У двери на балкон она останавливается и легонько прикасается к Беллиному плечу.

— Я рада, что все-таки рассказала тебе.

— И я.

— Но лучше… Лучше, если мы не будем об этом больше говорить. Я не… Я правда не могу… — Она склоняет голову набок и смотрит на дочь широко распахнутыми, словно у ребенка, глазами. — Ты меня понимаешь?

— Конечно. — Белла накрывает руку Алессандры своей ладонью и улыбается ей.

— Ну, хорошо. Боже, как здесь красиво! Какое освещение! Magnifico! Джеральд, дорогой, ты, наверно, уже весь позеленел от зависти.


Белла замечает, как Алессандра кругами ходит по комнате. Она словно что-то ищет. Вот черт, лампа. Ее подарок — на новоселье. В любую секунду она, обводя комнату рукой и словно подразумевая, что у Беллы неважно со вкусом, может спросить: «А что, лампа не подошла?» Белла начинает судорожно придумывать ответ. Она упала со стола и разбилась. Она в ремонте, шнур немного болтался. Белла забрала ее на время в студию, чтобы написать с нее натюрморт. Лампа так понравилась Вив, что та позаимствовала ее, всего на неделю, чтобы Ник оценил и разрешил купить такую же.

— Какие элегантные светильники, — показывает Алессандра на настенную подсветку.

— Если ты ищешь, где твоя лампа, так и скажи. Я отвечу — она сюда совсем не подошла.

Она вглядывается в лицо матери, ожидая увидеть обиду или, наоборот, ярость.

— Ну, ничего. — Джеральд улыбается, радостно подняв брови. — Я же дал тебе тогда квитанцию, чтобы ты могла ее обменять.

Белла опускает скрещенные было руки.

— Просто она была не в моем вкусе. Извините.

— Ну и на что ты ее обменяла? — Алессандра озирается, как будто надеется догадаться.

Лицо Беллы проясняется.

— Вот. Идите посмотрите. — И она ведет их наверх.


В ее спальне все трое становятся полукругом, как будто оценивая конкурсную работу.

— Знаете, у меня никогда такого не было.

Неожиданно для себя самой Белла чувствует смущение. Как девочка-подросток, когда показывает любимую куклу и стесняется, что ведет себя, как маленькая.

— Это я должна была тебе подарить такое, — произносит Алессандра. — И как я не додумалась? Такая вещь должна быть у каждого.

Джеральд выходит вперед и останавливается перед большим зеркалом, где видит себя в полный рост. Поправляя лацканы, он говорит:

— В таком зеркале я кажусь себе настоящим джентльменом.

Белла и Алессандра стоят чуть позади, по обе стороны от отца. Мать робко, словно девушка, которую впервые пригласили на свидание, улыбается дочери, и та улыбается в ответ. Джеральд, заслоняя им весь вид, поворачивается и обнимает их.

Когда все они спустились вниз, Алессандра заметила на каминной полке старые снимки — она вместе с Беллой.

— О, хорошо, что не забыла. — Она открывает сумочку и шарит в ней длинными изящными пальцами. — Какие красивые фотографии, и ты на них так хорошо получилась. Джеральд, дорогой, надо бы нам их вставить в рамочки. Но ты ни за что не догадаешься, что я нашла в ящике туалетного столика, когда убиралась. Подожди минутку. Вот, смотри.

Она вручает Белле маленькую коробочку из мягкого синего бархата и кивает:

— Открывай.

— Это что, фамильные драгоценности? — спрашивает Белла.

Внутри, на нежно-розовой подстилке, словно это драгоценный камень или дорогое кольцо, лежит раковина.

Белла берет ее в руки и нежно проводит пальцем по краешку, там, где раковина начинает загибаться; он розоватый и очень гладкий. Она вертит и вертит раковину в руках, потом говорит:

— Красивая. Откуда она?

— А ты не помнишь? — Алессандра улыбается и хмурится одновременно. — Ты нашла ее на море, когда была маленькая, и подарила мне. В тот самый день, когда был сделан этот снимок. Я думала, ты помнишь.

Она кивает, глядя на фотографию:

— Да, в тот самый день. Мне как раз сказали, что я снова беременна. — Она опять кивает.

И ты все время держала это в себе?


Иногда ей снятся эти дни. Как ее обнимают теплые руки, как от мамы пахнет жасмином, пудрой и морем. Как они трутся носами. Оказывается, эти сны на самом деле были ее воспоминаниями.

* * *

Небо чистое-чистое и такое голубое, как бывает только в лучшее лето детства. Оно такое яркое, что на него почти больно смотреть. И все же она закидывает голову и впитывает, втягивает в себя все небо целиком, чтобы этот цвет навсегда остался с ней. Она закрывает глаза и, как маленький краб, переваливается по пляжу, проверяя. Да, он здесь, этот яркий голубой цвет, притаился у нее под веками.


— Хочешь, я покажу тебе, как строить замок из песка?

Мама опускается рядом с ней на колени. Она с верхом набирает песок в новенькое желтое ведерко и показывает Белле, как нужно его прихлопывать красной железной лопаткой.

