— И все же, — возразил Галеран, — здесь есть заметные недочеты. Почему, к примеру, на подобной церемонии не присутствовали ни мой отец, ни Губерт Берсток?

Король кивнул.

— Еще один превосходный вопрос. Как жаль, — многозначительно добавил он, — что здесь нет лорда Вильяма Брома, который, несомненно, пролил бы свет на эту тайну.

Как видно, будущее всей семьи зависит только от верноподданства лорда Вильяма, с досадой подумал Галеран.

Итак, оставалось сделать то, чего он умом не желал, а сердцем страстно жаждал. Галеран встал.

— Сир, я согласен, чтобы наш спор решили мечи. Я вызываю Раймонда Лоуика доказать правоту его притязаний собственной кровью.

Лоуик будто ждал этого и немедленно поднялся.

— Вызов принимаю!

20

Король нахмурил брови.

— Господа, вам придется биться не на жизнь, но на смерть, и один бог рассудит вас.

Если у этой мистерии был продуманный финал, то до него, видимо, оставалось уже недолго. Генрих явно был недоволен. Но отменить поединок чести не мог даже король. Любой высокорожденный имел право на поединок.

В этот миг, кланяясь, вошел паж и прошептал что-то на ухо графу. Тот нагнулся к королю и тоже что-то сказал.

Лоб Генриха разгладился.

— Сэр Раймонд и лорд Галеран, сядьте. Мне было бы неприятно без нужды терять хороших бойцов, тем паче что теперь мы, пожалуй, сможем по-другому пролить свет на это дело. В Вестминстер прибыл лорд Вильям Бром.

Обернувшись, чтобы приветствовать отца, Галеран заметил, как окаменел Фламбар и вытянулось лицо у Лоуика. Разумеется, такого поворота событий никто из них не ожидал.

Чего же они ожидали?

Вероятно, того, чтобы смерть Галерана стала свершившимся фактом раньше, чем его отец о чем-либо узнает.

Дверь распахнулась, и вошел лорд Вильям, споря с библейским величием Фламбара богатством одеяния, блеском золота и драгоценных камней. Следом выступали три его стражника, столь же рослые и важные, как он сам. Галеран настолько привык видеть отца в поношенной одежде из домотканой холстины и сыромятной кожи, что чуть было не рассмеялся вслух от пышности его сегодняшнего наряда.

Впрочем, наряд этот сослужил свою службу. Благодаря ему ни у кого не осталось сомнений о высоком положении отца.

Лорд Вильям, не медля и не торопясь, подошел прямо к трону, преклонил колени перед королем и простер к нему руки. С довольным блеском в глазах Генрих накрыл его руки своими в торжественном приветствии. То была несколько упрощенная, но оттого не менее весомая клятва в верности.

— Лорд Вильям, — промолвил Генрих, — мы счастливы лицезреть вас в столь добром здравии.

— Благодарю, сир, — поднимаясь с колен, откликнулся отец Галерана. — Возможно, при других обстоятельствах я полежал бы в покое еще день-другой, но до меня дошли слухи о том, что Раймонд Лоуик был в Уолтхэме и спрашивал обо мне каждого встречного. Я счел за благо лично выяснить, что за нужда была ему во мне. — И лорд Вильям остановил недобрый взгляд на Лоуике и архиепископе. — Похоже, у него сложилось впечатление, что я уже при последнем издыхании.

— Неужто? Милорд, мы не намерены подвергать опасности ваше здоровье и благополучие. Прошу вас, сядьте.

Генрих велел принести стул — единственный в палате стул, кроме трона, на котором сидел он сам. Разумеется, это могла быть просто забота о больном человеке, но Галеран совершенно ясно понял, что его отца король выделил из всех присутствующих.

Он как будто сказал: «Поддержи меня, лорд Вильям Бром, и я признаю тебя одним из самых могущественных баронов, первым на всем севере Англии. И облагодетельствую твою семью нынче и в другой раз».

Как только лорд Вильям уселся удобно, король сказал:

— Вы прибыли как нельзя вовремя, милорд, ибо вы, и никто другой, должны помочь нам разобраться в одном щекотливом вопросе. Сэр Раймонд Лоуик заявляет, что был по всем правилам помолвлен с леди Джеанной прежде, чем состоялась ее помолвка и свадьба с вашим сыном Галераном.

Лорд Вильям воззрился на него с таким видом, будто ему сообщили, что солнце сделано из сыра.

— Чепуха, сир!

— Он представил нам документ, который можно признать подлинным. К несчастью, все свидетели, подписавшие его, уже умерли.

— Сир, окажите милость, велите прочесть мне имена этих свидетелей.

Дослушав до конца, лорд Вильям презрительно фыркнул.

— Кому-то пришлось прочесать вдоль и поперек всю Нортумбрию в поисках известных людей, упокоившихся с миром в последние десять лет, сир. Но мы, старики, еще живы, и память нас до сих пор не подводила. Так вот, насколько я помню, эти люди ни разу в жизни не собирались одновременно все в одном месте, тем более — в Хейвуде. Случись такое, я знал бы об этом. Кроме того, я не услышал множества имен, которые непременно должны были бы стоять под этим документом, удостоверяя его подлинность. Например, моего имени.

