Кледерман сделал жест, свидетельствующий о полном равнодушии к дальнейшей судьбе драгоценностей, и это поразило Альдо.

— Разве вы перестали любить свои украшения?

— Нет, но ценю их меньше, чем в прежние времена! Я не могу забыть, что страсть к драгоценностям оказалась косвенной причиной гибели моей прекрасной жены. Почему я не послушался вас? Почему так хотел сохранить этот дьявольский рубин, невзирая на ваши предостережения?

— Не вините себя! Вспомните, что вы уже согласились со мной и я готов был выкупить у вас камень, когда она, к несчастью, вернулась домой раньше, чем мы ожидали. Зловещие чары этого камня овладели ею… и стали причиной ее гибели. Потому что в отличие от вас она не захотела меня слушать и решила сохранить его! Знаете, Мориц, я верю, что от судьбы не уйдешь! Дианора умерла счастливой, практически на ваших руках и в минуту своего высшего торжества!

Говоря это, Альдо внимательно вглядывался в лицо тестя. Гримаса мучительной боли, исказившая некоторое время назад лицо Кледермана, постепенно исчезла. Последовала пауза, которую не следовало нарушать. Наконец банкир слегка вздохнул и тут же улыбнулся.

— Надеюсь, вы не уедете сразу же?

— Только завтра. Сегодня вечером я только позвоню Лемерсье из гостиницы и сообщу ему о вашем решении.

— Ваше вечное пристрастие к отелям! По крайней мере, пообедайте со мной!

— С удовольствием!

Для обоих мужчин эта встреча имела особую ценность. Впервые после драмы они оказались наедине. Обычно с ними была Лиза, которую оба нежно любили, а она слегка раздражалась из-за их обоюдной страсти к прославленным драгоценностям и часто с упреком говорила, что этим камням они отдают частицу собственной души… Кледерман первым заговорил об украшениях:

— Я никогда не спрашивал вас, а вы тщательно избегали любого упоминания этой темы, когда мы встречались. Что с ним сталось, с этим проклятым рубином?

— Он теперь в Иерусалиме и занял свое место на панагии верховного жреца… вместе с тремя другими пропавшими камнями. Только там камень потерял свою разрушительную силу. Мы оба, я и Адальбер, испытали громадное облегчение, когда освободились от него…

— Но вы же согласились служить и другому делу, столь чуждому для вас, христианского князя!

— Вы имеете в виду «Изумруды пророка»? У нас не было иного выхода, нам пришлось это сделать. На кону стояла жизнь Лизы!

— А теперь жизнь неизвестной молодой девушки! Вы не чувствуете, что порой ваши доспехи вечного искателя украшений начинают давить на вас? Разве драгоценности этой бедной Марии-Антуанетты более притягательны, чем другие?

— Конечно, но и вам эта страсть хорошо знакома. Ваш отец и вы сами часто бросались в опаснейшие предприятия, когда вас ослеплял — как слепит и меня — блеск чудесных украшений! И я боюсь, что мне не удастся быстро избавиться от своего увлечения. К тому же Лиза его не слишком разделяет…

— Она вышла за вас, зная, что делает. Возможно, с возрастом ваша страсть утихнет… как утихла моя?

— Быть может! — ответил Морозини, опасаясь вновь разбередить рану, от которой все еще страдал его тесть. — А пока окажите мне честь… и величайшее удовольствие, покажите мне, прошу вас, вашу коллекцию еще раз! Если только…

— Да нет! Я никогда не говорил, что она внушает мне отвращение! И я по-прежнему дорожу ею. Пойдемте!

Встав из-за стола и приказав подать в кабинет кофе с ликерами, Кледерман направился к книжным полкам, вставил в скважину ключ, приводивший в действие механизм, благодаря которому одна из панелей с книгами отходила в сторону, а входная дверь в это же время автоматически закрывалась. Перед ними возникла бронированная комната, куда они вошли с благоговением, как и подобает истинным ценителям драгоценностей. И вновь испытали на себе колдовское очарование камней… Банкир с гордостью открывал футляры. Альдо восторгался сокровищами без всякой задней мысли.

Он был счастлив увидеть вновь крупный изумруд Монтесумы, привезенный Кортесом, невероятные украшения Екатерины Великой из аметистов и алмазов, сапфиры королевы Гортензии[78], корсажные банты мадам Дюбарри, жемчуг королевы-девственницы[79], «Краса Фландрии» — один из прекраснейших рубинов Карла Смелого[80] — и необычный русский сапфир: двуцветный, с выгравированным изображением женщины в плаще. Голова занимала половину камня одного цвета, фигура в плаще — вторую другого цвета… Альдо долго рассматривал изумительную вещицу.

— Этого я у вас раньше не видел! Да и вообще не видел. Настоящее чудо! Где вы это нашли?

— У одной эмигрантки… кстати, она большевичка!

— Как странно!

— Не так уж и странно! Она имела доступ к «хранилищу», запустила туда руку, потом сбежала за границу и потребовала, чтобы ей дали статус политического беженца. Она нанесла мне визит, и я купил кое-что из того, что у нее было. Как видите, сделать это было легко!

— А что стало с ней?

