— Я поступил неправильно, открыв шкатулку, и приношу свои извинения. Откровенно говоря, я почти не читал дневник, но просмотрел альбом с рисунками и подумал...

Она подняла руку:

— Ни слова больше!

Если он скажет что-нибудь еще, она его ударит. Как он смеет говорить «я подумал»? Он, у которого нет истории, нет прошлого, откуда ему знать, как мучительны могут быть некоторые воспоминания?

Она засунула шкатулку на место.

— Взяв у вас деньги, я знала, что это осложнит ситуацию. Вы, наверное, думаете, что это дает вам право...

— Это не имеет никакого отношения к деньгам. Мне такое и в голову не могло прийти. Это было бы отвратительно.

— А рыться в моих вещах за моей спиной разве не отвратительно?

Он некоторое время молчал, потом сказал:

— Вы правы, это тоже отвратительно. И я очень сожалею.

По его лицу было видно, что он сожалеет, и она немного смягчилась. Но не совсем. Ведь он читал ее дневник... она чувствовала себя так, словно ее раздели догола.

Он сидел на краешке кровати, наблюдая, как она накрывает на стол. Примерно через десять минут она случайно взглянула в его сторону.

— Вы меня простили? — сразу же спросил он.

Мэдди презрительно фыркнула. Но ее уже ждала улыбка, способная прогнать остатки ее гнева, слишком обворожительная, чтобы можно было перед ней устоять. Он, стервец этакий, отлично знал это.

— Если эти сапоги порвали мои простыни, я выставлю вас отсюда в дом викария в два счета, несмотря на уплаченные десять фунтов.

— Один сапог, — поправил он ее. — Второй сапог, если помните, вы умудрились прикончить насмерть. А простыни не разорваны, так что нет необходимости посылать за преподобным пустозвоном.

В его глазах плясали озорные искорки: этот бессовестный тип знал, что она блефует.

— Вы должны быть благодарны, что я испортила ваш сапог, а могла бы оставить вас замерзать в грязи.

— Но вы этого не сделали и я вам очень благодарен.

Следовало бы издать закон, запрещающий говорить таким голосом, как у него. Его сюртук лежал на кровати рядом с ним. Она взяла его и повесила на крючок. Так он непременно потеряет форму, но какое ей до этого дело?

— Значит, вы не совсем безнадежны, — сказала она. — А вот и дети идут. Если вам потребуется помощь, чтобы снять сапог, попросите Джона или Генри. А я занята.

Глава 10

— Нельзя ли попросить горячей воды? — сказал Нэш перед ужином. — Я хотел бы побриться.

Она весь день была с ним безупречно вежливой. От такой холодной вежливости можно было простудиться.

Ему совсем не нравилось, что Мэдди держит его на почтительном расстоянии. Он несколько раз пытался прорваться сквозь этот барьер вежливости, которым она отгородилась. Но безуспешно.

— Да, конечно, — вежливо ответила она.

Захватив его бритвенные принадлежности, она принесла горячую воду и полотенца.

— Спасибо. — Он с улыбкой протянул ей кисточку. — Не окажете ли мне такую честь?

Это был жест, демонстрирующий полное доверие, хотя, когда она в таком настроении, подумал он, доверять ей подносить бритву к его горлу рискованно.

— Ваши руки больше не дрожат; вам не нужна моя помощь, — сказала она и позвала Джона, чтобы он подержал зеркало для мистера Райдера.

Вместе с Джоном пришел также Генри, и то, что, как надеялся Нэш, должно было стать актом примирения, превратилось в урок бритья для двух мальчиков, а Мэдди тем временем занялась подготовкой к ужину.

Он предполагал поужинать с ними вместе за столом, но как только были убраны бритвенные принадлежности, пришли девочки с его ужином на подносе.

Он хотел было сказать, что мог бы встать с кровати, но поймал взгляд Мэдди.

— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Райдер? — спросила она таким вежливым тоном, что он предпочел остаться в постели.

Еще порция такой вежливости чревата несварением желудка.

После ужина, когда со стола было убрано и посуда помыта, она сказала детям:

— Мистеру Райдеру скучно лежать в постели и ничего не делать. Почему бы вам не научить его играть в ваши любимые карточные игры?

Он вздохнул. Его продолжали наказывать.

Не прошло и нескольких минут, как все пятеро детей сидели на кровати, а он играл в игру под названием «Рыба», в которой нужно было подбирать парные карты.

— Не хотите ли к нам присоединиться? — спросил он Мэдди.

— Спасибо, мистер Райдер, но у меня много дел.

Теперь она называла его мистером Райдером через каждые несколько слов, обращаясь с ним с вежливым безразличием, как будто он и в самом деле просто квартирант.

— Мистер Райдер, у вас есть королева? — спросила Джейн, причем голос ее звучал так, как будто она уже задавала ему этот вопрос, а он не обратил внимания.