— Быть может, лорд Фальк не хотел давать этому событию широкой огласки, — с плохо скрываемым отчаянием предположил Фламбар. — Этот документ, в законности коего я не сомневаюсь, ставит под сомнение право лорда Галерана на ребенка, жену и замок, так что ваше желание опровергнуть его подлинность неудивительно, лорд Вильям. Один меч рассудит спорящих.

Генрих задумчиво посмотрел на него.

— Милорд архиепископ, я не понимаю вашей горячности.

Фламбар пытался совладать с собою.

— Сир, я хочу лишь торжества истины, как мне и подобает.

— Тогда, вероятно, вместо того, чтобы вовлекать в бой лорда Галерана, никому не причинившего зла и уже отмеченного благодатью господней за свои подвиги в Святой Земле, нам следует предложить Раймонду Лоуику доказать истинность его притязаний, пройдя испытание раскаленным железом?

Лоуик не был трусом, но побледнел при одной мысли о том, что свою ложь ему придется доказывать, держа в руке докрасна раскаленное железо, а потом проверять, насколько сильно сожжена ладонь.

— Сир, я настаиваю на моем праве доказать истину мечом, — заявил он.

— Ваше величество, — вступил архиепископ, — тяжелее всех в этом деле грех той, которая скрыла первую помолвку, вступила в незаконный союз с лордом Галераном, а потом презрела и данные ему обеты, не говоря уже об убийствe своего нежеланного дитяти…

— Ради бога!.. — Но снова Рауль остановил друга, не дав ему нанести архиепископу тяжких увечий.

— Сядьте, лорд Галеран, — прикрикнул король, — до сих пор я не слышал ничего об убийстве.

— Потому что убийства не было, — прорычал Галеран, сверля взглядом архиепископа.

— Так отчего же умер ребенок? — мягко обратился к королю Фламбар. — Здоровый мальчик, сир, восьми месяцев от роду, который однажды заснул и больше не проснулся. В самую ночь его погребения, погребения своего единственного ребенка, Джеанна Хейвуд в супружеской постели совокупилась с сэром Раймондом. Добровольно, сир. Мне кажется, что именно леди Джеанну следует подвергнуть испытанию железом.

Галеран почувствовал, как изменилось настроение в палате. До сих пор ему удавалось избегать разговоров о Джеанне, отвлечь внимание от нее, но теперь ее судили, ей угрожала опасность. Да, она изменница, прелюбодейка, этого не скроешь. Но то, что сказал Фламбар, куда ужаснее. Неверную жену могли помиловать; в конце концов, главным ее судьейбыл муж. Но к детоубийце суд будет безжалостен.

— Ребенок, который умер, был моим сыном, — заговорил Галеран как можно спокойнее. — И если бы причина его смерти внушала мне подозрения, разве не я первый принял бы меры?

— Так вы, милорд, знаете, отчего умер ваш сын? — в притворном изумлении ахнул Фламбар.

— Я знаю, что она не стала бы убивать Галлота, — отвечал Галеран, обращаясь к королю. — Сир, жена моя любит детей, и ее желание иметь собственного ребенка было поистине велико. Потому я и решил взять меч во имя господа и отправиться в далекий, опасный поход. Господь наградил нас первенцем — дар тем более бесценный, что мы ждали его много лет. Я могу представить суду сколько угодно свидетельств о том, что моя жена была самоотверженной матерью и глубоко скорбела об утрате ребенка.

— Могу поклясться, так оно и было, — подтвердил лорд Вильям. — Она не льет слез, не причитает в голос, подобно другим женщинам, но те, кто знает ее, видели, как неутешно было ее горе.

— Вопрос не в том, была ли глубока ее скорбь, — возразил архиепископ Лондонский, — но в том, предавалась она блуду с этим человеком в день погребения своего дитяти или нет.

И Лоуик сказал:

— Так было, сир.

Он говорил с видимой неохотой, и Галеран подумал, что, верно, и он хочет отвести опасность от Джеанны. Что ж, это делало ему честь.

— У нее были на то причины, сир, — сказал Галеран, понимая, что ступает на коварную почву. Даже если ему удастся объяснить поступок Джеанны этим людям, нельзя ни словом обмолвиться о ее войне с богом. — Моя жена созналась мне во всем, подробно рассказала, как все случилось. Проще говоря, она помешалась. Ведь она думала, что я погиб; а когда, как по мановению божию, лишилась сына, от горя разум ее помутился. Да, она согрешила с Лоуиком, но лишь единожды, пока рассудок не вернулся к ней. Пусть Лоуик попробует не подтвердить мои слова.

— Сэр Раймонд? — вопросил король.

Лоуик покосился на Фламбара, но затем сказал:

— Да, сир, это было только один раз, и я тоже не верю, что в то время она была в здравом уме. Я пытался противиться ей, но оказался слишком слаб.

По палате прошел оживленный шорох, почти смешок, и Галеран почувствовал, что ему стало немного легче. Он был почти благодарен Лоуику: тот видел, какая опасность грозит Джеанне, и старался уменьшить ее.

Если б не проклятый подложный документ, он вообще прижал бы Лоуика к сердцу в порыве братской любви. Хотя подделка скорее всего дело рук Фламбара, которому нужно, чтобы Джеанну оставили в заточении.

Весь гнев Галерана теперь был направлен на архиепископа.