озарением я будто бы знаю обо всем этом больше, чем вы?

— Небесам здесь делать нечего. Лучше объясните нам, как…

Его прервали яростные звонки во входную дверь. Через мгновение перед ними возник побелевший от злости комиссар Лемерсье, глаза его гневно сверкали. Ни с кем не поздоровавшись, он пошел прямо на Видаль-Пеликорна.

— У меня и раньше были основания подозревать вас, — прорычал он, — а теперь извольте сказать мне, куда скрылся ваш блистательный друг?

— Вы совсем рехнулись? Что на вас нашло? Ведь это вы послали его на встречу с шантажистом — возможно, и на гибель — и не соизволили даже сообщить нам об этом!

— С меня довольно вашего вранья, приятель! Не разыгрывайте оскорбленную добродетель. Если вы не ответите на мой вопрос… и немедленно, я заставлю вас заговорить!

— Каким образом? Пытая испанским сапогом, водой или раскаленным железом? Бездарь! Если с Морозини что-нибудь случится…

Не помня себя от ярости, он занес кулак над комиссаром. Оливье де Мальдан, стремительно бросившись вперед, встал между обоими и удержал Адальбера.

— Нет! Прошу вас, успокойтесь, друг мой! Вы потом будете сожалеть! А вы, комиссар, извольте объясниться. Если вы случайно забыли, напоминаю вам, что вы в моем доме.

— Объясниться? — презрительно фыркнул полицейский. — Пожалуйста, если вам так хочется! Ваш ироничный приятель так и не явился на встречу! Похититель по-прежнему ждет его.

— Что вы говорите?

— Чистую правду! Князь Морозини, этот знатный вельможа и образчик всех добродетелей, преспокойно смылся с доверенными ему драгоценностями! На той самой машине, в которую я лично его посадил! Что вы на это скажете? Ха-ха-ха!

Адальбер, вновь потеряв голову, схватил его за горло.

— Скажу, что таких безумцев земля еще не носила! Вы понимаете, что Морозини или погиб, или захвачен бандой убийц, а вы, болван из болванов, явились сюда, чтобы обвинять его в воровстве! Ненасытный бандит нашел способ потребовать дополнительный выкуп! Сейчас вы у меня получите…

На этот раз потребовались совместные усилия Мальдана и генерала, которые едва оторвали Адальбера от его полупридушенной и оттого еще более разъяренной жертвы… С некоторым трудом удалось восстановить подобие спокойствия, хотя оба противника, очевидно, желали иного: один — немедленной и скорой расправы с полицейским, второй — заключения своего врага в какой-нибудь подземный застенок и неминуемого суда над ним. Но когда каждого из них водворили в кресло под охраной двух стражей, пришлось вернуться к дипломатическим методам. Переговоры взялся вести Оливье де Мальдан:

— Я всегда полагал, господа, что откровенный и искренний обмен мнениями приносит больше пользы, чем кулачные бои. Возможно, я не прав, но меня уже не переделаешь, и мне никогда не удастся забыть то, что чему меня научили и на улице Сен-Гийом[97], и на набережной Орсэ…

— Покороче не можете? — рыкнул Лемерсье. — У меня много работы!

— У нас тоже! Итак, я буду краток! Каким образом вы собираетесь внушить нам, комиссар, что князь Морозини сбежал с украшениями, из которых одно принадлежит ему самому, а второе — его семье…

— Это не одно и то же. Я навел справки: коллекция Кледермана принадлежит к числу крупнейших в Европе, и ничто не доказывает, что ваш Морозини сумеет заполучить ее!

— Наследницей является дочь! — проскрежетал Адальбер. — А кто говорит дочь, тот…

— … предполагает, что она может и развестись! Кроме того, есть еще великолепное ожерелье, которое так любила и так часто носила королева, а этим украшением нельзя завладеть иным способом, кроме как…

— Украсть его? — заорал Адальбер, в плечи которого тут же вцепились Кроуфорд и Вернуа. — Вы что, хотите пригвоздить меня к этому креслу до самой смерти? Клянусь вам, этот бездарный тупица не ускользнет от меня, и я все равно задам ему хорошую трепку, будь он хоть трижды полицейский!

— Открытые угрозы должностному лицу при исполнении служебных обязанностей? — осклабился Лемерсье. — Вы только усугубляете свое положение!

— Если бы знали, как мне на это наплевать! Вместо того, чтобы так наивно доверяться словам мошенника, который нашел еще один способ прикарманить побольше драгоценностей, вы бы лучше спросили себя, что могло случиться с Морозини. А с ним, очевидно, что-то случилось, готов спорить на что угодно!

— Как это правдоподобно!

— Гораздо более правдоподобно, чем воображать, будто он мчится неведомо куда, оставив несчастную девушку в лапах похитителя-садиста, который непременно отыграется на ней! Если вы способны хоть на мгновение поверить, что он совершил подобную гнусность, значит, вы оскорбляете его, а я никогда этого не допущу!

— Когда я докажу, что прав, вам придется это допустить!

— Чем искать несуществующие доказательства, было бы полезнее начать розыски Морозини. Но если вы найдете только труп, вам от меня никогда не отделаться! Впрочем, я сам тотчас займусь поисками.

