Он должен уйти. Сейчас же. Прежде чем потеряет власть над собой. Прежде чем нарушит свое обещание. Он с силой втянул в себя воздух, точно вдохнул осколки стекла, и напрягся, готовясь подняться. Она сместилась в его руках, уютно устраиваясь у него на груди с доверием, что разрывало ему душу, прижимаясь щекой к его подмышке, ее прерывистое дыхание ласкало его разгоряченную кожу. И было что-то еще… Не понимая, он поднял руку и коснулся ее щеки. Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда он почувствовал слезы.

Господи…

— Верити, с тобой все в порядке? Я не сделал тебе больно? — Его голос сорвался при этой мысли. А если он напугал… или шокировал ее?

— Нет… О нет. Я… Ах, Макс, пожалуйста, держи меня…

Он в отчаянии закрыл глаза. Он не мог уйти. Пока еще нет. Пока она не заснет. Макс стиснул челюсти и терпел.

Верити проснулась в полнейшей тьме и тут же потянулась к нему. И нашла только пустоту. Сон слетел с нее, и она села в кровати. Это все ей приснилось?.. Нет. Ее тело растаяло при одном воспоминании о том экстазе. Но он ушел. Без… Ее щеки в темноте окутала жаркая дымка, пока она искала нужные слова. Он не… не взял ее.

Должно быть, она заснула в его объятиях. А он был слишком внимателен, чтобы разбудить ее. Она улыбнулась в темноте, в ней пела радость, хотя глубоко внутри ныло желание принять его внутрь себя, подарить ему наслаждение. Он пришел к ней, вновь занимался с ней любовью, вновь дал ей страстную близость.

Она улыбнулась в темноте и зарылась глубже в мягкий пух постели. Завтра — нет, уже сегодня утром — она спустится к завтраку.

Через неделю Макс стоял и смотрел на дверь, ведущую в спальню его жены. Прошла неделя с тех пор, как он впервые лег в ее кровать.

Он чувствовал себя так, будто его растягивают на дыбе и предел все ближе и ближе. И виной тому его собственная глупость. Он проводил с ней дни и ночи. Она сопровождала его в поездках, задавая сотни вопросов о его поместье, его арендаторах. Он практически силой кормил ее, если ему казалось, что она мало ест, пока она не пожаловалась ему, что чувствует себя гусем, которого откармливают для стола.

Она была счастлива. Счастлива, черт возьми! А он лгал ей. О нет, не напрямую. Он лгал тем, что молчал. Тем, что делал. Каждую ночь он отправлялся к ней в постель, задувал лампы и тешил ее со всем мастерством и нежностью, но отказывал себе в удовольствии. Даже в удовольствии видел ее отклик на его любовь. Он не смел.

Любой другой женщине он бы попросту пока зал, как отплатить ему наслаждением. Но он не решался сделать это с ней.

Пламя его свечи мерцало и колебалось, отбрасывая свет, хрупкий, как его самообладание. Достаточно было тихого шепота, чтобы уничтожить его. Безумие. Истинное безумие. Его рука потянулась к ручке двери, он задул свечу и поставил ее на стол рядом с дверью.

Верити ждала, опершись на подушки. Должно быть, она что-то делала неправильно. Каждый вечер он приходил к ней и занимался с ней любовью в темноте. Всегда в темноте. Со вздохом она наклонилась и погасила прикроватные лампы. Дрожь охватила ее тело при воспоминании о нежной настойчивости его рук, о жаркой, скользящей ласке его губ и языка, любивших ее, пока тьма не рассыпалась ослепительными искрами. Но он никогда не получал удовольствия, никогда не обладал ее телом.

Однажды он сказал ей, что знал, что сделал ей больно той ночью, когда лишил ее девственности. Что этого никогда не повторится вновь. Может быть, ей необходимо сказать ему прямо, что она хочет его, чтобы он овладел ею полностью.

Сегодня. Сегодня вечером она скажет ему. Скажет ему, что она любит его, что она хочет родить от него ребенка. Сегодня вечером будет по-другому. Она, наконец, станет его женой.

Дверь открылась. Прозвучал тихий голос:

— Верити… Ты спишь?

— Н-нет.

Она услышала его шаги, шелест халата, упавшего на пол, а затем его тяжелое теплое тело опустилось на кровать рядом с ней. Нежные руки привлекли ее к себе, губы властно, по-хозяйски, овладели ее грудями. Руки, которые знали все ее тайны, заставляли ее тело неистово откликаться им, а затем требовали еще большего. Жаркие поцелуи наполняли ее рот вкусом его желания и спускались все ниже по ее трепещущему телу, чтобы насладиться ею в самой сладкой, самой шокирующей близости… Пока наконец она не закричала, выгибаясь навстречу его ласковому рту, безумным пламенем горя от желания, свившегося внутри ее в тугую спираль. Желание взорвалось раскаленным исступлением, и она откинулась на подушки, содрогаясь от силы своего освобождения. Нежно обнимая ее, пока она приходила в себя, Макс сопротивлялся собственному желанию. Он хотел обладать ею полностью. Вложить меч по самую рукоять сейчас, когда она бьется в экстазе… Он должен уйти. Немедленно.

Ее губы прижались к его губам, мягкие руки обвились вокруг его шеи, притягивая его ближе.

