Но иногда со своим неподражаемым остроумием он давал ей краткие зарисовки их жизни и интересов.

Темпера была умна и отличалась хорошей памятью. Она помнила все, что рассказывал ей отец об этих известных людях, так же как и истории из жизни великих художников прошлого.

Мачеху интересовала исключительно светская жизнь сегодняшнего дня.

Она знала, кого сейчас домогается король, кто принес свое сердце к ногам прекрасной герцогини Ратлендской, кто влюблен в розово-бело-золотистые прелести леди Керзон.

Этот завораживающий мир роскоши и блеска был так же нереален для Темперы, как зимний пейзаж внутри стеклянного шарика.

Но именно она, с ее практическим умом и здравым смыслом, ставила и режиссировала спектакли с ее красавицей-мачехой в главной роли.

Именно она следила за тем, чтобы Элейн Ротли оказывалась всегда в нужное время в нужном месте, чтобы получать столь важные для нее приглашения. Леди Ротли можно было видеть везде — на скачках в Эскоте, на Хенлейской регате, в клубе Рэнели, на актовом дне в Итоне, — всегда неотразимо привлекательную, с улыбкой на пухлых губах и сверкающими голубыми глазами, не оставлявшими равнодушными большинство мужчин.

Гораздо строже, чем любая амбициозная мамаша, Темпера сортировала поклонников, преследующих это прекрасное видение, но с целями весьма отличными от тех, которые имели в виду она сама и леди Ротли.

— Я встретила вчера обворожительного человека, — сказала леди Ротли два дня назад, когда Темпера подала ей завтрак в постель. — Он просто не отставал от меня. Когда он поцеловал мне руку на прощание, мое сердце затрепетало — правда, правда, Темпера!

— А как его имя? — осведомилась Темпера.

— Лорд Лемсфорд. Ты о нем слышала?

— Не уверена, — отвечала Темпера. — Я поищу его в «Дебретте».

Она поставила поднос у кровати, и леди Ротли приподнялась, чтобы налить себе кофе, и с любопытством приподняла крышку с блюда.

— Как, Темпера, всего одно яйцо? — воскликнула она с упреком.

— Ты же знаешь, матушка, я уже была вынуждена распустить талию на твоих платьях, по меньшей мере, на дюйм.

— Но мне хочется есть, — жалобно возразила леди Ротли, — я постоянно голодна.

— Ты слишком сытно ешь в гостях, — твердо отрезала Темпера. — Дома ты должна придерживаться диеты… и притом так будет экономнее.

Леди Ротли промолчала.

Она с жадностью поглощала яйцо, рассчитывая густо намазать маслом пару тостов, что ей принесла Темпера, и добавить к ним еще и несколько ложек джема.

Она любила поесть и в то же время хотела сохранить талию — одно из наиболее привлекательных свойств ее внешности.

Но это было трудно, слишком трудно, когда все было так вкусно, ведь на ужинах, куда ее приглашали, меню всегда было превосходно.

Ни одна хозяйка дома не могла позволить себе в этом отношении уступить другой.

Через несколько минут Темпера вернулась из отцовского кабинета, где хранились справочники.

Большинство из них были по искусству, но среди них был и «Дебретт», так как, когда Темпера адресовала письма к представителям высшей аристократии, искавшим совета у ее отца, было важно не ошибиться в употреблении их титулов и званий.

— Ну и что? — нетерпеливо обратилась к ней леди Ротли, как только она вернулась.

— Ему тридцать девять лет, — сообщила Темпера, — у него дом в Лондоне и еще один в Сомерсете, он состоит членом во всех модных клубах и… — Темпера выдержала паузу для пущего эффекта. — И у него жена и пятеро детей!

Леди Ротли не могла скрыть возмущения.

— Всякий женатый мужчина должен иметь либо клеймо на лбу, либо цепь на руке, — сказала она.

Темпера рассмеялась.

— Ничего, матушка. Быть может, он уговорит жену пригласить тебя на небольшой прием, где ты сможешь познакомиться с подходящими холостяками.

— Но он был так мил, — надула губки леди Ротли. — Но все же я должна была бы догадаться, что тут что-то не так.

— Как с тем, с которым ты познакомилась на прошлой неделе и который оказался банкротом, — сказала Темпера. — У меня сразу же возникли подозрения, как только я увидела, что он состоит членом только одного клуба и при этом не очень важного.

В омнибусе по дороге в Национальную галерею Темпера старалась не думать о том, что последнюю память об отце кладут жертвой на алтарь моды.

Она хранила рисунок Дюрера не только потому, что он ей нравился, но и потому, что нужно же было что-то приберечь, как она говорила, «на черный день».

Она имела в виду, что она сама или мачеха могут заболеть, или надо будет чинить крышу, или, хуже чего и вообразить нельзя, от них уйдет Агнес.

Темпера прекрасно знала, что другую прислугу им так дешево не найти.

К тому же Агнес была при ее матери до самой ее смерти, и Темпера любила старуху и не могла представить себе домик на Керзон-стрит без нее.

Но Агнес было уже семьдесят семь, и близился день, когда она уже не сможет убирать комнаты и готовить их нехитрую еду.

