— Не вижу, что может быть хуже…

— Смерть. В вашем возрасте это явно преждевременно…

— Повторяю, вы преувеличиваете, и я теперь жалею, что позвала вас на помощь. Взгляните на ситуацию здраво: если я откажусь от своего дома, то лишусь средств к существованию. Я живу не воздухом, а трудом.

— И вы можете давать уроки музыки только там? Мне кажется, если вы продадите дом, у вас будет достаточно средств, чтобы приобрести жилье. В этом городе очень просторные квартиры, вам хватит места и для пианино, и для мебели…

— Но там не будет ни сада, ни мастерской!

— Готов согласиться с первым доводом, но зачем вам мастерская? Вы так за нее держитесь? Она вам так дорога, что вы не замечаете ее… дьявольской атмосферы?

— Вы правы: я не люблю ее, но обязана сохранить. Как и все прочее. Это категорическое требование моего деда, который завещал все свое имущество мне. Если бы я отказалась, наследником стал бы мой кузен Сильвен.

— Вы, кажется, говорили, что ваш дед выгнал своего внучатого племянника, не пожелав больше видеть его?

— Да, конечно, но он отдал бы предпочтение ему, лишь бы помешать распродаже. И установил бы для него такой же запрет!

Каролин вдруг встала и посмотрела на Альдо. Глаза ее сверкали от гнева и и слез.

— И потом, какое вам дело До всего этого? Почему вы заботитесь о моем будущем? Мы познакомились случайно, и вы уже претендуете на то, чтобы руководить моей жизнью! По какому праву? Вы здесь не живете! Вы даже не француз! Вот и возвращайтесь к себе в Венецию, в ваш дворец, к жене и детям!

Она разрыдалась и рванулась прочь, но слезы туманили ей глаза: она споткнулась о корень дерева и упала бы, если бы Альдо не поддержал ее… и не прижал к себе.

— Даже если это правда, вам не стоило так говорить. Вы же не знаете моих мыслей. Бывает, что незнакомка проникает в вашу жизнь и внезапно занимает в ней определенное место. Все становится иным, чем прежде, и я понимаю, что не смогу жить спокойно, если вы будете страдать или… окажетесь в опасности! Нет, Каролин, хотите вы того или нет, я теперь думаю о вас… о вашем счастье!

Он обнял ее за плечи, и она не стала сопротивляться.

— А если… если это счастье зависит от вас? Если это необходимое условие?

Альдо на мгновение словно ослеп, опьяненный признанием юной красавицы. Он чувствовал, как дрожит прижавшаяся к нему Каролин — такая прелестная и притягательная! Как сладко было бы поддаться этому упоительному искушению, но что-то мешало ему потерять бдительность. Что-то или кто-то. И когда его губы уже готовы были прикоснуться к виску Каролин, он откинул голову назад и мягко отстранился от девушки.

— Вы так молоды! Вы не думаете, о чем говорите…

— Напротив, думаю постоянно! И не упоминайте разницу в возрасте! Вы тот мужчина, о котором мечтают девушки. И я мечтаю о вас. Вы мне нужны, и я знаю, что нравлюсь вам! Не бросайте меня.

При этих словах в голове Альдо что-то щелкнуло, и он увидел себя в купе «Северного экспресса», идущего из Варшавы. Это было несколько лет назад. Он журил тогда молодую полячку, столь же прелестную, как и эта девушка, а та умоляла его бежать с ней, чтобы они могли пожениться. И он поддался уговорам красавицы при обстоятельствах, которые заставили его возненавидеть обворожительную соблазнительницу. Тогда все закончилось драмой, а Каролин некоторыми своими чертами очень походила на Анельку. И тут же, словно противоядие, перед ним во всей своей невероятной чистоте возникло лицо Лизы. Его пронзила мысль о том, что он может потерять ее, — и одновременно ему стало безумно стыдно. Неужели он готов поддаться чарам первой же попавшейся юной прелестницы из-за того, что в разлуке с женой ему просто необходима женщина? Альдо разомкнул свои объятия.

— Вас слишком легко полюбить, Каролин!

И ведь это он тоже говорил Анельке! Тряхнув головой, словно желая прогнать наваждение, он продолжил:

— Но вы знаете так же хорошо, как и я, что долгие отношения между нами невозможны, потому что я люблю жену. Это не означает, что я намерен вас бросить, — торопливо добавил он, услышав гневный возглас девушки. — Я буду присматривать за вами, пока это необходимо, а вы должны обещать мне вести себя разумно и ничего не предпринимать, пока не разъяснится дело с убийствами.

— Вы говорите ерунду! Здесь нет никакой связи!

— Я в этом не уверен. Чутье подсказывает мне…

— Всякий вздор! Я уеду из этой гостиницы, которая мне не по средствам… мне претит жить за ваш счет!

— Вас пригласил не я. Вы гостья маркизы де Соммьер, которая обеспокоена вашей судьбой. Отвергнув ее гостеприимство, вы нанесете ей оскорбление. Кроме того, насколько я знаю Мари-Анжелин, она заявится к вам, прихватив ведро освященной воды, кропило и десяток молитвенников. Так что проявите немного терпения! Меня вы будете видеть, только если пожелаете…

Он отступил на несколько шагов, поклонился и хотел уйти, как вдруг вспомнил, что в кармане у него лежит письмо.

— Простите меня, я чуть не забыл о том, что нашел в вашем почтовом ящике.

