Эрин Уатт - Сломленный принц

Отстой. Я скучаю по своему брату. С тех пор, как вернулась Элла, мы почти не разговариваем. Черт, да мы едва говорили друг с другом и до этого. Ненавижу, когда так происходит. Когда мы с Истом на ножах, я утрачиваю равновесие.

Истон закрывает холодильник и направляется к двери, но выйти не успевает, потому что я резко окликаю его.

– Ист.

Он медленно поворачивается.

– Что?

– Мы когда-нибудь начнем снова нормально общаться?

Либо это игра моего воображения, либо в его глазах мелькает раскаяние. Но все происходит так быстро, что я ни в чем не уверен.

– Мне нужно покурить, – бормочет он.

Когда Истон отворачивается, я раздосадованно опускаю плечи. Но он не уходит и, не глядя на меня, говорит:

– Ты идешь?

Я спешу вслед за ним, надеясь, что моя радость незаметна. Впервые за столько дней он захотел побыть со мной наедине!

Мы выходим из дома через черный вход и неторопливо идем к навесу для автомобилей.

– Куда мы едем? – спрашиваю я.

– Никуда.

Истон щелкает замком пикапа и запрыгивает в кузов. Достает из кармана маленькую жестяную коробочку, открывает ее и вытаскивает тщательно свернутый косяк и зажигалку.

Помедлив секунду, я запрыгиваю к нему.

Он поджигает косяк, делает долгую затяжку и произносит через колечки дыма, слетающие с его губ:

– Ты вернул Элле ее работу.

– Кто тебе рассказал?

– Уэйд. – Ист передает мне косяк. – Я заезжал к нему после школы.

– А я думал, у него намечался секс втроем.

– Стал сексом вчетвером.

Я выдыхаю облачко дыма.

– Да? А мне казалось, что теперь тебя интересуют только бывшие пассии Ройалов.

Истон пожимает плечами.

– Никто никогда не говорил, что я отличаюсь большим умом.

– И никто никогда не говорил, что ты мстительный, – тихо замечаю я. – Нет, я понимаю. Ты злишься на меня – и поэтому подкатил к Эбби. Но Саванна. Тебе прекрасно известно, что Гидеон до сих пор любит ее.

У Иста хватает совести чувствовать себя виноватым.

– Я не думал о Гиде, когда клеил Сав, – признается он. – Вообще ни о чем не думал, если честно.

Я отдаю ему косяк.

– Ты собираешься и дальше быть честным и рассказать об этом Гиду?

Брат ядовито улыбается.

– Я буду честным с Гидом, когда он решит быть честным со мной.

Что, черт возьми, это значит? Но я ничего не говорю, потому что пришел сюда не для того, чтобы наладить отношения между Истом и Гидеоном. Я пришел сюда, чтобы спасти свои с Истом отношения.

– Я был неправ, – говорю я ему.

Он морщит лоб.

– А в чем?

– Во всем. – Я беру у него косяк и делаю глубокую затяжку, от которой в голове становится легко и беззаботно. В дурмане я перечисляю те глупости, которые натворил в этом году. – Мне не следовало спать с Брук. Не следовало ничего скрывать от тебя. Не следовало скрывать это от Эллы.

Травка не только распутывает паутину моих мыслей, но и развязывает мне язык.

– Из-за меня она и сбежала. Я прогнал ее.

– Да, согласен.

– Прости.

Он не отвечает.

– Я видел, как сильно ты испугался, когда она уехала. Тебя это ранило. – Я поворачиваюсь, рассматриваю его застывший профиль и сам напрягаюсь, когда в голову приходит некая мысль.

– Ты любишь ее? – охрипшим голосом спрашиваю я.

Он резко разворачивается ко мне.

– Нет.

– Уверен?

– Я не люблю ее. Не так, как ты.

Я расслабляюсь, но лишь слегка.

– И ты заботишься о ней.

Конечно, заботится. Мы все заботимся о ней, потому что девчонка ворвалась в наш дом и вдохнула в него жизнь. Она принесла с собой огонь и сталь. Она заставила нас смеяться. Она дала нам цель: поначалу мы с братьями объединились против нее, но потом мы встали рядом с ней, оберегая ее, полюбив ее.

– Она делала меня счастливым.

Я беспомощно киваю.

– Я знаю.

– А она уехала. Оставила нас, ни на секунду не усомнившись. Как…

Как мама, заканчиваю я за него, и грудь пронзает нестерпимая боль.

– Ладно, проехали, – бурчит Ист. – Ничего страшного не случилось. Она опять с нами, и все хорошо.

Он лжет. Я точно знаю, что он все равно боится, что Элла в любую секунду может собрать вещи и сбежать.

Я тоже боюсь. С той ночи, когда мы целовались, Элла едва разговаривает со мной. С той ночи, когда она плакала. Плакала так сильно, что разбила мое гребаное сердце. Я не знаю, что сделать, чтобы ей стало лучше. Я не знаю, как помочь Истону. Или Гидеону.

Но я знаю, что дело не только в Элле. Боязнь Истона быть покинутым лежит гораздо глубже.

– Мама никогда не вернется, – выдавливаю я.

– Заткнись, Рид! Она мертва! – Истон смеется, но бесчувственным, тусклым смехом. – Я убил ее.

Господи!

– Сколько ты сегодня выкурил, братец? Потому что ты только что произнес полный бред.

