ПРОФЕССОР: Значит, сегодня зимние тени выползают из снежных долин, и мы, холодные ночные зверушки, не в силах противиться их зову, покидаем уютные норки. И стоим долго-долго или бредем, покачиваясь на ветру и сомнамбулически щурясь на солнце.

ТУУ-ТИККИ: Почему бы и не постоять, качаясь на ветру, когда не только век, но и год постепенно идет на убыль? Может быть, здесь, снаружи, не так гнетет тревога и ночь не так непроглядна, как если смотреть на нее из окна?

ПРОФЕССОР: Возможно. Но позвольте уточнить, Туу-тикки: какой век идет на убыль? В каком вы живете веке?

ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Сложно ответить определенно, Профессор. Думаю, этого вообще нельзя знать наверняка. Да и стоит ли? Время непостоянно в любом проявлении. Сравните час на рабочем месте в момент аврала, день в поезде у окна и пятнадцать минут, когда вы держите на руках ребенка, напевая ему колыбельную. Три вечности — но сколь несхожи они меж собой!

ПРОФЕССОР: Прекрасно сказано. И все же… Вы не считаете, что век уже пришел к логическому завершению?

ТУУ-ТИККИ: Напротив! Скорее я даже слегка поспешила спеть ему погребальную. Хотя охотно верю, что для кого-то он не только идет до сих пор, но никогда не закончится. Но это не про вас, Профессор?

ПРОФЕССОР: Не про меня. <<смайлик-улыбка>> Впрочем, на такие серьезные вещи, как века, я привык смотреть вне узкого контекста собственной жизни.

ТУУ-ТИККИ: В чем не усомнится никто, так это в вашей беспристрастности, Профессор! Вы считаете, что век следует списывать со счетов и сдавать в архив, как только нули промелькнут на счетчике календаря?

ПРОФЕССОР: Века вообще не следует списывать со счетов — иногда их отголоски живут тысячелетиями. И хотя смена веков — время интересное и сложное, его более верно считать отдельным периодом, где признаки перемешаны до полной неразличимости. Согласитесь, лицо века формируется ближе к середине.

ТУУ-ТИККИ: Пожалуй, соглашусь. <<смайлик-улыбка>> Есть такое восточное проклятие: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».

ПРОФЕССОР:

…Но это всегда непомерная тяжесть.

А легких времен вообще не бывает.

ТУУ-ТИККИ: Что касается «легких», мне кажется, некоторым людям комфортней всего именно в смутные времена — только там они могут полностью реализоваться.

ПРОФЕССОР: Забавно. Ваши слова чем-то напомнили мне яростный спор на одном форуме — о концепции общественной безопасности — слышали о такой? Вещь разумная, но довольно жестокая.

ТУУ-ТИККИ: Профессор, о чем вы говорите? История — вообще жестокая вещь. Разве нет?

ПРОФЕССОР: Ну, не спешите отказывать человечеству в человечности, Тикки.

ТУУ-ТИККИ: Нельзя отказать в том, чего нет и не может быть. Человечность — свойство, присущее индивидууму, но говорить обо всем человечестве сразу! Не кажется ли вам это явной натяжкой? Готова признать, что человек поднялся на определенные высоты в своем развитии. Но поскольку развитие это идет равномерно — в сторону как плюсов, так и минусов — не обесценивается ли достигнутое?

ПРОФЕССОР: Вроде бы верно — и все же, Тикки, мне кажется, вы слабо видите перспективу. Ну а отдельные люди в частных своих проявлениях? Даже лучшие из них не оправдывают, на ваш взгляд, существование вида в целом?

ТУУ-ТИККИ: Скорее напротив — как исключение лишь подтверждает правило. Среди людей есть совершенно потрясающие экземпляры — но скажите, Профессор, неужели, глядя на человечество в целом, вы готовы сожалеть о его грядущей гибели?

ПРОФЕССОР: Да, конечно. При всех мерзостях, присущих природе человека, он слишком неповторимое существо, обладающее огромным творческим потенциалом, способное на невероятную изменчивость. Признаться, я удивлен: мне казалось, что вы, Тикки, способны увидеть все это как никто другой.

ТУУ-ТИККИ: А мне казалось, что вы как никто умеете отделять личные пристрастия и впечатления от трезвой объективности. Что до всеобщей гибели… Вряд ли вам придется ее наблюдать — скорее всего, мы с вами до этого не доживем. Но я рада за ваших друзей, Профессор. Вы умеете прощать.

ПРОФЕССОР: А вы — нет?

ТУУ-ТИККИ: Не знаю. Но есть вещи, которых, безусловно, простить нельзя.

ПРОФЕССОР: Тикки, неужели, по-вашему, я стану с этим спорить! К слову о человечестве. Вы убеждены в неизбежности его гибели?

ТУУ-ТИККИ: Конечно. Гаснут даже звезды. Говорят, что и вселенные погибают. Разве не самонадеянно было бы считать, что наша участь может быть иной?

ПРОФЕССОР: Ну, если бы скромность была доминантной чертой поведения, мы ушли бы недалеко. Сколько великих открытий не состоялось бы!

ТУУ-ТИККИ: Как знать, возможно, оно было бы к лучшему…


Дверь распахнулась.