При виде конверта Каролин сильно вздрогнула, глаза ее расширились, но она все же протянула руку за письмом. Рука немного дрожала. Альдо готов был поклясться, что девушка побледнела.

— Вам пишут издалека, — негромко сказал он. — Надеюсь, новости хорошие?

— Вас это совершенно не касается!

И, не читая, она сунула письмо в карман. Альдо оставалось только удалиться. Что он и сделал, мысленно называя себя идиотом. Так легко было вскрыть конверт при помощи ножа, над струйкой пара из чайника, а потом заклеить вновь! Вот только такого рода поступки совершенно невозможны, если носишь фамилию Морозини. И это чертовски жаль!

Предоставив девушке возможность продолжать прогулку в одиночестве, он вернулся в гостиницу. После секундного колебания он решил зайти к тетушке и предупредить, что отныне Каролин переходит на ее попечение. Альдо не исключал того, что Каролин захочет поговорить с маркизой, и хотел ввести ее в курс дела, чтобы исключить малейший риск.

Мадам де Соммьер была занята раскладыванием пасьянса, и он извинился за то, что помешал. Тетушка Амели улыбнулась и быстро смешала карты.

— Я просто убиваю время! В любом случае пасьянс не выходил, а ты разгоняешь скуку лучше. Ты что-то хочешь мне сказать?

— Вы угадали. Это касается мадемуазель Отье… В нескольких словах он пересказал свой разговор с девушкой. Впрочем, маркиза не дала ему закончить.

— Я всегда именно так и понимала это дело, — сказала она с легкой укоризной. — Ты же не думал, что я позволю тебе заплатить за нее? Неужели тебе хочется прослыть ее любовником?

— Тетя Амели! — протестующе воскликнул он, с яростью чувствуя, что краснеет.

Маркиза залилась смехом.

— Возможно, и хочется? Она очень красивая девушка, и все бы отнеслись с пониманием… к любому другому, кроме тебя. Например, к Адальберу…

— Почему, извольте объяснить?

— Это очевидно: вас с Лизой связывает любовь, которая умрет только вместе с вами. Но у тебя есть одна слабость, мой мальчик, ты все никак не забудешь приятную холостяцкую жизнь, поэтому любое прелестное создание, оказавшись в опасности, пробуждает в тебе не только рыцаря, но и… ценителя, скажем так! Тем не менее пока это создание не поддается твоему шарму…

Она взглянула на него и приподняла брови.

— Или уже поддается?

— Да… и это меня выбивает из колеи!

— А я в восторге! Вместе с тем мне надо подумать и обсудить с План-Крепен, как достойно выйти из этого положения…

— Кстати, а где она?

— Во дворце. Этот Понан-Сен-Жермен, от которого она без ума, собирает своих почитателей в саду, где собирается произнести нечто вроде мини-лекции, кажется, даже в ее честь! Если я, конечно, сумела правильно ее понять, ведь она находилась в таком возбуждении…


Мари-Анжелин действительно очень удивилась, когда в ответ на ее просьбу о возможности посещать лекции-прогулки профессора, посвященные Марии-Антуанетте, тот назначил ей свидание в боскете «Королева», куда следовало прийти этим утром, в одиннадцать часов. Она думала, что он пригласит ее к себе, в свой старый дом у площади Гоша[63], но профессор предпочитал занятия на свежем воздухе, что показалось План-Крепен вполне разумным. Тем более в такую изумительную погоду… Надев самые удобные туфли на низком каблуке, прихватив детальный план дворца и парка, она вышла из гостиницы на целый час раньше, чтобы не торопясь пройтись пешком. Действительно, такая прогулка требовала времени, поскольку нужный ей боскет располагался напротив Малого Трианона, в конце диагональной аллеи, делившей на две части сады «Короля-Солнца».

По такому случая Мари-Анжелин облачилась в полотняное платье синего цвета «а-ля Натье»[64], который особенно любила королева, на голову водрузила соломенную шляпку-канотье с приколотыми к ней барвинками и не забыла о длинном белом зонте с рукоятью из слоновой кости, служившем ей тростью, когда солнце не слишком палило.

Войдя в сады через решетку «Дракона» — все члены комитета «Магия королевы» имели постоянный пропуск, — она не отказала себе в удовольствии пройти вдоль всего огромного дворца, потом остановилась на террасе, возведенной архитектором как некий дар солнцу, и залюбовалась великолепной перспективой: от бассейна «Латона» к горизонту устремлялась голубая лента Большого канала. Царивший здесь воистину королевский покой усиливал впечатление величия, и старая дева с горделивой радостью подумала о том, что в течение трех царствований ее предки не покидали этот дворец, эти сады, этот парк и их обувь оставила следы на этой земле. Приверженность Версалю практически разорила их, но никто — даже она! — не выразил сожаления по этому поводу, это было бы дурным тоном. На мгновение она вообразила себя одетой в атласное платье с кружевами, с прической «королевская птичка» или «дитя»; ее пышный шлейф волочился по мелкому гравию, она обмахивалась веером, расточала улыбки и кланялась этим сверкающим призракам, которые так ясно предстали ее воображению… Ей показалось, что совсем рядом прошел король — Людовик XV, а не Людовик XIV, которого она не любила, — величественный, в унизанном алмазами камзоле, в треуголке с белым плюмажем. Одной рукой он опирался на высокую трость, а другой вел смеющуюся даму в голубом переливающемся шелковом платье. Уму непостижимо, сколько ярких образов возникает в легком золотистом тумане, который поднимается от деревьев и водоемов, предвещая жаркий день…