— Пожалуйста, Макс. Останься. Не покидай меня. Макс… Я так тебя люблю. И… Я хочу, чтобы ты вошел… внутрь меня. Пожалуйста!

Он просунул одно свое бедро меж ее бедер, и она выгнулась навстречу ему, подняла ногу и охватила ею его тело. Пожар возгорелся сразу, как только ласка ее влажного, мягкого тепла коснулась его. Один раз. Только один раз. Единственный… Он широко раскинул ее бедра и устроился между ними.

Один раз. Только один раз.

— Ребенок, — умоляюще прошептали ее дрожащие губы, когда он навалился на нее. — Пожалуйста, Макс.

Кровь в его жилах забилась, точно молот.

— Нет! — вырвалось у него, и он отдернулся oт дрожащей руки и спустил ноги на пол.

Когда он ушел, в комнате повисла потрясенная тишина. Удар захлопнувшейся двери попал прямо ей в сердце. Лежа одна во тьме, она осмысливала то, что сделала.

Она чувствовала себя, как мелкое морское существо, которое вытащили из защитной раковины и оставили валяться нагой и беззащитной на берегу. В последнюю неделю она вновь осмелилась мечтать. Она разрушила все сама, прося слишком много.

Макс невидяще уставился в деловые отчеты, которые два часа назад вручил ему Ричард. Сейчас в них было не больше смысла, чем два часа назад. Где сегодня утром была Верити? Скрывалась ли она в доме или выскользнула в сад? Она обычно приходила к нему после завтрака. Он не был на завтраке. С утра съел немного хлеба и сыра и ушел прогуляться — чтобы не видеться с ней.

Макс знал, почему она не пришла сегодня утром. Он застонал и отодвинул свой стул от стола. Чувство вины терзало его. Прошлой ночью… Он должен был объяснить ей, почему он… почему она не может родить ему ребенка. И мысль о том, что у нее мог быть ребенок от него, обожгла его душу. Она чуть было не упросила его.

Он беспокойно прошелся по кабинету. Что, черт возьми, ему делать? Все эти годы он был одним из младших сыновей. Невыразимая пропасть существовала между Фредериком, наследником, и его младшими братьями-близнецами. Расстояние между ними росло по мере взросления. А потом Фредди умер, оставив Макса следующим в очереди на графство, а Ричарда — по-прежнему младшим сыном. Они родились с разницей в полчаса. Полчаса, которых оказалось достаточно, чтобы между ними пролегла пропасть.

Он поклялся себе, что эта разница никогда не станет реальностью. Возможно, с этим он был в состоянии справиться. Но оставалось обещание, данное матери… И при этом он должен был жениться на Верити.

Он должен был сказать ей правду — почему никогда не собирался вступать в брак и почему никогда не мог дать ей ребенка.

Проклиная себя, он оттолкнул стул от стола. Лучшее, что он мог сделать, — это спуститься в конюшню, оседлать лошадь и поехать кататься. До изнеможения. Если седло окажется неудобным, он только спасибо скажет. Кроме того, адская боль в сердце была намного хуже.

Глава 11

Голос Ричарда, в котором сквозило тихое торжество, проник сквозь дымку усталости, окутывающую разум Верити. Заморгав, она сосредоточила взгляд на шахматной доске и попыталась заставить себя думать. Согревшись под солнцем, льющимся на ее плечи, она запоздало признала ловушку, которую использовал еще папа. Она должна была предвидеть такой поворот событий.

И точно так же она должна была понять, что Макс не хотел ее. Ах, как много становится ясно, если подумать задним числом!

Теперь она могла видеть, что уклонение Макса от полной близости с ней было для нее предупреждающим знаком, что и ее собственное желание завело ее в ловушку надежды — и, что еще хуже, веры в то, что она его хоть сколько-нибудь интересует. Господи прости, как она могла быть такой дурочкой?

— Вас что-то беспокоит, Верити?

— Нет, — солгала она. И сделала ход. Единственный, который ей остался. Прямо в ловушку.

— Шах и мат.

Ее король расплатился за ее рассеянность. Ричард окинул ее внимательным взглядом и стал вновь расставлять фигуры.

— Вы обычно играете лучше, чем сейчас. Вас обучал отец?

— Да. Мы очень много играли. Как сегодня ваша нога?

— Паршиво. Вероятно, позже пойдет дождь. И не уклоняйтесь от темы. Вы никогда не говорите о своем отце. — Он нахмурился. — Макс сказал, что он застрелился. Мне очень жаль, Верити. Должно быть, для вас это было ужасно.

— Да.

Несмотря на солнце, согревавшее террасу, она невольно вздрогнула.

— Ваш отец никогда не рассказывал вам, как он потерял руку?

— Нет. — Она не смогла сдержать боль в голосе.

Ричард нахмурился:

— Мне жаль, Верити. Если вы не знали…

Вдруг она поняла, что он думает.

— Ричард, нет! Я не виню Макса. Как я могу? — Она вздрогнула. Ей вспомнилось детство и то, что она видела, когда они с матерью приезжали в армию. — Все… все ведь могло быть наоборот. Вы бы обвинили моего отца?

Он покачал головой с печальной улыбкой:

— Нет. Но у вас ситуация другая. Он не только потерял руку, он из-за этого покончил с собой.