— Бесследно исчезла. Но не беспокойтесь, она успела подписать договор о продаже, и у вас не будет никаких проблем!

— Почему у меня должны быть проблемы? Банкир засмеялся, закрыл футляр и положил его на место.

— Да потому, что все это отойдет к вам!

— Ваша наследница — Лиза! Я всего лишь ваш зять, и вы старше меня только на десять лет! — уточнил Альдо с некоторой холодностью.

— Ну-ну, не кипятитесь! Да, она будет наследницей, но при условии, что передаст всю коллекцию вам, иначе наследником станет ваш первенец Антонио. И у вас будет достаточно времени, чтобы насладиться ею!

— Простите, но я предпочел бы не говорить об этом. И вообще, нет никакой уверенности, что ваша коллекция сохранится в неприкосновенности, когда вы уйдете. Не забывайте о браслетах Марии-Антуанетты! Возможно, я не сумею их вернуть!

— Какое это имеет значение, если меня уже не будет? Я заговорил об этом, чтобы вы чувствовали себя спокойно. Не вы втянули меня в авантюру с Трианоном, так что не терзайтесь из-за этих драгоценностей.

Мужчины еще долго беседовали, а потом «Роллс-Ройс» банкира доставил Альдо, вновь пребывавшего в самых противоречивых чувствах, в гостиницу. С одной стороны, он избавился от беспокойства, связанного с браслетами, но теперь его очень тревожило здоровье тестя. У него сложилось неприятное ощущение, что этот человек и в самом деле недолго протянет: что-то в нем надломилось. И это придется тщательно скрывать от Лизы. Когда произойдет неизбежное, он должен будет поддержать ее всей своей любовью… Пока же пусть она ни о чем не подозревает…

Завтра он вернется в Париж…

В тот самый час, когда Альдо в Цюрихе входил в бронированную комнату в библиотеке Кледермана, Мишель Бертье и Гаспар Ледрю решили еще раз осмотреть жилище мадемуазель Отье. Оба журналиста никак не могли смириться с тем, что проворонили похищение девушки. Особенно переживал Бертье: Морозини поручил ему следить за Каролин, а ее увели у них прямо из-под носа, и они даже не поняли, как это произошло. Друзья намеревались тщательно обыскать дом, поскольку так и не сделали этого, обнаружив похищение мадемуазель Отье. Конечно, дом уже осмотрели шпики, но журналисты очень невысоко оценивали способности «кованых башмаков» согласно поэтическому определению Ледрю!

Было одиннадцать вечера, когда их маленький автомобиль остановился у небольшой церкви. Далее они пошли пешком по столь тихому кварталу, что он напоминал какую-то мертвую планету. Ни единой тени, никакого движения! Они обрадовались: для них это было залогом безопасности…

Решетчатые ворота уступили швейцарскому ножу Ледрю без всякого труда и без малейшего скрипа.

— Их недавно смазывали, — прошептал фотограф. — Странно, правда?

— В этой хибаре все странно…

Они осторожно двинулись по посыпанной гравием дорожке, стараясь ступать бесшумно. Пройдя ее до половины, они заметили, что в гостиной горит свет: из-под неплотно прикрытой входной двери пробивался тонкий лучик. Бертье протянул руку, чтобы слегка потянуть дверь на себя, но в этот момент она хлопнула под порывом ветра, и дружная парочка мгновенно переместилась к первому окну. Занавески были задернуты, но оставалась щелка, сквозь которую кое-что можно было разглядеть. А тем временем кто-то изнутри подошел к двери и закрыл ее. Затем послышались шаги, и в поле их зрения попал молодой человек, который уселся в старое кресло у камина без огня и с необычайным интересом продолжил читать какую-то связку пожелтевших бумаг. Можно было и не спрашивать, откуда она взялась: прямо перед обоими наблюдателями виднелась сдвинутая доска плинтуса, скрывавшая тайник. По всей видимости, теперь уже пустой.

Они смогли рассмотреть сидевшего в кресле-качалке человека только в профиль, который показался им довольно красивым, хотя на носу были водружены очки. Молодой человек был по-домашнему одет в брюки и белую рубашку. Да и вел он себя, будто в своем доме: на круглом столике возле креста стояла пустая чашка кофе.

Подумав, что это член семьи, приятели с сомнением переглянулись. Как лучше поступить? Вернуться на улицу, позвонить и войти под предлогом, который еще надо придумать, — или же ворваться, подобно вульгарным бандитам, и силой отобрать бумаги, так занимавшие незнакомца? Они еще не пришли к определенному решению, когда молодой человек сделал выбор за них: он встал, закрыл тайник ударом ноги, пошел к двери, ведущей к спальням, и выключил свет.

— Думаешь, он ляжет здесь спать? — спросил Ледрю.

— Похоже на то…

— Что будем делать?

— Можно подождать, пока он заснет, а потом тихонько войти и посмотреть, не забыл ли он чего-нибудь в этом тайнике, так хорошо замаскированном, что никто его до сих пор не обнаружил…

— …а если у него крепкий сон, надо попытаться и бумажки забрать! И деликатно тюкнуть по голове в том случае, если ему придет неудачная мысль проснуться. В конце концов, он один, а нас двое…