Часто я нахожу полезным сначала выбрать обувь, а уже к ней подобрать все остальное. Выбрать надо было между «леопардовыми» туфлями на шпильках от Дольче энд Габбана или босоножками от Чу. (Попытка подогнать их к другому наряду так или иначе заставила меня чувствовать себя лучше, будто я была королевой практичности.) После длительных внутренних дебатов я решилась на простое черное обтягивающее платье-перчатку до колен, которое приобрела много лет назад на распродаже образцов у «Дольче». Сидело оно прелестно, низкий овальный вырез горловины почти превращал его в вечерний наряд. Это была причина, по которой я всегда включала его в свой гардеробный календарь в качестве «сюрприза без даты». Сегодня вечером оно — и я — будем сюрпризом, приуроченным к дате (свиданию). Я почувствовала, что мое лицо краснеет от одной мысли…

Под впечатлением, что смогла сделать выбор более чем за два часа до выхода, я решила уделить несколько минут, чтобы успокоить (облегчить) свою совесть, наверстывая просмотры показов. Упала на кровать, зевнула, потом лениво потянулась за пультом для телевизора. Я и забыла, как мало спала прошлой ночью.

Должно быть, в этот день на показах не произошло ничего интересного — канал моды уделил внимание редчайшему из «творцов» в мире готовой одежды в Париже — многообещающему французскому дизайнеру. Британцы, американцы, бразильцы, бельгийцы, израильтяне — каждый мог похвастаться яркими коллекциями, созданными за последние годы, но даже ради собственной жизни я не могла вызвать в памяти имя последнего галльского пришельца, который имел больше, чем рядовые появления на экране. А поскольку на экране появились модели на подиуме, я решила, что этот Балтус Макверо не смог бы остановить тенденцию к упадку. В оформлении показа, который, по-видимому, проходил в заброшенном товарном складе, превалировала своего рода завораживающая «лесная тема». Там были грубоватые фальшивые деревья, стратегически размещенные вокруг подиума, что позволяло моделям показать свое искусство пантомимы, когда они проходили, останавливаясь то тут, то там, прячась за деревьями. Девушки развлекались, выставляя напоказ длинные блондинистые, украшенные плетениями объекты действительности и яблочно-красные щеки, начали исполнять вариацию на тему платья Белоснежки, которое каждый когда-то видел в своей антологии детской классики: голубой лиф, псевдотюдоровский высокий ворот, желтая юбка и пышные красные рукава. Мои веки дрожали, и, хотя я хихикала над всей этой нелепостью, зевала все сильнее.


Вскоре я перешла от Белоснежки к Спящей Красавице… я была одна, заблудившись, бродила по лесу, снова и снова останавливаясь, чтобы спрятаться за вздымающиеся в небо сосны… Все казалось таким реальным. Я глубоко дышала, прижавшись к дереву, чувствовала липкую сосновую смолу на своих ладонях. Взглянула вверх — и еле разглядела темное небо между буйными ветвями. Я продолжала двигаться. Потом услышала какой-то шум. Это я? Я остановилась, вздрогнув, когда вновь послышались звуки непонятного происхождения. Почувствовала себя так, будто оказалась в фильме ужасов, заблудившись в чаще, не имея ничего, кроме карманного фонаря — или, пожалуй, в моем случае, пакета с багеткой от Фенди — для защиты. Казалось, звуки доносятся откуда-то слева, поэтому я повернула направо, но вдруг не смогла двинуться. Посмотрела вниз… и увидела, что мои новые черные туфли от Лабутена попали в вино и покрыты грязью.

— Что это было — со мной и моим обувным горем? — пробормотала я, еле дыша, наклонившись и пытаясь выпутаться. Из позы согнувшись я смогла увидеть вдалеке просвет. Бросилась бежать… бежала… бежала… но, казалось, это бег на месте. Наконец добралась до поляны. И ахнула: там была Арианна Сайдботтом, дрейфовавшая вдоль журчащего ручейка. А на противоположной стороне водной преграды стоял Ник, одетый в бриджи и свободную белую рубашку. Я окликнула его, но он меня не услышал — ручей каким-то образом вдруг превратился в водопад, и каскады воды вызвали грохот, стучащий внутри моей головы. Потом Ник увидел меня и прыгнул в воду, в одежде и во всем… и, Боже мой, это было прямо как в фильме «Гордость и предубеждение» — или, может быть, интерпретации «Гордости и предубеждения» Бриджит… Джонс. Был ли это Ник или Колин Ферт[39]? Вся эта вода… Что за шум?

Я проснулась, рывком вскочила с кровати, чуть не выпрыгнув из собственной кожи. Сделала глубокий выдох, покачала головой и подвигала плечами, но звук упорно продолжался. Это не сон, сказала я себе. Не водопад за дверью… О Боже! Возможно, и не водопад, но точно вода! Я перепрыгнула через комнату к ванной — влажный пар просачивался сквозь щель под закрытой французской дверью. Черт возьми! Я распахнула дверь и вошла в… сауну. Складок на моей одежде больше не осталось, это уж точно.

Я проскользнула через затопленный пол ванной комнаты, отключила воду. Почувствовала боль в животе, только представив себе, что бы случилось, если бы поток проник в мой гардероб. Я чуть не закричала от этой мысли. Только затем, промокшая и стараясь не поскользнуться, я заметила, что сток душа заткнут. И даже не смогла вспомнить, делала ли я это. Возможно, горничная… В любом случае я стояла по щиколотку в воде. Я схватила весь десяток полотенец с сушки и бросила на пол. Это была большая ванная комната. Я просто стояла там, посредине, окруженная островками из плотной белой махровой ткани. Хорошо еще, что зеркала запотели. Не хотелось даже думать о том, как я выгляжу.

