Я беру в руки его лицо, большим пальцем ласково поглаживая шрамы.

— Ты хорошо справился, Пол. Ты поступил правильно по отношению к своему другу и его семье. Он хотел бы, чтобы у его Аманды была такая крупица добра.

Он хрипло смеётся, будто не верит. Но даёт мне обнимать себя, когда начинает плакать.

И пока что этого достаточно.

Глава тридцать вторая

Пол

— Не думала, что это возможно, но твоя девушка с каждым разом играет в дартс всё хуже и хуже, — сообщает Кали, поставив ещё одно пиво рядом, прежде чем плюхнуться на стул рядом.

Мы в баре уже около двух часов, и Кали то убегает присмотреть за баром, то возвращается к нам в заднюю часть помещения.

Целую минуту до меня доходит, что я не пришёл в ужас при слове «девушка». Оливия не моя девушка. Она моя…

Чёрт. Понятия не имею, кто она, но девушка — и преуменьшение, и преувеличение одновременно. Оливия значит больше.

И ещё у нас нет будущего. Или есть? Я не разрешаю себе много думать об этом. После того вечера у камина, когда я рассказал ей обо всём, отношения между нами стали… замечательными. Об этом я тоже почти не разрешаю себе думать.

Я не лгал, когда рассказывал Оливии о том, как мы не признавали всё плохое в Афганистане, боясь сглазить. А сейчас? Сейчас я был в ещё большем ужасе от перспективы навлечь несчастье на то, что есть у нас с Оливией, разговорами о хорошем.

И всё действительно хорошо. Абсолютно. Секс, разговоры, совместные пробежки. Я даже обожаю её особый стиль обнимашек, во всяком случае, пока её конечности избегают моих жизненно важных органов. Она для меня всё.

Но я не говорю об этом. Не могу.

— Уф, только не начинай эту свою штуку с задумчивостью, — просит Кали, глотнув пива. — Ты вообще хоть имеешь представление, как круто изменился с той первой ночи, когда ты пришёл сюда и подрался с кучкой выпендрёжников? Больше не смей отставлять нас и возвращаться в то состояние.

Оливия издаёт возмущённый стон у мишени, и я качаю головой, понимая, что, несмотря на специальное обучение, произведённое Дарси «Дротик» Мартинез, Кали права. Результаты Оливии и вправду с каждым разом ухудшаются.

Но ей весело. И, на удивление, мне тоже.

— Уже лучше, — произносит Кали, махнув пальцем на мою улыбку. — Ты каждый раз так делаешь, когда смотришь на неё, знаешь? Улыбаешься.

Я отталкиваю её палец.

— Прекрати, ты начинаешь походить на скверную валентинку.

Кали заваливается на спинку своего стула.

— Просто это так романтично. Прекрасный ангел, ринувшийся спасать угрюмого мудака, который, пожалуй, к тому же, ещё и жуткий затворник.

— Уродливого. Не забывай про уродливость, — добавляю без горячности.

— Не-а, — отзывается она, благодарно кивая одному из своих работников, принёсшему ей ром и диетическую колу. — Раньше ты был чересчур красив. Даже есть было трудно рядом с таким тошнотворным совершенством. А теперь ты поднабрался характера. Тебе идёт.

— Ты флиртуешь со мной, Кэл?

— Не сегодня. Хотя, признаю, у меня было несколько фантазий о том, как мы сталкиваемся после стольких лет, и ты млеешь пред моей красотой, осознав, что именно я всегда была той самой единственной.

— Неужели? — осведомляюсь я, опасливо глянув на неё. У Кали всегда было раздражающая способность говорить невообразимо милым и искренним голосом, на который ты ведёшься и только потом понимаешь, что всё это время она просто издевалась над тобой.

— Вроде того, — отвечает она, кратко улыбнувшись. — Но, скажем, я отказалась от этих фантазий спустя пару месяцев после того, как твой отец купил летний дом, который вы раньше арендовали. Всё думала, что ты однажды покажешься во «Френчи» или у дверей моего дома. Но тебя всё не было и не было. Ты даже не позвонил.

Я морщусь.

— Прости.

Но слов, кажется, недостаточно. Я закрылся не только ото всех, но и от неё, хотя она была мне хорошим другом. Не знаю, как описать, каким потерянным я был — сейчас всё прозвучит оправданием. И я понятия не имею, как объяснить, что изменилось.

Просто не знаю, как сказать кому-то, даже такому хорошему другу вроде Кали, что нечто такое простое, как прикосновения Оливии и её улыбка, растопило то, от чего не могли избавиться столько психотерапевтов.

— Прости, — повторяю я.

Кали ненадолго накрывает мою руку своей ладонью.

— Всё нормально, — говорю я. — Просто скажу, что рада видеть тебя, и оставим всё как есть.

Я одариваю её благодарной улыбкой. Не только за понимание, но и за то, что она включила нас с Оливией в свой круг общения. Впервые за долгие годы у меня появились друзья. Несколько ребят, с которыми можно перехватить по пиву. Мы не заплетаем друг другу косички или типа того, но они знали меня до того, как я превратился в уродливого ублюдка и, похоже, не противятся отсутствию моей былой красоты.

Оливия практически припрыгивает к нашему столику, взбудораженная дротиком, задевшим мишень. Едва ли задевшим.