И Адальбер, вскочив на ноги так быстро, что его не успели удержать, ринулся к выходу. Не попрощавшись, он выбежал из дома и устремился к гостинице, где быстро привел себя в порядок, предупредил Мари-Анжелин о том, что происходит, но отказался входить в детали, полетел вниз по лестнице, ворвался в гараж, прыгнул в машину и на бешеной скорости помчался в Париж.

Через сорок пять минут он поставил машину перед домом номер 36 на набережной Орфевр и через переговорное устройство попросил разрешения встретиться с дивизионным комиссаром Ланглуа…

Несмотря на все свое нетерпение, он готовился к объяснениям, к просьбе подождать. Но его сразу провели в кабинет, очень похожий на тот, что ему уже доводилось видеть: повысившись в звании, Ланглуа опустился двумя этажами ниже, но новый офис, более просторный и лучше обставленный, чем предыдущий, был почти так же завален бумагами и папками.

Когда Адальбер вошел, полицейского там не было, и он на мгновение усомнился, туда ли попал, но три детали его успокоили: яркий ковер на паркете (на сей раз навощенном!), фотография комиссара Ланжевена, которого Ланглуа бесконечно почитал, и вазочка с васильками и ромашками на краю внушительного министерского стола, очень удобного для работы, но лишенного и тени изящества. Не прошло и двух минут, как в кабинет буквально влетел его хозяин. Как всегда, безупречно одетый — костюм в серую клетку, галстук в тон и бутоньерка с васильком, — но явно обеспокоенный Ланглуа протянул посетителю ухоженную руку и предложил кресло.

— Вы приехали из Версаля, и у вас дурные новости, — сразу объявил он.

— Это еще слабо сказано: Морозини исчез, а ваш Лемерсье обвиняет его в краже, а потом, наверное, повесит на него убийство. Тот еще субчик!

— Прежде всего успокойтесь! Вы еще не остыли. И заметьте, кстати, что Лемерсье вовсе не «мой». Расскажите мне обо всем максимально кратко и точно!

— Попытаюсь… Вам ведь известно о первом убийстве? Помнится, мы с вами встретились у мадам де Соммьер…

— И о других убийствах тоже. Поймите, дела там приняли такой серьезный оборот, что Париж не может оставить это без внимания.

— Уже хорошо! Так с чего же мне начать?

— С похищения мадемуазель Отье…

— Понятно. А историю с маркизом дез Обье вы знаете?

Ланглуа нахмурился и покачал головой. И Адальбер начал рассказывать: о печальном происшествии с маркизом, о своем ночном визите к профессору Понан-Сен-Жермену, о найденной странице из дневника Леонара, о вечере у Кроуфордов и обо всем, что за этим последовало. Наконец, о предполагаемой встрече Альдо с похитителями и драматических последствиях его исчезновения. И завершил свою речь признанием:

— Клянусь вам, я сдержу слово. Если Морозини не найдут живым, Лемерсье будет расплачиваться всю жизнь, пусть даже мне придется сесть за это в тюрьму.

— Сомневаюсь, что это вам принесет утешение. А вот я буду искренне огорчен. Самое неприятное состоит в том, что официально я не имею права вмешиваться в дела версальской полиции…

— В таком случае как же вы получаете информацию?

Тонкие губы полицейского тронула легкая улыбка.

— С самого начала этой проклятой выставки я принял определенные меры — в Версале у меня есть свои «глаза» и «уши». К несчастью, их законный обладатель не обладает даром быть вездесущим, и ваш рассказ очень многое для меня прояснил. Вы не говорили Лемерсье о листке бумаги, найденном в доме мадемуазель Отье, и об открытии леди Мендл?

— Чтобы он арестовал нас обоих? Меня — за ночное вторжение в чужой дом, а ее — за незаконный обыск? Я еще не сошел с ума!

Ланглуа искренне рассмеялся.

— Несмотря на риск… вполне обоснованный риск, вы все же должны были рассказать ему. Повторю вам то, что уже говорил в присутствии маркизы де Соммьер: это превосходный полицейский, хотя характер у него отвратительный и к некоторым людям он проникается просто маниакальной неприязнью!

— И вы хотите, чтобы я откровенно поговорил с ним после всего, что произошло?

— Нет, теперь уже поздно! Возвращайтесь в Версаль и постарайтесь отыскать следы Морозини. Со своей стороны, я сделаю все возможное, чтобы как-то урезонить Лемерсье. Сегодня днем я отправлюсь в Версаль. Дело приняло такой размах, что Парижу теперь вполне позволительно проявить повышенный интерес к нему. Но я не скажу, что встречался с вами.

Обменявшись рукопожатием, мужчины расстались. Адальбер снова сел в машину и поехал к себе, на улицу Жоффруа, чтобы поболтать немного с Теобальдом, своим изумительным слугой — мастером на все руки.

Тот как раз готовил соте из ягненка — с привычным старанием, хотя и меланхолично: грустно стряпать для себя одного! Но Теобальд даже в самые горестные моменты своей жизни не был не способен заменить настоящий обед сэндвичем и листочком салата. Приход хозяина его обрадовал и явно взбодрил.