Надеялась быстренько принять душ — по поводу слишком длительной работы душа я уже усвоила урок — до того, как прибудет моя мать. Она будет удивлена, увидев меня готовой к выходу так рано утром; она провела семнадцать лет своей жизни (первый год — кормление в три утра, несмотря ни на что), пытаясь вырвать меня из объятий сна, прежде чем мое тело было готово оторваться от кровати.

Но сегодня, невзирая на то, что я мало спала — или, наоборот, благодаря недостатку сна и причине, из-за которой недоспала, — я была бодра и готова действовать. Выйдя из душа, завернув волосы в полотенце, я тихонько мурлыкала себе под нос мелодии лучших хитов «Дюран Дюран», но вскоре была отвлечена мыслью, сопровождаемой хмыканьем: не стала ли я уже девушкой Ника? Такого головокружения я не испытывала с тех пор, как впервые получила свое первое приглашение от «Шанель» на распродажу образцов. Или через несколько дней после этого, когда я действительно вошла в бальный зал отеля и насладилась восхитительным зрелищем всех чудесных покупок, которые можно было там совершить.

Все еще обмотанная полотенцем, я прошла через всю комнату к шкафу и вынула мою пятничную одежду. Внимательно все изучила, помня о том, что со мной пойдет мама. Это был, вполне вероятно, один из самых скромных нарядов, сошедших с подиума «Диор» за последние четыре сезона: черный шелковый трикотажный топ с глубоким У-образным вырезом, прикрытым кружевом, и тонкие черные брюки «тукседо». К нему планировались черные туфли «Маноло», которые я забыла привезти: при других обстоятельствах я бы заменила их черными «Лабутенами». Но после всего случившегося в последнее время я… решила не рисковать. А так как мои «Чу» были сломаны, пришлось надеть «Дольче и Габбана» леопардовой расцветки. Придется мамочке смириться с этим.

Я быстро оделась и с волосами, все еще завернутыми в полотенце, пошла в ванную, чтобы нанести макияж. В ту минуту, когда я присела перед зеркалом, раздался стук в дверь. Прыжком я подскочила к двери, готовая к горячим объятиям.

— Привет, мам!

— Здравствуй, солнышко, — произнесла она, как всегда, слегка в нос. — Какая ужасная поездка на такси. Я знаю, мой французский устарел и тому подобное, но клянусь, он спросил, не модель ли я!

Я поцеловала ее в обе щеки и крепко обняла. Я правда была очень рада.

Портье вошел следом с двумя большими чемоданами на колесиках. (Теперь всем понятно, откуда у меня привычки к упаковыванию вещей и шопингу.)

— Ah, excusez-moi, — сказала я, — ma mure va rester dans la chambre adjacente[51].

Я провела его через ванную в соседнюю спальню, куда он проследовал, катя за собой чемоданы. Я лишь могла догадываться, насколько они тяжелые.

Мама, довольная, шла бок о бок, держа свою дорожную сумку «Вюиттон».

— Не знала, что ты закажешь для нас «люкс», сладкая, — сказала она. — Это даже слишком!

— Мне хотелось, чтобы твоя первая поездка в Париж была лучше, чем когда-либо, — ответила я, беря ее руку в свою и пожимая. — Мы отлично проведем время, только ты и я.

Техасский акцент незаметно возвратился из подсознания. И с этим ничего нельзя было поделать.

Когда портье расставил мамин багаж перед шкафом в ее комнате, она дала ему банкноту в двадцать евро и отпустила. Должно быть, чемоданы были по-настоящему тяжелыми. Мама быстро осмотрела комнату и упала на кровать.

— Я совершенно разбита, — сказала она. — А когда показ, Алекс? Мне нужно подготовиться.

— Не раньше одиннадцати, мама, что в действительности означает в полдень, — объясняла я, очевидно, не слушающим меня ушам, поскольку мамочка вскочила с кровати и прямой наводкой устремилась к своим чемоданам. — У тебя еще куча времени. Почему бы тебе не принять горячую ванну. Мы можем позавтракать, прежде чем идти. Ты спала в самолете?

— М-м, гм-м, — промычала она рассеянно.

Она уже была занята, рылась в чемоданах. Выудила помятую шелковую блузу — ту, которую я купила ей на распродаже у «Армани» в прошлом году.

— Есть здесь утюг или мне придется отпаривать ее в ванной комнате?

— Я выглажу, — ответила я быстро.

Часы показывали четверть одиннадцатого к тому моменту, когда мама распаковала вещи, принарядилась и взяла свой первый круассан и cafe au lait[52]. И затем она была готова выходить. Несмотря на то, что я объясняла ей про «время моды» («О, это так остроумно, как вы все это называете!»), она хотела быть в зале заблаговременно, чтобы иметь возможность «впитать в себя» все это. Мама была настолько взволнована предстоящим днем — особенно той его частью, когда она будет замещать меня на послеполуденных показах, — что позвонила домой, чтобы сообщить об этом моему папе. Который у него там час? О, три тридцать утра…

Не привыкшие к роскоши наличия такси и гонке через город, мы с мамой неторопливым шагом вышли из отеля. И конечно, никакой очереди на стоянке — зато пять машин ожидали пассажиров. Мы сели в первую из них, и я попросила водителя совершить живописный маршрут до Лувра.

— Мама, я отдала тебе твое приглашение?

Никакой реакции. Моя мать, прижавшись к стеклу, впитывала новые впечатления. Она не слышала ни слова из того, что я сказала. Я обняла ее и поцеловала в щеку, и мы сидели в тишине, пока такси кружило по улицам левого берега, мимо Сорбонны, Пантеона, Люксембургского сада, отеля Инвалидов и Эйфелевой башни, потом через Сену и вниз к Елисейским Полям по направлению к Лувру.