— Кажется, у меня стало лучше получаться! — щебечет она.

— Нет, — произносит Кали, делая глоток своего напитка. — Ты пришла сюда уже четвёртый раз за неделю и не добилась никакого прогресса, буквально. Честно говоря, это нереально.

Оливия морщит носик в ответ Кали и отпивает вина.

— Не вынуждай меня становиться клиентом в другом месте, где персонал окажет моим спортивным навыкам бóльшую поддержку.

Кали задирает палец вверх.

— Во-первых, дартс — не спорт. Во-вторых, если тебе удастся найти другой бар, не только работающий в межсезонье, но и подающий вино, как у меня, то дерзай.

— Это правда, — подтверждаю я, наклонив голову к Кали. — «Френчмэн Бэй» — явно не мекка ночной жизни в зимний период.

— Нам всем нужно поехать в Портленд, — заявляет Оливия, взволновано подавшись вперёд.

— Да! — восклицает Кали, одновременно с тем, как я выдаю:

— Ни за что, чёрт возьми.

Обе смеряют меня взглядом.

— Почему?

— Для начала, ты когда-нибудь ездила в Портленд? — интересуюсь я у Оливии. — Едва ли нельзя назвать его деревней.

Кали возводит глаза к потолку.

— Перестань выставлять его захолустным городишком. Я не говорю, что мы встретим каких-нибудь знаменитостей, но в нём есть несколько крутых винных баров и ресторанов, которые подают не только луковые кольца.

— Нет, — мой голос чуточку острее, чем задумывалось, и я не упускаю, как они обмениваются что-за-херня взглядами.

Неужели они не понимают? Посещать «Френчи» — это одно. Местные люди знают мою историю, они знают, чего ждать. В этом месте 99% клиентов — постоянные, а это значит, что они хорошенько рассмотрели моё лицо ещё в ту первую ночь. На меня не бросают повторные взгляды, когда я прихожу, ну разве что какой-нибудь подвыпивший случайный зевака.

Но уехать из Бар-Харбора? Тем самым я практически собственноручно попрошу людей обратить на меня внимания и поглазеть. Открыто вызову вопросы, жалость и отвращение.

Что хуже всего, люди начнут задумываться, какого чёрта такая девушка, как Оливия, делает рядом с кем-то вроде меня. Она восхитительная и завораживающая. Я же в лучшем случае изуродован, в худшем — чудовищен. Одно лишь то, что я сам, наконец, вступил во взаимопонимание с собой, не значит, что и другие последуют моему примеру.

Последнее, что мне нужно, — это чтобы Оливии пришлось хоть на секунду ощутить крошечную частичку реальной жизни с кем-то вроде меня. Сейчас всё слишком хорошо.

Я не могу рисковать. Не хочу.

И в глубине души я понимаю, что, как только она познает неспособность остального мира так же принять её одомашненного монстра Франкенштейна, ей захочется большего. Оливии думается, будто она неравнодушна ко мне, и я это знаю. Но в итоге её тяга к нормальной жизни окажется сильнее. Она захочет спонтанной поездки в Вегас, зимних круизов и праздничных ужинов. Но я не смогу ей дать ничего из этого.

Будущее Оливии — это гламурные хэмптонские вечеринки и привлекательные парни в костюмах. Моё — одиночество и забегаловки типа «Френчи».

Кали отвлекает меня от размышлений раздражённым скулежом и энергично уходит к бару, за которым её новый стажирующийся бармен неряшливо убирает расплескавшееся повсюду пиво.

Оливия поворачивается ко мне с лёгкой восторженной улыбкой, как и каждый день всей прошедшей недели. Она привлекает меня для игривого поцелуя, и я позволяю ей. А потом углубляю, больше от отчаяния, чем желания. В конечном счёте она уйдёт, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы замедлить этот процесс.

Потому что как только она уйдёт, мне станет ещё хуже, чем раньше.

Я буду не просто разбит.

Я превращусь в пустую оболочку.

Глава тридцать третья

Оливия

Вы знаете такой момент в каждых отношениях, когда всё идёт по-настоящему, очень хорошо, и в вашу голову начинает закрадываться опасная мысль, будто ничего дурного случиться не может, но как раз это и гарантирует, что в очень скором будущем нечто кошмарно ужасное всё-таки произойдёт? Ага. Вот оно.

Итак…

У меня болят ноги. Раньше я даже не думала, что такая хрень бывает, но, чтоб вы понимали, лёгкие утренние пробежки по три мили, которые я пробегала вот уже несколько месяцев, в понимании Пола «разминка». Его нога тоже ещё не полностью восстановилась. Она до сих пор беспокоит его, если неправильно наступать, и тогда нам приходится прерываться на прогулку (ох, чёрт!), но в остальном этот парень грёбаная беговая машина. Мы бегаем вместе почти каждый день с того утра, когда я узнала, что он может бегать, и пусть я и люблю каждую секунду нашей пробежки, у меня больше не получается подстроить свой темп под его травмированный. Это совершенно новая игра, в которой новичок-бегун пытается словить темп звёздного квотербека, легенды лагеря новобранцев, Пола Лэнгдона, называющего пять миль «быстрой пробежкой». Сказать, что он вернул своё моджо — это ничего не сказать.