Нэш покорно отдал свою королеву. Джейн взяла ее с самодовольной улыбкой, и Нэш решил повнимательнее относиться к игре. В этом коттедже его самолюбию уже было нанесено немало ударов. Нельзя допустить, чтобы его обыгрывали даже маленькие дети. Нет, он не сдастся без боя.

Пока они играли в карты, Мэдди принесла полное ведро соломы и срезанные ветки какого-то вьющегося кустарника и уселась на низкий табурет с устрашающего вида ножом в руках. Он уловил запах мокрой соломы и пчелиного воска.

Что это, черт возьми, она делает?

— Ваш ход, мистер Райдер!

Слова прозвучали с подчеркнутым терпением.

Ему еще никогда не приходилось бывать в такой шумной и радостной неофициальной обстановке. Дети перестали быть с ним осторожно-вежливыми и вскоре уже издавали победоносные кличи, если удавалось «отправить его порыбачить», или весело шумели, когда удавалось отобрать у него карту.

Они, словно щеночки, кувыркались на нем и на всей кровати.

Люси, которая была слишком мала, чтобы играть, чувствуя себя собственницей, выбрала для себя место на коленях у Нэша. Она с напряженным вниманием следила за каждым ходом, радовалась, если он выигрывал карту, и огорчалась, если не удавалось составить пару. Причем с выигранными картами она не хотела расставаться даже после того, как игра была закончена.

Время от времени он бросал взгляд на Мэдди. Она сделала нечто вроде диска из соломы, и теперь закручивала его края, постукивая деревянным молотком, чтобы придать нужную форму. Потом она укладывала следующий завиток из соломы, скрепляя каждый завиток нарезанными ветками кустарника и крепко сшивая между собой с помощью шила и шпагата.

Наверное, это была трудная работа. Мэдди время от времени морщилась, когда прутья кололи руки.

— Этот нож — опасная штука, — сказал он, заметив, что она укололась в третий раз.

— Дело не в ноже, — сказала она, — а в ежевичных ветках. Я их собрала прошлым летом и, должно быть, не заметила несколько шипов. Это пустяки, ничего серьезного.

— Не могу понять, что вы делаете.

— Я делаю ловушку.

— Что-о?

Дети уставились на него, удивленные его невежеством.

— Ловушку, — как можно отчетливее произнесла Джейн, подумав, что он не расслышал. Заметив, что он так и не понял, она добавила: — Чтобы ловить пчел.

— Пчел? — воскликнул Нэш. — Вы ловите настоящих, живых пчел?

— Ну конечно, — сказала Мэдди, рассмеявшись над его удивлением. — Как еще смогли бы мы получать мед?

Это была ее первая нормальная реакция на его слова после инцидента с дневником, и Нэш решил не упускать удобного случая. К тому же он никогда еще не встречал леди, которая занималась бы бортничеством.

— И они вас не жалят?

— Довольно редко. А когда вынимаю соты, конечно, применяю дым.

— Дым?

— Он их успокаивает.

— Вы пользуетесь дымом, чтобы поймать их в эту штуку? Каким образом?

Объяснять ему принялся Джон:

— Каждую весну мы ходим в лес искать пчелиные рои, а когда находим, говорим об этом Мэдди. Она приносит ловушку и сбивает в нее пчел...

— Но мы не применяем дым в лесу, — сказала Джейн.

— Потом мы приносим ловушку, полную пчел, домой, — сказал Генри, явно стараясь сократить объяснение до минимума. Ему не терпелось продолжить карточную игру.

— А потом пчелы целое лето делают для нас мед, — закончила Джейн. — И воск.

Нэш был потрясен.

— Вы ловите диких пчел? Голыми руками?

Все они весело рассмеялись.

— Новый рой обычно бывает неагрессивен, — объяснила Мэдди. — К тому же я обязательно надеваю вуаль и перчатки.

Он посмотрел на маленькие умелые руки, изготовившие улей из мокрой соломы, ежевичных прутьев и шпагата. Мэдди Вудфорд специализировалась на изготовлении полезных вещей из ничего. Она необыкновенная.

Скоро Люси устала. Она прижалась к его груди, зевнула во весь рот и, поерзав, устроилась на его руках и заснула. Остальные дети притихли, когда он их об этом попросил, но ненадолго. Люси умела спать, не обращая внимания на шум.

У него никогда прежде не засыпал на коленях ребенок. Ощущение было необычное: тебе полностью доверяли.

Он взглянул на Мэдди, чтобы узнать, заметила ли она это, но она склонила голову над ульем, закрепляя последний виток. Она встала, устало потянулась, потом навела порядок: смела в совок остатки соломы и ежевичных прутьев и бросила все это в огонь.

— Когда закончите игру, ложитесь спать, — сказала она детям, собрала детские ночные рубахи и развесила перед огнем, чтобы согрелись.

— Я возьму Люси.

Мэдди забрала у него девочку. Когда она наклонилась к нему, на него пахнуло ароматом ее волос.

Дети умылись, переоделись, причем старшие помогали младшим, а Мэдди раздела сонную Люси. Все это было так уютно, по-домашнему. Такого он еще никогда не испытывал.