— Я? — изумленно воскликнул Гарри.

— А кто же еще? Одна только возможность увидеть Квинз Ху таким, каким он был когда-то, во всем его великолепии, способна хоть как-то смягчить боль утраты. Кроме того, ты всегда говорил, мол, тебе с сестрой рано или поздно придется перебраться в Дауэр-Хаус, потому что крыша в любой момент готова рухнуть вам на голову.

В общем, все сказанное Чарли являлось правдой, но Гарри трудно было представить — хотя, конечно, он слышал о маркизе и видел его, — каким человеком окажется Иглзклиф.

На следующий день маркиз, сопровождаемый Торрингтоном, подъехал к дому в фаэтоне, запряженном четверкой лошадей.

Увидев экипаж, Гарри испытал нечеловеческую зависть.

Это был самый прекрасный фаэтон, о котором оставалось лишь мечтать, а человек, вышедший из него, являл собою верх элегантности.

Однако он с таким презрением взглянул на Квинз Ху, что Гарри его возненавидел.

— Это и есть тот самый дом? — спросил маркиз таким тоном, словно ему показали свинарник.

Такое ощущение было у Гарри, о чем он рассказал впоследствии своему другу.

— Мне казалось, он вам должен очень понравиться, милорд. — с живостью ответил Чарли. — Это лучший во всем графстве образец архитектуры времен Тюдоров, и, как нетрудно догадаться, он назван Квинз Ху потому, что в нем останавливалась королева Елизавета.

— Как и в сотне других мест, — с сарказмом заметил маркиз.

— Если ее величество так решила, я не могу упрекать ее в этом, — парировал Чарли. — И я вовсе не скрывал, что здесь многое нуждается в ремонте, и предупредил вас об этом, но вы сможете убедиться — восстановление сулит огромные перспективы.

Маркиз, не удостоив его ответа, поднялся по дубовой лестнице в холл с огромным резным камином.

Чарли отметил про себя, что в нем могло поместиться дерево целиком.

Затем Иглзклиф перешел в гостиную, выходившую окнами на старинный розарий, и задержался у портрета прекрасной леди Колнбрук, которая, по слухам, очаровала Карла Второго.

— Это фамильные портреты? — поинтересовался он.

— Да, — поспешно сказал Чарли. — Разумеется, они не входят в список вещей, подлежащих продаже, но я уверен, если милорд пожелает, лорд Колнбрук обсудит с вами вопрос о возможности их приобретения.

В это время Гарри, представленный маркизу как мистер Дальтон, стоял позади них и напряженно вслушивался в каждое слово.

Маркиз пренебрежительно смотрел на все, что ему демонстрировали, включая старинную библиотеку, с полками до потолка, на которых теснились книги в кожаных переплетах, истрепанных и выцветших от времени. Было очевидно, что книги его не интересуют.

Маркиз Иглзклиф осмотрел таким образом все помещения на первом этаже, включая молельню, и комнаты для слуг на втором этаже, где занавески на окнах и пологи над кроватями уже превратились в лохмотья, и едко заявил:

— Несомненно, вы запрашиваете чрезмерную сумму.

— Б нее не входит мебель, — немедленно уточнил Чарли. — Но смею вас заверить, милорд, что вы, будучи знатоком архитектуры, оцените идеальные пропорции комнат и, разумеется, всего дома. Он уникален.

Маркиз не ответил, и Гарри, слышавший весь этот разговор, нисколько не сомневался, что Иглзклиф либо отменит сделку, либо потребует снизить цену.

Однако непредсказуемый маркиз не сделал ни того, ни другого.

Он просто прошел обратно в холл и сказал Гарри, что берет его на службу на основании рекомендации Торрингтона с условием, что если он не сможет соответствовать своим обязанностям, то будет немедленно уволен.

— Давайте сразу внесем ясность в наши отношения, Дальтон, — довольно резко произнес маркиз. — Мне нужен безупречный работник, и он у меня будет.

— Я сделаю все, что в моих силах, милорд, — едва превозмогая обиду, ответил Гарри.

Было невыносимо играть предложенную ему второстепенную роль в собственном доме, переходившем в чужие руки, да еще к тому же покупатель все увиденное воспринимал как будто с неудовольствием.

Мо вот маркиз неожиданно сказал:

— Насколько я знаю, вы служили вместе с майором Торрингтоном в одной бригаде во время битвы при Ватерлоо.

— Да, милорд, — кивнул Гарри.

— Это была великая битва, — задумчиво изрек маркиз, — и я хочу, чтобы, работая на меня, вы проявили тот же ум, ту же смекалку и ту же расторопность. Вы понимаете?

— Понимаю, — тихо ответил Гарри.

— Очень хорошо. Я беру вас на службу, — объявил маркиз, — и первое, что вам предстоит сделать, это немедленно начать восстановление дома. Завтра к вам приедет из Лондона мой секретарь и передаст в ваше распоряжение необходимую сумму денег. Каждый месяц я жду от вас отчета о проделанной работе. Ремонт должен быть завершен как можно скорее.

Направляясь к двери, он бросил на ходу:

— Вы вернетесь со мной, Торрингтон, или собираетесь остаться здесь?