Он мрачно смотрит на меня.

– Я никогда не был настолько в здравом уме. – Истон усмехается, но мы оба понимаем, что он не видит в этом ничего смешного. – Мама была бы с нами, если бы не я.

– Это не так, Ист.

– Нет, так. – Он быстро затягивается и выдувает очередное серое облачко. – Это были мои таблетки, мужик. Она взяла их и наглоталась.

Я внимательно смотрю на него.

– О чем ты говоришь?

– Она нашла мою заначку. За несколько дней до того, как умерла. Была у меня в комнате, собирала вещи в стирку, это дерьмо было спрятано в ящике с носками, и мама его нашла. Предъявила мне, забрала и пригрозила, что отправит меня в реабилитационный центр, если еще раз поймает с рецептами на наркоту. Я подумал, что она выкинула их в унитаз, но… – Он пожимает плечами.

– Ист… – Я обрываю фразу.

Он реально верит в то, что несет? Все эти годы он считал именно так? Я делаю медленный вдох.

– У мамы не было передозировки «Оксиконтином».

Истон прищуривается.

– Папа сказал, что была.

– Это лишь одно из успокоительных, которые она принимала. Я видел врачебное заключение. Она умерла от целой кучи разной гадости. И даже если бы это был окси, ты же знаешь, мама сама могла достать рецепт. – Я забираю косяк из его обмякшей руки и делаю глубокую затяжку. – И, кроме того, мы оба знаем, что это была моя вина. Ты сам так сказал – что я убил ее.

– Я решил сделать тебе больно.

– Сработало.

Истон изучает мой профиль.

– Почему считаешь, что ты виноват?

От стыда по спине бегут мурашки.

– Просто было ощущение, что я сделал недостаточно, – признаюсь я. – Я знал, что ты сидел на таблетках. Знал, что с Гидеоном что-то не так. За день до ее смерти они с папой ссорились из-за потасовки, в которую я ввязался. Мои драки не давали ей покоя. Мне слишком нравилось драться. Она это знала и ненавидела. Я… я просто добавлял ей стрессов.

– Она умерла не из-за тебя. Ее давно что-то мучило.

– Да? Что ж, тогда и не из-за тебя тоже.

Несколько минут мы сидим в полном молчании. Но сейчас в нем ощущается неловкость, и мою кожу начинает покалывать. Ройалы не сидят рядышком и не говорят о своих чувствах. Мы прячем их глубоко-глубоко. Притворяемся, что ничто не может задеть нас за живое.

Ист тушит косяк и убирает окурок в маленькую коробочку.

– Пойду в дом, – бормочет он. – Лягу пораньше.

Едва перевалило за восемь, но я не хочу задавать ему лишних вопросов.

– Спокойной ночи.

Он останавливается у черного входа.

– Подвезти тебя завтра на тренировку?

Я чуть не задыхаюсь от внезапного прилива счастья. Черт, я сопливый хлюпик, но… мы давно не ездили никуда вместе.

– Конечно. Тогда увидимся завтра утром.

Он исчезает в доме. Я остаюсь сидеть в кузове его пикапа, чувство радости и облегчения начинает рассеиваться. Всегда знал, что смогу наладить отношения с Истом. Теперь я рассчитываю наладить наши отношения с Эллой. И с близнецами. И с Гидом. Мои братья никогда долго на меня не злятся, как бы сильно я ни облажался.

Сидя здесь и обмениваясь признаниями с Истоном, я вспомнил, что по-прежнему храню секрет от папы. И, хуже того, я так отчаянно стремился сохранить его, что сам уговорил папу опять впустить Брук в нашу жизнь.

Меня вдруг начинает мутить, но это не имеет ничего общего с моими чувствами или выкуренной травкой. Брук вернулась, потому что я трус и побоялся признаться в своих ошибках. Почему я просто не послал ее куда подальше? Ну и что, если бы она на весь свет растрепала, что я – отец ее ребенка? Один тест на отцовство – и ее история полетела бы коту под хвост.

Но нет, я заключил с ней сделку. Заставил отца вернуть ее, только чтобы он не узнал, что я натворил. Чтобы не узнала Элла. Но теперь Элла знает правду. И (я делаю глубокий вдох) возможно, пришло время и папе узнать правду.

Разговор с Каллумом получился ни о чем и лишь еще больше расстроил меня, поэтому я поднимаюсь наверх и падаю на кровать. Каллум сердится из-за того, что я возвращаюсь на работу и хочу отказаться от наследства. Он отчитывал меня минут двадцать, а затем я перебила его и спросила: он стремится контролировать меня, потому что не может контролировать своих сыновей? Да уж, только подлила масла в огонь.

Не пойму, в чем тут для него проблема. Это ведь мое наследство, верно? А я не хочу его. Пока деньги Стива у меня, люди типа Дины и Брук будут стараться забрать их себе. Так пусть забирают сейчас. Мне-то что?

Целый час я лежу и жалею себя, а потом сажусь в кровати и пишу Вэл.

– Чем занимаешься?

– Барбекю в семейном кругу. Это ужасно.

– Джордан пытается сжечь тебя живьем?

– Нет, она наверху, собирает чемоданы. Поедет к бабушке (со стороны папы). Они периодически засылают ее туда, потому что старая карга страшно богата. Они так говорят про нее, можно подумать, что это мешок из кожи, набитый сотенными купюрами.