До тех пор, пока не раздался стук в дверь.

Проклятие! Который час? Десять-ноль-шесть. Господи! Я неистово протерла одно из зеркал рукавом халата: все, что я могла разобрать, — клубы пара и спутанные волосы. Боже, помоги!

Еще одна серия ударов в дверь.

Я была парализована. И к тому же в банном халате.

— Секундочку, уже иду! — наконец заставила я себя откликнуться.

— Хорошо. Это я, Ник.

Сердце подскочило аж, до горла. Ну да, кто бы еще это мог быть, верно? Звук его голоса не только подтвердил мои худшие опасения, но и, конечно же, отчасти привел меня в раздраженное и обеспокоенное состояние. О, но я уже упоминала, я ведь была в банном халате?!

Не зная, что делать, я стояла там, сжавшись и проклиная все на свете. Что делать, Господи? Как быстро смогу я надеть что-нибудь? И как мне объяснить этот беспорядок?

Слава Богу, врожденный инстинкт заставил меня действовать, потому что, прежде чем поняла, что именно делаю, я уже была на полпути к своей кровати, стягивая волосы в подобие мокрого хвоста пони, хватая джинсы и кашемировый джемпер — чтобы натянуть их, причем у меня даже не было времени найти свой увеличивающий объем груди лифчик, — и затем потрусила в направлении двери, отклонившись по пути от маршрута к шкафу, чтобы надеть «Джимми Чу», прежде чем замедлить бег и перейти на горделивый шаг. Сделала три глубоких йоговских вдоха, пригладила волосы, как могла, примерила несколько различных улыбок и открыла дверь.

Он стоял на пороге во всей своей красе. Ник был в черном костюме и хрустящей белой рубашке с расстегнутым воротом. В левой руке он держал ненужный галстук из «Эрме» — возможно, не так до сердцебиения сексуален, как в бриджах «Мистер Дарси»[40] и белой рубашке из моего сна — не забудьте, что те были мокрыми, — но довольно близко к идеалу.

— Я слишком рано? — спросил он с лукавой улыбкой. (Или это я вообразила, что она лукавая.) Он стоял, прислонившись к дверному косяку.

— Гм, ладно, ну, я так не думаю. А ты? Который час? — выпалила я. Внутренне вся сжалась и снова неловко пригладила волосы. И наконец: — О! Как невежливо с моей стороны. Входи.

Пар начал распространяться по всему номеру. Мне стало любопытно, заметил ли Ник. Интересно, не забыла ли я закрыть дверь ванной? А он начал беседу без меня.

— …а потом я сообразил, что забыл взять твой номер телефона, так что ничего другого не оставалось, как прийти сюда, — говорил он.

— Рада, что ты это сделал, — отозвалась я — из реплики, правда, не совсем было понятно, чему именно я рада. — Ну, почему ты не присядешь? Дай мне минутку, пожалуйста.

Но прежде чем я смогла совершить свой «ловкий» побег в ванную, обнаружила, что дверь-то я на самом деле не закрыла. И Ник вытянул шею, пытаясь разобрать, что там происходит.

Он взглянул на меня с ослепительной улыбкой. После нескольких лет встреч с мужчинами, по большей части британцами и французами, могу отдать должное доброй старой американской стоматологии.

— Похоже, я застал тебя не в самый удачный момент?

— Почему ты так думаешь? — отозвалась я, чувствуя себя как олень в свете прожекторов.

— Ладно тебе. Я не эксперт в таких делах, но с твоих волос стекает вода.

Мои руки немедленно потянулись к голове — волосы, по-видимому, находились в состоянии между влажным и мокрым. И скорее инстинктивно правая рука взметнулась вверх, чтобы прикрыть рот, пока я смеялась, наполовину от конфуза, наполовину от облегчения.

— Я не смогла тебя одурачить, верно? — вымолвила я между приступами смеха.

Он встал прямо и посмотрел мне в лицо.

— Ладно. Или это так, или ты с трудом пытаешься мне намекнуть, чтобы я убирался, но ты слишком вежлива, чтобы сказать это прямо.

Я смущенно потупилась.

— Да уж я скорее утоплю тебя в собственных мокрых волосах, чем скажу, чтобы ты убирался. Это, между прочим, гораздо проще, — усмехнулась я. — Боюсь, это просто небольшой бытовой несчастный случай.

Я объяснила ему, до какой степени увлеклась шоу Белоснежки — но мудро слегка приукрасила точное содержание моего сна.

Ник смотрел мимо меня в сторону ванной комнаты.

— Может, помочь?

— Гм, ну, там небольшой беспорядок. Я чувствую себя ужасно неловко, оставляя это для горничной завтра утром.

— Давай посмотрим, — сказал он, мимоходом взяв мою правую руку в свою и ведя меня к наполненной паром ванной. А я, вместо того чтобы беспокоиться о том, что он утвердится во мнении, что я неловкая и бестолковая, — я анализировала его руку: достаточно большая, чтобы заключить в нее мою, мягкая на ощупь, но мужественная. Руки были важны для меня. Они могли сообщить очень много о парне. Можете считать меня приверженной традициям, но мне нравится знать, что мой мужчина когда-либо занимался физическим трудом. Или хотя бы выглядит «рукастым». Или по крайней мере чтобы он не отказывался выносить мусор.