Чуть позже, намазывая апельсиновый джем на булочку — продукты были предусмотрительно захвачены с собой, — Адальбер приступил к своему повествованию:

— Друг моего отца, знаменитый адвокат, потерял жену. Он очень тяжело переживал утрату, потому что боготворил ее, да она и вправду была прелестной женщиной! Одновременно у него пропало желание жить в обществе, особенно в Париже. А детей у них не было. Адвокат жаждал уединения, можно сказать затворничества, чтобы пребывать в покое и тишине, лелея свои воспоминания. Он нашел в Перше[62] старинное аббатство, которое его очаровало, но требовало больших восстановительных работ. Хотя здание это фигурировало в списке исторических памятников Франции, бывшие владельцы запросили за его реставрацию вполне умеренную цену. Итак, адвокат произвел необходимые работы, которые обошлись очень дорого, потому что ему хотелось реконструировать все подлинные детали. Это было сделано не без труда, и в ходе строительства произошло два несчастных случая. Ему даже пришлось удвоить заработную плату рабочим, которые уже готовы были покинуть строительную площадку. Естественно, до этого человека доходили разные слухи и советы провести в аббатстве сеанс экзорцизма, но он был атеист, верил только своим душевным страданиям и своей потребности одиночества. В сущности, ему отчасти нравилась сомнительная репутация этого дома — меньше будут досаждать. Ему показалось, что территорию монастыря будет прекрасно дополнять чудесный сад, и он приказал разбить его. Наконец пришел день, когда все было готово и все вещи расставлены по своим местам. Теперь адвокат мог затвориться в этом аббатстве, отгородившись от внешнего мира. С давнего времени ему прислуживал вывезенный из Ливана камердинер, который стал единственным его компаньоном… На следующий день после вселения местные жители, с любопытством наблюдавшие за домом, увидели распахнутые настежь двери. Оказалось, что друг моего отца лежал мертвым в своей постели: его раздавил камень, непонятным образом выпавший из свода потолка. Стены были покрыты копотью, как если бы в спальне полыхал пожар. Что касается слуги, то сельский полицейский нашел его за пределами аббатства, в полях, полностью обезумевшего…

— Брр! — пробурчал Альдо, выпив одним глотком первую чашку кофе и наливая себе вторую. — Твоя история слишком уж зловещая.

— Зато правдивая! — ответил Адальбер с непривычной серьезностью. — Этот бывший монастырь, вероятно, утратил свою святость из-за какого-то человека, подпавшего под власть сил мрака. С той поры аббатство отторгало чужаков…

— Что с ним сталось?

— Он стал пристанищем бродяг, которые его полностью разграбили. Двое из них решили там поселиться. Они погибли в огне, когда разожгли камин. С тех пор монастырь стоит заброшенным и постепенно превращается в руины, на его территории ничего не растет, кроме колючек и дикой травы. Здесь все не так трагично, но я убежден, что происходит нечто похожее.

— Но мы провели в этом доме целую ночь, и с нами ничего не случилось!

— Потому что целью является Каролин. Если не «очистить» этот дом, он будет постоянно отторгать ее… если не произойдет чего-нибудь похуже. Думаю, все это связано с эксгумацией бабушки… Ладно! Надо прибраться и уходить! — заключил Адальбер и поставил чашки в раковину, собираясь помыть их.

Альдо вернулся в спальню, чтобы забрать оставленные там вещи. И вдруг закричал:

— Иди сюда, взгляни!

— На что?

— На портрет этой женщины! Вчера ночью, перед тем как лечь, я снял его и поставил лицом к стене. Никак не привыкну к этой физиономии! А теперь посмотри!

Дама Флоринда заняла свое прежнее место, с вызовом взирая на пришельцев, и взгляд ее был еще более неприятным, чем когда-либо.

— Может, сожжем его? — предложил Морозини.

— Как бы это не привело к совсем уж драматическим последствиям! Вдобавок тогда надо уничтожить и бюст в мастерской. Если План-Крепен, наша домашняя праведница, знакома с кем-нибудь в архиепископстве, самое время обратиться туда за помощью. Пойдем отсюда! Мне нужен холодный душ. И тебе тоже!

Они ликвидировали следы своего присутствия, тщательно закрыли ставни и окна. В тот момент, когда Адальбер выводил машину, Альдо заметил, что в почтовом ящике, приваренном к решетке, лежит письмо. Оно было адресовано мадемуазель Отье и пришло из Буэнос-Айреса. Никаких данных об отправителе на конверте не было. Твердый почерк говорил в пользу предположения, что автором послания был мужчина.

— Я так и знал, что у нее есть любовник! — заявил Адальбер. — Иначе оставалось бы только удивляться, ведь она такая красивая девушка!

— Почему обязательно любовник? Вполне возможно, что это… просто деловое письмо!

Адальбер расхохотался.

— Неужели ты настолько задет?

— Девушка несчастна, это очевидно! Если бы у нее была какая-то любовная история, пусть даже и в Аргентине, она выглядела бы совершенно иначе.

— Возможно, она потому и несчастна, что ее возлюбленный далеко… или женат?

— Хватит! Прекрати кропать скверный роман и заводи машину!