Мы вышли у одного из входов на рю де Риволи и поскакали вниз по эскалатору, к уровню зала. Сразу за углом от магазинов, которые заполнили парижскую версию подземного молла, — «Соиггедез» вместо «Гэп», несколько дверей вниз от намного более шикарного европейского эквивалента «Тай Рэк» — находился зал, где должен был состояться показ мод. Было начало двенадцатого, толпа достигла критической массы. За бархатным канатом расположился корпус репортеров с планшетами и аппаратами уоки-токи в руках; по другую сторону были толпы поклонников, желающих свободно вдыхать парфюм, но неизбежно получающих отказ и невпускаемых. Я узнала некоторых постоянных субъектов из последней категории, некое подобие тени модной массы, страждущих, надеющихся на то, что однажды им выпадет счастливый номер. Таких можно найти в любой столице моды, везде, где есть халявная еда и питье, и по этой причине зеваки иногда бывают неотличимы от журналистов.

Мама и я невозмутимо прошествовали сквозь толпу — определенно, мой позор был недолгим — и миновали охрану на входе. Мы проследовали за тонкой струйкой приглашенных сквозь какой-то тяжелый бархатный занавес и попали в зал, который обволакивал и создавал настроение тусклым освещением… и одной большой песчаной ловушкой. Песок был повсюду: рассыпан по полу, он покрывал пыльным слоем белые кресла, и даже потом, спустя несколько дней, я находила крохотные песчинки в своих туфлях, сумке, чемодане. Поскольку декор был очень скудным, трудно было определить тему показа: то ли вечеринка на пляже, то ли же караван в пустыне.

Вместо обычного расположения — подиум в центре и ряд сидений вокруг него — кресла стояли группами по всему помещению, создавая некое подобие внушительного лабиринта. Никаких знаков на полу, ничто не объясняло «поэтической» идеи или причины подобного расположения зрительских мест, но даже в этой хаотичной конфигурации было ясно, где первый ряд, а где нет.

Тараща глаза, моя мама хотела пройти от входа вокруг зала с намерением найти наши места: трюк, который я исполнила пару дней назад с таким фурором. Обычно никто не стремился усаживаться первым, когда в игре Фешенебельные Звезды, а не Музыкальные Стулья. Однако теперь я не могла отсюда, снизу, связаться по телефону с Лолой, поэтому приходилось высматривать высокую длинноногую блондинку — наверняка она была бы одна такая, верно?

Пока мы шли по кругу, моя мама тянула меня за руку, давая краткие комментарии о присутствующих, будто озвучивала какой-то документальный фильм телеканала «Дискавери», каждый раз, когда она узнавала кого-то, виденного ею на страницах «Уикли».

— Наследница каучуковой плантации, которая бросила мужа ради матадора — такой скандал, — шептала она. — А это виконт, который женился на деньгах крупной интернет-корпорации по регистрации доменов и хостингов, — хмыкнула она, одобрительно кивая головой. — Ох, а вон там высокопоставленная леди из Нью-Йорка, которая имела так же много бывших супругов, как и косметических подтяжек лица!

— И что из этого должно нас более всего шокировать? — спросила я с неподдельным любопытством.

Около половины двенадцатого помещение заполнилось. Мы нашли свои места в переднем ряду — и, что более важно, пакеты с подарками под ними. Мама охала и ахала над бесплатными панорамными солнцезащитными очками. Я считала, что позолота и огромная оправа — слегка чересчур. Но ведь она все-таки жила в Техасе.

Внимание мамы вскоре было отвлечено соседями: напротив нас сидел владелец каучуковой плантации, и она не могла удержаться, чтобы не вытащить тайком цифровой фотоаппарат из своей красной кожаной сумки «фетишик»[53] от Диор («хоть какой-то новый» элемент в ее наряде от Диор, который подходил к ее костюму-винтаж от Джанфранко Ферре). С моей точки зрения, ей бы больше подошло иметь подходящий бумажник в этой сумке, а не камеру, но опять же мне всегда казалось, что мамин ридикюль по-волшебному бездонен и готов к любой из моих прихотей. «Клинекс»? Есть. Клипсы-гвоздики? Конечно. Увлажняющий лосьон? Да, пожалуйста. Гранола-бар[54]? Вот деньги, милая, возьми и иди.

— Восхитительная камера, — произнес голос, исходивший из кресла по соседству с моей мамой.

Мы обе повернули головы.

— Спасибо, — ответила машинально мама, прежде чем внимательно посмотрела и поняла, кто сидит рядом с ней. — Ох, — это все, что она могла произнести, — Ох.

Это была, между прочим, Лайза Роулэнд, легендарная редакторша с серебристыми волосами, оставившая царственный отпечаток своего стиля во всех главных журналах мод за последние двадцать пять лет. Само воплощение изящества и хорошего вкуса, Лайза, как говорили, предпочла прервать карьеру главного редактора после распространения моды на чрезмерно откровенные мини-юбки — и это привело к тому, что журнал запретили продавать в сети крупных гастрономов. (Она продолжала оставаться птицей высокого полета, если можно так выразиться, хотя была не у дел после того, как издание закрылось.) Теперь она работала в качестве креативного консультанта в крупном медиа-холдинге. Всю эту информацию мамочка прошептала мне на ухо; к счастью, она не онемела от удара — сидеть рядом с такой знаменитостью из мира моды.