Темпера готовила сама, когда требовалось что-нибудь более изысканное, но ей так много приходилось делать для мачехи, что ни на что другое у нее не оставалось времени.

Хотя большую часть туалетов леди Ротли, сняв траур, заказывала у модисток, Темпера сама искусно отделывала ее великолепные шляпы, что обходилось куда дешевле.

Она же и гладила, чистила и штопала платья, и, умело используя то новую ленту, то цветы, то оборки, придавала старым вещам вид новых.

Когда она вернулась домой, шел уже седьмой час, и все магазины были закрыты. Поэтому она не удивилась, увидев мачеху лежащей в гостиной на софе.

Глаза ее были закрыты, и она походила на отдыхающую Венеру. Но как только открылась дверь, она подняла голову и быстро спросила:

— Сколько ты получила?

— Семьдесят пять фунтов, — ответила Темпера.

— Семьдесят пять фунтов! Это чудесно! — в восторге воскликнула леди Ротли, садясь.

— Но нельзя тратить все это, матушка… никак нельзя, — рискнула Темпера охладить ее восторг. Заметив выражение лица мачехи, она добавила: — Я думала, что двадцать пять фунтов мы отложим на непредвиденные расходы, а все остальное пойдет тебе.

— Ну что же, пятьдесят фунтов лучше, чем ничего, — ворчливо заметила леди Ротли.

— Я могу так переделать твои прошлогодние шляпы, что их никто не узнает, — продолжала Темпера, — и если мы пришьем новые кружева к платью, в котором ты была в Эскоте, оно будет выглядеть как новое, и цвет тебе очень к лицу.

Тут Темпера заметила, что мачеха ее не слушает. Это было так на нее не похоже, когда речь шла о туалетах, что она с тревогой спросила:

— В чем дело, матушка? Что-то еще, о чем ты мне не сказала?

Леди Ротли слегка смутилась.

— Герцог предполагает, что со мной будет личная горничная, камеристка.

Темпера остолбенела. Затем она опустилась на стул.

— Он так и сказал?

— Ну да. Он сказал: «Полковник Анструзер встретит вас и вашу камеристку на вокзале Виктория в пятницу в десять часов».

— Полковник Анструзер — это его управляющий?

— Да, он очень милый. Я встречала его несколько раз в Шевингем-Хаус. Он настоящий джентльмен, разумеется, герцог полагается на него во всем.

Они заведомо уклонились от темы и обе это понимали. После многозначительной паузы Темпера сказала:

— Тебе абсолютно необходима горничная?

— Ну как я могу обойтись без камеристки? Ты же знаешь, что я сама ничего не умею, а у других гостей горничные обязательно будут.

— Это будет сложно. Помимо расходов, придется ее обучить, а времени очень мало.

— Я уверена, что в агентстве по найму на Маунт-стрит можно найти подходящую, — уверенно заявила леди Ротли.

— А может, ты скажешь, что твоя горничная больна или слишком старая, как бедняжка Агнес? — предложила Темпера. — Тогда полковник Анструзер найдет тебе горничную-француженку или приставит к тебе кого-нибудь из своей прислуги.

— Только не француженку! — воскликнула леди Ротли. — Ты же знаешь, что у меня плохой французский. Да я же не сумею с ней объясниться! И потом мне неловко приехать с горой багажа, за которым некому будет присмотреть.

— Ладно, — сказала Темпера. — Но это значит, что у тебя будет одним платьем меньше.

Леди Ротли насупилась.

— Мне никак не обойтись без того, что я уже заказала. Я уверена, там будет Дотти Барнард, а я говорила тебе, как она элегантна и меняет платья каждый вечер, а от блеска ее бриллиантов тускнеют люстры.

— Но сэр Уильям — один из богатейших людей Англии, — заметила Темпера холодно.

— Поэтому он и на дружеской ноге с королем и всеми этими Ротшильдами. Ах, Темпера, если бы только у нас были деньги!

— Если ты выйдешь за герцога, у тебя будет все, что тебе нужно, и даже больше, — сказала Темпера.

— Я отказываюсь — категорически отказываюсь — ехать в южную Францию как какая-то нищенка, хотя, видит бог, Темпера, мне не нужна спесивая, напыщенная особа, которая станет жаловаться, что ей приходится чинить мою одежду, потому что она вот-вот развалится на куски. — Леди Ротли в раздражении откинулась на диванные подушки. — Вся беда в том, Темпера, что мне необходимо много новых вещей. Ведь только благодаря тебе мои старые еще как-то держатся.

— Я знаю. Нужно подыскать камеристку с понятием и умеющую шить.

— Она наверняка будет ворчать и жаловаться, — простонала леди Ротли. — Как эта мерзкая женщина, что была у меня до смерти твоего отца. «Право же, миледи, ваше белье все уже просто в сеточку!» — говорила она то и дело. До чего же я ее ненавидела!

Темпера засмеялась.

— Она у тебя долго не задержалась. И только когда она ушла, мы обнаружили, что все вещи, которые она отказывалась чинить, были засунуты в глубину ящика комода.