— В любом случае ты увидишь, какое впечатление произведет на Каролин это письмо, когда передашь его ей. Или ты доверишь это мне?

— С чего бы? Его нашел я, а не ты!

Смех Адальбера слился с рокотом мотора. Альдо откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и упрямо сжал губы. Отвечать он не собирался. Бывали моменты, когда дражайший Адаль доводил его до белого каления…


Спустя некоторое время Альдо позвонил по внутреннему телефону в комнату мадемуазель Отье. Трубку сняла План-Крепен: Каролин ушла прогуляться по парку.

— Попробую отыскать ее, мне нужно с ней поговорить, — поспешно сказал он, опасаясь, что любопытная кузина увяжется за ним.

Близость гостиницы к Трианонам и Деревушке королевы была не единственным ее преимуществом. Этим утром стояла чудесная погода. Солнце согревало листву и лужайки, по которым только что прошлись граблями садовники. Для посетителей выставки время еще не пришло, и парк наслаждался покоем… можно сказать, королевским! Гулять в нем было настоящим счастьем. Пение птиц обычно заглушало неприятный хруст гравия под ногами и надоевшие комментарии, чаще всего лишенные даже тени поэзии, которая одна могла бы передать красоту, изящество и величие этого уникального места, неотрывно связанного с историей. Чем изрекать банальности, лучше уж помолчать. Разве тишина — не лучший способ уловить далекие отзвуки времени?

Сначала он пошел по аллее, ведущей к обоим Трианонам, потом свернул направо, к любимому дворцу королевы, рядом с которым и увидел Каролин. Он восхитился тем, как прекрасно гармонирует с бежевыми камнями ее стройная фигурка в шелковом костюме, с развевающимся на ветру лазурным шарфом. Она шла медленным шагом, шелковистые волосы, вопреки нынешней моде, свободно струились по плечам, и Альдо пожалел о величавом размахе прежнего кринолина, хотя короткая юбка позволяла видеть ее восхитительные ножки…

Услышав шаги, она инстинктивно обернулась и впервые одарила Морозини искренней улыбкой.

— Я знала, что вы вернулись. Я видела вашу машину перед гостиницей. Мне стало легче, потому что я была очень встревожена.

— Чем, боже мой?

— Тем, что дом мог сделать с вами. Порой он бывает… ужасен.

Улыбка исчезла, губы дрогнули и скривились. Она хотела закрыть рот ладонью, но Альдо опередил ее: бережно взял за руку и поцеловал тонкие пальцы.

— Как в тот раз, когда вы сидели под зонтиком в саду? Так вот, мы с Видаль-Пеликорном провели очень спокойную ночь.

— Правда? Ничего не случилось?

— Ничего… точнее, ничего, кроме одного, совершенно невинного происшествия. Я расположился в вашей спальне, но гранитный взор дамы Флоринды раздражал меня. Тогда я снял портрет и поставил на пол, лицом к стене. Признаюсь вам с некоторым стыдом, на вашей постели я спал ангельским сном. Вдыхал аромат ваших духов, что, наверное, и оградило меня от дурных снов. Это было чудесно. А кошмар вернулся только утром, когда я увидел, что портрет вновь висит над кроватью.

— О господи!

Глаза ее вновь наполнились тревогой, и Альдо внезапно ощутил желание обнять ее, успокоить, передать ей свою силу. Но он удовлетворился тем, что взял ее под руку и предложил:

— Может быть, пройдемся? Здесь мы слишком на виду, а мне нужно поговорить с вами.

Она позволила вести себя, как потерявшаяся маленькая девочка. Альдо чувствовал, как дрожит ее рука. Девушка крепче прижалась к нему, и это еще больше сблизило их. Не говоря ни слова, они обогнули Малый Трианон слева, прошли вдоль искусственного озера и поднялись на небольшой холм, окруженный деревьями. На его вершине стояла элегантная мраморная ротонда с куполом на двенадцати коринфских колоннах и со статуей в центре. Внутри была скамья из белого камня, на которую они и сели. Лицо девушки осветилось улыбкой.

— Вы привели меня в храм Любви? Почему?

— Я задумался, и это получилось случайно. Увидел скамью и повел вас к ней без всякой задней мысли. Вам это неприятно?

— Вовсе нет! Я даже считаю… что здесь очень хорошо, — сказала она, с наслаждением вдыхая утренний воздух, уже прогретый солнцем.

— Я очень рад. Это поможет мне кое-что предложить вам, Каролин. Вы позволите мне называть вас так?

Девушка кивнула, и он продолжил:

— Каролин, даже если вам это кажется трудным, вам нужно отказаться от своего дома!

— Что за нелепая мысль! Мой дом переживает тяжелый период, и я стыжусь, что поддалась минутной панике.

— Вы пытаетесь найти разумные доводы, но не питайте иллюзий: этот дом опасен…

— Не надо преувеличивать! Вы только что сказали, что спали там ангельским сном!

— Мы с Адальбером пришли на одну ночь, и дом знал об этом. Я глубоко убежден, что вы не должны там жить… и Адальбер думает так же! Вам грозит безумие… или что-нибудь похуже…