— Ну вот. — Она одним ловким движением опрокидывает ведерко и ликующе произносит: — Та-даам!


Возвращается папа. Он принес три порции мороженого и держит их так бережно, как будто они — лучшие хрустальные мамины бокалы. По одной его руке стекает клубничное варенье, по другой — шоколад. Он стряхивает капли и облизывает пальцы. Мама отламывает у своего мороженого кончик и показывает Белле, как сделать из него маленький рожок. Она выдавливает из него по чуть-чуть мороженого и клубничного варенья, а потом обсасывает кончик. Белла смотрит с восхищением и повторяет за ней, только у нее мороженое капает на щеки, размазывается вокруг рта и в конце концов она вся перепачкана.

— Ты похожа на клоуна, — смеется папа, а мама достает из сумки салфетку и вытирает Белле личико.


Они строят еще три башни, по одной в каждом углу большого квадрата, а потом соединяют их крепкой и надежной стеной из песка, аккуратно прихлопывая ее сверху. Вокруг замка вырыта канавка, из которой они брали песок. Папа говорит, что это будет ров и надо соединить его с морем.

Замок расположен в нескольких футах от моря, но папа быстро роет соединительный канал. Он начинает от кромки воды, а когда подходит к замку, вручает совок Белле. Она разрушает последнюю преграду и расширяет стенки канала.

Море хлынуло в просвет, разделилось на два рукава и снова сомкнулось, заполнив весь ров.

— Вот так. Теперь никто не сможет проникнуть в замок. — Папа, потирая щеку, поднимается с колен и отходит, чтобы оценить их работу со стороны.

Белла серьезно кивает и тоже потирает щечку:

— Только те, кого мы сами пустим.


— Какая красота!

Мама, как крохотного мышонка, держит раковину на ладони. Это причудливая витая ракушка, почти белая, высушенная солью и солнцем. Она не больше маминого пальца. У основания она гладкая и, словно персик, розоватая, как мамина кожа.

— Украсишь ею свой замок? — Мама протягивает раковину обратно.

— Нет, — отрицательно качает головой Белла.

Она смотрит на маму, а не на раковину, иначе ей не устоять перед искушением. А ведь она уже решила.

— Это тебе.

Теплые руки обнимают ее. Запах жасмина, пудры и моря. Мама крепко-крепко прижимает ее к себе. Они трутся носами. И начинают весело хихикать.

Щелкает фотоаппарат.

33

За время частного просмотра было продано пять картин (Дональд Макинтайр лишь приговаривал «хорошее начало, хорошее начало» и одобрительно кивал). Еще одну купили на следующий день ее родители. Но она ума не приложит, как продать еще хоть несколько. Ее картины — это ведь не дешевые, бессмысленные безделушки, вроде миленьких вазочек. Дональд говорит, что ее работы не навязчивые, но люди их замечают. И, раз увидев, приходят за ними опять.

Галерея все равно по пути. И рядом с хорошей рыбной лавкой, так что в любом случае имеет смысл туда зайти. Да, ей определенно нужно купить рыбы, а по пути она заглянет в галерею.


В витрине выставлены две ее картины: одна маленькая, самая первая, которую она нарисовала, и другая, побольше, — она сделала ее на основе наброска с Уилла. Картина так и осталась словно незаконченной. Необычно видеть свои работы выставленными в галерее. Словно, зайдя в магазин с одеждой, вдруг натыкаешься на вешалку с вещами из собственного шкафа. В этом есть что-то слегка стыдное. Она почти готова к тому, что люди подойдут и скажут: «Мы знаем, какая ты. Мы видели все твоими глазами. Бессмысленно скрывать от нас что-либо».

Белла рассматривает картину с Уиллом, как будто видит ее в первый раз. Ее радует, как передан разворот его плеч, как схвачен наклон головы — это так похоже на настоящего Уилла; она не думала, что у нее выйдет так хорошо. А за ним — стена, протяни руку и ощутишь каменную прохладу. Его лицо наполовину в тени, свет падает из-за спины.


— День добрый, — приветствует ее Фиона, — зашла проверить, что еще ушло?

— Нет, просто проходила мимо.

— Ага, как же. Да не стесняйся. Я бы на твоем месте названивала сюда каждые полчаса. Кофе?


Белла прошлась по выставочному залу, отмечая красные значки на проданных вещах. Она насчитала восемь среди своих собственных картин. Это не так уж и много, но она знает, что не может ожидать большего в первые дни. Тем не менее тайком она подсчитывает продажи у других трех участников выставки. Это никакое не соревнование, одергивает она себя, но продолжает считать. У одного продано шесть, у другого три, а вот у третьего нет ни одного красного почетного значка. Как ужасно! Но не удивительно. Впрочем, если бы с ней такое случилось, она дала бы Вив денег и подослала ее в галерею.

Фиона проверяет расчетную книгу.

— Девять. Неплохо, очень неплохо. Когда ты в следующий раз выставишься — с сольной выставкой, — она наверняка будет удачной.