— Людмила Прокофьевна, делегация прибыла, — доложил Мишенька.

Спешно распрощавшись с Профессором, я выключила компьютер.


К появлению застройщиков подтянулся весь наличный состав агентства. Всем не терпелось узнать, что готовит нам день грядущий в их лице. Все до единого нашли себе дело в общей комнате. Никогда бы не подумала, что дела наши так запущены!

Ради приема клиентов подобного уровня агентство и держит официального юриста. Так что нелюдим Снегов сегодня должен был показаться из норки и выступить со мной дуэтом. Провожаемый заинтересованными взглядами коллег, он прошествовал в мой кабинет, захватив по дороге Ясенева. Не отрывая взгляда от папки с планами строительства, едва ли не сквозь зубы сообщил мне, что собственный инженер-строитель нам сегодня в хозяйстве не помешает.

Интересно, я в принципе не устраиваю чем-то нашего юриста? Например, своей почти абсолютной декоративностью в подобных случаях, поскольку ни юридического, ни строительного образования у меня нет, а скандинавская филология мало помогает в серьезных рабочих ситуациях. Или все-таки сегодня на него оказала воздействие ужасная правда о собственном директоре — нежном, доверчивом ребенке?

Гости, занявшие диванчик для посетителей, неуловимо напоминали повадками всех бедолаг, спешно переодевшихся в чужое. Уж не знаю, что с ними было не так, но тревогой от них несло, бесприютностью. Надо бы повнимательнее вникать во все, что будет говорить Снегов. И дать им чаю. Всем.

Мишенька придержал дверь для входящей с чайным подносом Анны Федоровны. Оделенный чаем Снегов поднял, наконец, голову от разложенных по столу бумаг и начал с места в карьер:

— Ну что ж, господа, мы ознакомились с вашими первичными планами и подготовили некоторые вопросы. Во-первых, насколько я понял, на настоящий момент денег до завершения строительства вам не хватает, так?

— Да как же не хватает, вон же там смета… — начал было гость.

Снегов не дал ему договорить:

— Говоря «не хватает», я имею в виду, что смета составлена для идеальных условий, то есть она подразумевает, что вам при реализации каждого пункта сказочно повезет. Не учтен рост цен, совершенно нереален процент потерь за счет брака и поломок, графы непредвиденных расходов я вообще не вижу. Так?

Гости цветисто и многословно, с кучей поползновений в сторону и ложных выходов подтвердили правоту Рюрика Вениаминовича. Он спокойно кивнул.

— Нормальная ситуация. Лучше было бы, если бы вы с самого начала представляли ее себе правильно. В подавляющем большинстве случаев так и бывает. Другое дело, что если кроме разрешения на строительство фирма не обладает ничем необходимым, затея кончится крахом обязательно. Смету надо переделать с учетом реалий и точно рассчитать, на каком этапе строительство заглохнет, если не заняться уже сейчас продажей будущего жилья. Это ведь ваш первый дом? Плохо. Клиенты предпочитают не связываться с теми, кто не зарекомендовал себя ни одним удачно завершенным проектом.

Ну и сами понимаете, при существенном финансовом дефиците риск агентства выше, стало быть, начальные условия совершенно другие. На тех, что вы предложили, с вами в вашей ситуации серьезная контора взаимодействовать не будет.

Гости дали понять, что не уполномочены давать окончательных ответов, но готовы передать наши условия на рассмотрение совета кампании, и откланялись. Оставшись в кабинете со Снеговым и Ясеневым, я все же не удержалась и спросила:

— Рюрик Вениаминович, вы считаете предложенный проект заведомой аферой?

— Нет, не заведомой, с чего вы взяли? Вот если мы наших сегодняшних гостей больше не увидим, либо если они вернутся с новыми смехотворными условиями — тогда уж не сомневайтесь: с ними иметь дел нельзя.

— Ну а если они от своих планов не откажутся, а поищут более сговорчивых посредников?

— Всех не предостережешь, Людмила Прокофьевна.

Снегов счел свои объяснения исчерпывающими и отбыл к себе, так ни разу на меня и не взглянув. Замечу в скобках, что дальнейшие события подтвердили его правоту. Как обычно.


Левинскис перезвонил, когда вышли все разумные сроки. Поскольку читать он умел, как и думать, я не сомневалась, что еще в день знаменательного противостояния по поводу несостоявшейся сделки он просмотрел мои пометки и сделал правильные выводы. Так что если он рассчитывал помучить меня неизвестностью, то выбрал ложный путь. Услышав, наконец, его более чем прохладное «Я обдумал ваши слова и склонен с ними согласиться», я нисколько не удивилась. Будь он себе врагом, сеть его агентств недвижимости давно прогорела бы. Удивилась я позже, когда он, помедлив, добавил: «Спасибо, Людмила Прокофьевна». Что за церемонии!

— Не за что, Борис Артемьевич. Я знала, что вы все поймете и без меня. Боялась только, как бы не слишком поздно.

Бедный Борис Артемьевич! Отдавая мне в руки одну из своих контор, он едва ли предполагал получить «вольный город» с весьма независимым и жестким предводителем во главе, регулярно выплачивающий дань, формально подчиняющийся — но и только. Иногда мне казалось, что он давно уволил бы меня, если бы я каждый раз не соглашалась на это так легко.