— И не хотел бы, — продолжает он с вымученной улыбкой, — чтобы зря пропадал такой прекрасный ликер. Так поднимем же бокалы! За Патрика!

— За Патрика! — отдается многоголосое эхо.

Алан снова поднимает свой бокал, кусочки льда звенят в нем, словно едва доносимый ветром колокольный звон.

— Вечная ему память! — говорит он.

— Вечная ему память!


— Нет, — думает Белла, — я не смирюсь, не могу смириться. Как только все уйдут, я побегу к могиле, сбросив эти дурацкие выходные туфли, вышвырну их вон — за кладбищенскую стену! Упаду на колени и руками разрою землю. А когда доберусь до полированного гроба, я ему покажу. Открою крышку и встряхну этого гада как следует и закричу: «Прекрати, прекрати немедленно! Это уже не смешно!»

И тогда он не сможет больше притворяться и, поправив на носу очки, начнет безудержно хохотать: «Ага, я все-таки обманул тебя, Белла! Ты себе представить не можешь, как трудно было лежать неподвижно. А когда викарий начал разоряться про то, какой я всегда был честный и хороший, я себе чуть щеку не прокусил от смеха. Нет, ну скажи, классно получилось? А что это у тебя, новая шляпка?»

Что делать, она тоже рассмеется и даст ему в шутку по башке — за то, что он так ее напугал. И потом они еще немного посмеются, разбирая похороны по косточкам и обсуждая, кто опоздал, кто сказал самую прочувствованную речь, кто плакал искренне, а кто просто промокнул глаза платком.

* * *

Но она не побежит на кладбище. Потому что если не смотреть на могилу, то можно притвориться, что Патрика там нет. Может быть, он уже дома. Ходит, как обычно, из комнаты в комнату и приговаривает: «Надо бы это почини-и-и-ть…» (починка обычно сводится к тому, что он и так и этак разглядывает сломанную вещь, часто произносит многозначительное «х-м-м», потом идет на кухню и надолго усаживается за стол с чашкой кофе и кроссвордом). А может, он задержался на работе. На работе у него всегда много дел — отчеты, выездные проверки на строительные участки, и он отлично со всем справляется. К тому же на работе стоит его любимый компьютер, от которого его не оторвать, и диван. Вполне вероятно, что он дрыхнет на этом самом диване, прикрывшись газетой. Он всегда храпит, так что Белле приходится его пинать, пока он не проснется, или зажимать ему нос. А что делать?


Кто-то крепко обнимает ее. В ответ она тоже прижимается к телу в темно-синем пиджаке, так и не поняв, кто это. Однако она благодарна за исходящее от него тепло. Чья-то рука утешительно треплет ее по плечу, и она вспоминает собаку, которая принесла хозяину палку. У нее получилось, она смогла. Всего-то и нужно, что тихо прихлебывать шерри, клевать канапе, подставлять для поцелуев щеку да ронять одинокие слезинки. Главное, никаких рыданий, никакой размазанной по щекам туши. Никто не догадается, что дома она сидит на полу, опустив голову меж коленей, и воет, пока ее тело не рассыплется на мелкие осколки, а осколки не просочатся вместе с выплаканными слезами через пол. У нее все получилось. Она улыбается и целует чью-то подставленную щеку, гадая, когда же можно будет уйти.

9

— …вы Изабелл, не так ли? — кто-то требовательно махал рукой у нее перед глазами.

Вырвавшись из плена воспоминаний, Белла еще раз напоследок взглянула на взволновавшего ее мужчину. Нет, конечно же, это не Патрик. Совсем даже не похож. Она повернулась к стоящей прямо перед ней женщиной — о, да это же та самая дама в эксцентричной шляпе.

— Нет-нет, — автоматически откликнулась она, — Меня зовут Белла.

Лицо дамы казалось ей смутно знакомым, но она никак не могла припомнить, где она ее видела.

— Но ведь это же сокращенно от Изабелл? — в голосе дамы появились почти обвинительные нотки.

— Не в моем случае. Я просто Белла, — и, улыбнувшись, добавила: — Простите, не могу припомнить ваше имя.

— Джинджер Бэделл. Мы с вами встречались в «Скоттон дизайн» на прошлой неделе. Я тоже дизайнер, разрабатываю основные концепции для «Бенсон фудс», — тут она подтолкнула к Белле высокого, худого мужчину, уже давно нарезавшего вокруг шляпы нервозные круги. — А это Роджер, мой amore.

Однако, смерив Беллу взглядом, Джинджер тут же отдернула худосочного amore обратно, как будто опасаясь, что Белла задушит того в пылких объятиях.

Поболтав немного с этой парочкой, Белла незаметно окинула взглядом зал. Где же Пружинкин? Неужели ушел?

— Приятно было повидаться, — она отступила на шаг от Джинджер. — Пойду подпишу у поэтессы томик, а то все расхватают.