— Я бы остался, если вы не возражаете, — молвил Чарли. — Я надеюсь дождаться лорда Колнбрука. Как я уже говорил, он весьма сожалеет, что не смог присутствовать здесь. Я хочу во всех подробностях передать ему ваше решение и уверен, он будет очень благодарен вам.

Не сказав больше ни слова, маркиз сел в фаэтон, взял поводья и уехал с царственным видом.

Друзья молча провожали взглядом фаэтон, пока он не скрылся из виду.

Тогда Чарли радостно присвистнул.

— Мы сделали это, Гарри! — воскликнул он. — Он его купил; Я даже не мечтал, что он действительно заплатит столько, сколько я запросил.

— А он не переменит своего решения? — засомневался Гарри.

— Он так дорожит своей репутацией, что, однажды дав слово, от него не отступится, — успокоил его Чарли. — Мет, деньги у тебя в кармане, равно как и должность управляющего имением, хотя это будет поистине адская работа.

Конечно, Чарли оказался прав.

Одна Антея знала, по сколько часов в сутки Гарри работал — не без ее помощи — в последующие недели.

Прежде всего им нужно было перебраться в Дауэр-Хаус, который пребывал почти в таком же плачевном состоянии, как и Квинз Ху, и перенести туда как можно больше своих вещей.

Все имущество в него просто не поместилось бы, поскольку в Дауэр-Хаусе находилось всего пять спален, не считая комнат для прислуги, три гостиные и один обеденный зал.

Это был очень милый домик, где уже много поколений леди Колнбрук, достигшие преклонного возраста, счастливо доживали свой век.

Однако, несмотря на это, и Антея, и Гарри знали — он никогда не заменит им Квинз Ху.

Пусть он обшарпанный, пыльный, обветшалый, но Квинз Ху был домом, близким сердцу, незаменимым.

Они любили огромную лестницу — по ее полированным перилам съезжали, когда были детьми.

Любили длинные коридоры с бесчисленным множеством комнат.

Любили историю, которой дышал каждый уголок этого старинного дома с его потайными лестницами, призраками и подземными темницами, откуда, по утверждению Антеи, долгими зимними ночами доносились вопли заключенных.

Отца умиляла игра ее воображения. Он говорил, что это никакие не темницы, а подвалы, где, без сомнения, когда-то скрывались протестанты от тирании Марии Тюдор, а позднее — католики во времена правления Елизаветы, сжигавшей еретиков на кострах.

Если даже в этих подвалах никто не прятался, рассказывал лорд Колнбрук, они вполне могли служить складами для контрабандистов, которые поднимались по Темзе и торговали со многими землевладельцами в предместьях Пондома, готовыми выкладывать солидные деньги за французские вина и особенно за бренди.

Но Антея по-прежнему считала эти мрачные, душные, холодные подземелья темницами и ни за что бы не пошла туда по доброй воле.

Зато по всем остальным помещениям дома она носилась с братом наперегонки.

Они прятались, неожиданно выскакивали из потайных дверей в стенах и пугали слуг, играя в привидения.

Теперь, с горечью размышляла Антея, по коридорам, которые помнят шаги ее матери, будут ходить чужие люди, а в комнате, служившей спальней не одному поколению лордов Колнбруков, станет почивать новый владелец.

Чем больше она думала о маркизе, тем больше ненавидела его, хотя и пыталась убедить себя, что поступает не по-христиански, что следует быть благодарной ему за спасение от нищеты и отчаяния.

И все же она не сомневалась, что Иглзкпиф — черствый, жестокий человек, чуждый сострадания к обездоленным людям.

Гарри не открыл сестре истинную причину, сподвигнувшую маркиза купить их дом, но Антея заподозрила, что происходит нечто неладное.

По окончании ремонта, во время которого она буквально восхищалась рабочими, потрудившимися на славу под руководством Гарри, она узнала, что маркиз собирается устроить прием по случаю прибытия в свое новое владение.

Никем не замеченная, она случайно услышала, как Чарли сказал ее брату:

— Надолго они не задержатся. Лотти должна вернуться в театр вечером в понедельник. Но, насколько я знаю, у нее есть небольшая роль в субботу вечером, так что к обеду они все будут вовремя.

Хотя Антея почти ничего не знала о столичной жизни, она запомнила, как Гарри однажды называл Потти Верной превосходной балериной.

Он и Чарли восхищались ею, очевидно, ее высоко ценили все завсегдатаи клубов в Сент-Джеймс.

— Иглзклиф подарил ей бриллиантовое колье, и теперь она сверкает, как рождественская елка, — заметил Чарли в другой раз.

Антее казалось странным, что маркиз тратит столько денег на простую актрису, но она предположила, что так он выражает свое восхищение ее талантом.

Она убеждала себя, что подарки маркиза значат не больше, чем букеты цветов, которые приносят актрисам менее богатые поклонники.

Ей пришли на память рассказы отца о балеринах и оперных певицах, которые после представления всегда получают огромные букеты.

Актрисам было бы очень обидно, если б обожатели вдруг забыли о них.

Судя по поведению Гарри и по тону, каким он говорил с другом о предстоящем празднике, он явно нервничал.