В очереди за автографами стояли три человека. Ожидая, пока подойдет ее черед, Белла еще раз осмотрелась вокруг. Да, он наверняка ушел. Мог бы и попрощаться. Впрочем, не очень-то и хотелось. Да и вообще, он как-то странно на нее смотрел, может, маньяк? Вряд ли она ему понравилась. Скорее всего, он просто проявил милосердие, общаясь с одинокой, никому не нужной девушкой. Сейчас, наверно, уже едет домой к жене, четверым детям и собаке. Черт! Даже у Джинджер (ну кто, кто ей посоветовал купить такую шляпу?) и то есть поклонник. Хотя уровень тестостерона у него как у половой тряпки. И вообще, эта Джинджер сказала «концепции». Какой нормальный дизайнер будет говорить «концепции»? Но тем не менее она, наверно, считала, что может смотреть на Беллу с жалостью!

— Кому вы хотите подписать книгу? — спросила поэтесса, выводя Беллу из задумчивости. — Кто этот счастливчик?

Мужчина, стоящий за ней, слегка усмехнулся. Кошмар, неужели всем все про нее ясно? Она откашлялась и сказала:

— Этот счастливчик — я.


Вернувшись домой, Белла не обнаружила на автоответчике никаких новых сообщений от прораба. Как он мог? Она уже так привыкла к его ежедневным монологам со все более и более интригующими отговорками. Он пока не может к ней прийти. Но пусть она не волнуется: как только сможет, он сразу придет. Он уже записал ее в ежедневник. Да, это настоящий мужчина. Как только ты привыкаешь к одним его выходкам, он тут же изобретает другие. Как теперь ложиться спать, не зная, что там происходит в личной и профессиональной жизни мистера Боумана? Из рассказанных ее автоответчику историй она особенно любила повествование о том, что мистер Боуман не может прийти оштукатурить ей стены, так как его жилец съехал, не предупредив его заранее. Какая тут связь, оставалось до сих пор неясным, но тем было интереснее.

Однако на автоответчике все-таки было одно сообщение, от садовника. Мистер Хендерсон определенно обходил мистера Боумана по всем параметрам. Возможно, вместе они составят сплоченную команду «профессионалов», которые всегда звонят, но никогда не появляются.

Мистер Хендерсон удрученным голосом сообщал, что человек с мачете уже заждался, что ее никак не застать дома (очевидно, вся ее жизнь — это сплошная череда светских мероприятий) и что, возможно, он все-таки зайдет в субботу, в десятом часу. А если ей это время не подходит, то пусть она оставит ему сообщение. Или нет, пусть она в любом случае позвонит, потому что у него нет ее адреса.

Конечно позвонит. Она ему уже столько раз звонила, что пора уже заносить номер в память телефона. И обязательно бы занесла, если бы знала, как это делается.


Следующим утром она позвонила ему с работы:

— Алло? Это снова Белла Крейцер, я только хотела…

Неожиданно на том конце подняли трубку:

— Слушаю вас.

— Мистер Хендерсон? Не верю своим ушам. Вы что, и вправду существуете? Я, знаете ли, так привыкла к вашему автоответчику. У нас с ним целый роман.

— В таком случае могу оставить вас с ним наедине.

— Нет уж, записывайте. — Она продиктовала ему свой адрес и подтвердила, что в субботу будет дома.

— Но вы, пожалуйста, ничего до тех пор не подстригайте. Мне, как Родену, нужно видеть материал, — ответил он.

— Не буду, не буду, честное скаутское!


Пятница — самый приятный день недели. После обеда, пользуясь отсутствием Селин, они отправили гонца за вином и кексами. В ожидании все убивали время, зачитывая выдержки из «Хелло!» и играя в «Выбирайку»:

— Выбирай, три месяца сниматься в передаче «За стеклом» или переспать с продавцом из нашего буфета, — невинно предложил Энтони.

— С тем, который без зубов? — уточнила Белла.

— Угу, переспать и поцеловаться!

В рабочем блокноте Беллы громоздились все новые и новые планы украшения сада. Тут были викторианские летние домики на колесах, кусты в форме пирамидок, мавританские каналы, пересекающиеся, как на картине Мондриана. Она нарисовала скалы из ракушечника, с которых низвергался настоящий водопад, и качели, увитые розами и плющом, раскачивающиеся на ветке старого кедра. Интересно, а можно ли пересадить дерево, которому двести лет? Наверно, вряд ли.

Неожиданно в офис ворвалась Селин. Все торопливо попрятали бутылки под стол и энергично застучали компьютерными клавишами, закрывая окна с пасьянсом и открывая программу Кварк.

— Никто не видел мой номер «Хелло!»? — в наступившей тишине спросила Селин.


Субботним утром у двери Беллы раздался звонок. Одно из двух — либо она проспала, либо нетерпеливый мистер Хендерсон явился раньше времени. Она сбежала по лестнице, застегивая джинсы на ходу. Обуваться было уже некогда.

— Пружинкин! — воскликнула было она, но смущенно закашлялась. Перед ней стоял тот самый мужчина, которого она видела на поэтическом вечере.

— Это ты? — поразился он. — Что ты сказала?

— Нет-нет, это мне просто что-то не в то горло попало, — Белла начала энергично отхаркиваться, якобы прочищая горло (гениально, осталось только плюнуть ему в морду). — Что ты здесь делаешь?

— Как что? Пришел подстричь твои заросли. Я — Уилл Хендерсон, — улыбнулся он. — Рад видеть тебя снова.