— Рад видеть вас, милорд. Я брат Фортред, посланник архиепископа. Вот мои товарищи, брат Эйден и брат Нильс. Позвольте мне от имени архиепископа Фламбара поздравить вас с окончанием вашего благословенного похода в Святую Землю и с благополучным возвращением.

— Я признателен его преосвященству за добрые слова. Из Иерусалима я привез с собою несколько реликвий. При возможности вы обязательно должны посетить меня в Хейвуде, и я подарю вам одну из них для архиепископа.

Это был явный подкуп, но монах лишь с достоинством кивнул.

— Заверяю вас, милорд, его преосвященство будет вам благодарен. При возможности непременно заедем.

— Конечно, Галеран, конечно, — с видимым облегчением поддакнул Губерт и ввел гостей в зал, где Галеран тут же заметил Алину, старательно расставлявшую на столе блюда со сладкими печеньями и кувшины с вином, а помогал ей — в том не могло быть сомнений — Рауль.

Джеанны в зале не было, как они и договорились. Проходя мимо Рауля — благоухающего Рауля в относительно чистой одежде, — Галеран шепнул:

— Как это тебе удается всякий раз помыться раньше меня?

— Обаяние, больше ничего. Что ты намерен предпринять? Мне надеть доспехи?

— Не можем же мы поднять оружие против архиепископа. Посмотрим, чего могу добиться я моим обаянием.

Галеран подошел к брату Фортреду, который, сидя на скамье, потягивал вино. Оба его приспешника неловко топтались рядом. Один из них держал наготове восковую табличку, дабы вести хронику событий.

— Итак, — промолвил Галеран, присев рядом, — что привело вас в эти края, преподобный брат? Я, как вам известно, только что вернулся в Англию, но если в мое отсутствие не уплачивались налоги или если, упаси боже, кто-нибудь из моих людей как-нибудь оскорбил святую Церковь, вы можете быть уверены, я разберусь с этим.

На впалых щеках монаха выступил легкий румянец; он явно не знал, что сказать, но вскоре овладел собой.

— Увы, милорд, это и случилось. До епископа дошли вести о прискорбном разладе в вашем доме. Подобные происшествия могут иметь самые нежелательные последствия, и вот мы приехали расследовать это дело.

— Понимаю. И что же вам удалось выяснить?

Монах суетливо обвел взглядом полный народа зал.

— Милорд, быть может, нам лучше побеседовать наедине…

— Отнюдь, — любезно улыбнулся Галеран. — Для простых людей полезно и поучительно видеть, как улаживаются подобные дела.

Брат Эйден с испуганным видом торопливо записывал.

Фортред отставил кубок и сел прямее.

— Значит ли это, милорд, что сведения архиепископа неверны? Говоря откровенно, ему стало известно, что жена ваша предалась блуду и родила ублюдка.

— Спасибо за откровенность, — холодно промолвил Галеран. — Это правда, жена моя родила ребенка, отцом коего являюсь не я. Но я не советовал бы никому — будь он даже посланником самого папы — называть ее блудницей.

Фортред побледнел, а Эйден выронил стило.

— В самом деле, милорд, — выдавил Фортред, — возможно, здесь мы… но все же, — с достоинством договорил он, — леди Джеанна, бесспорно, согрешила!

— А мы с вами разве без греха? Она прощена.

В толпе послышался тихий, но хорошо слышный ропот.

— Кем же? Богом? — осведомился Фортред.

— Об этом спросите у Него. Она получила прощение от меня.

— Воистину, милорд, это благородно.

Галеран спокойно встретил подозрительный взгляд монаха.

— Брат Фортред, я лишь недавно ступал по той земле, которой касалась стопа господа нашего. Разве не учил Он, что только те, на ком нет греха, могут бросить свой камень? А ведь речь, если не ошибаюсь, шла именно о женщине, застигнутой за прелюбодеянием.

— Воистину так, милорд. Но в наше смутное время нам приходится мыслить более приземленно…

Галеран возвел взор к закопченным балкам.

— Почему мне кажется, что Христос не согласился бы с вами?

— Милорд, теперь не время для досужих бесед! Архиепископ Фламбар обеспокоен тем, что вы можете сделать свой неудачный брак предлогом для проявлений жестокости.

Галеран посмотрел на Фортреда.

— Вы можете уверить его преосвященство в том, что я так не поступлю, — по крайней мере, если моя жена больше не согрешит.

— Более того, — продолжал Фортред, видимо, начиная наконец приготовленную заранее речь, — он чувствует, что постоянное присутствие очевидного доказательства ее падения может истощить терпение даже самого терпеливого мужа…

— Но, с божьей помощью, не нарушит его.

Фортред встал со скамьи.

— Милорд, мне поручено принять на себя хлопоты о незаконнорожденном ребенке и доставить его в Йорк, где о нем будут надлежащим образом заботиться до окончательного устройства дела.

— О каком деле говорите вы, брат Фортред?

— Чей это ребенок?

Тогда Галеран тоже встал, втайне радуясь, что на нем до сих пор залитые чужой кровью доспехи.

— Кто, кроме матери, может заявить права на это дитя?

Фортред невольно отступил.

— Отец, разумеется.

— Кто он?

— Как, вы не знаете? — В этот миг брат Фортред был похож на человека, который бодро шел по твердой дороге и вдруг провалился в трясину.

— Скажите же мне.

Монах оглянулся на своих товарищей, взыскуя совета, но те лишь глупо ухмылялись. Тогда он, сузив глаза, обратился к Галерану.

— Милорд, сэр Раймонд Лоуик сознался на исповеди, что является отцом этого ребенка. Он раскаивается в своем грехе, но заявляет, что и он, и леди Джеанна считали вас погибшим в то время, когда произошло зачатие. Он приветствует ваше благополучное возвращение и искренне сожалеет о содеянном. Во искупление — понимая, сколь неуместно присутствие его дочери в вашем доме, — он готов принять на себя бремя забот о ребенке.

Прежде чем ответить, Галеран помолчал, а затем заметил:

— Мне представляется, что он должен был бы понести более суровое наказание.

— Да. Господин мой архиепископ наложил на него виру в двадцать шиллингов и присудил ежедневно молить бога об искуплении греха.

Галеран кивнул.

— Моя жена тоже ревностно молит бога, дабы Он ниспослал ей прощение, но, думается мне, она должна заплатить и виру. Милорд Губерт, нельзя ли одолжить у вас денег?

— Отчего же нет, — отвечал тот, с тревогой глядя на Галерана, и тотчас послал слугу за кошельком.

Галеран снова обернулся к Фортреду.

— Что до младенца, то мы настаиваем, чтобы бремя забот по его воспитанию было возложено на наши плечи.

Монах побледнел, но западня, перед которой он оказался, была неизбежна.

— Но, милорд, это значило бы обременить вас, тогда как вы ни в чем не повинны.

— Разве? Не я ли оставил мою жену без присмотра и наставления на долгие месяцы? Даже святейший папа Урбан, призывая к крестовому походу, сомневался, должны ли в нем участвовать те, кто имеет жен. Велика мудрость божия.

— Но, если и был на вас грех, милорд Галеран, участие в святом походе искупает все!

— Тогда я уверен: Отец наш небесный дарует мне силу, дабы я вытерпел присутствие этого маленького неудобства в моем доме.

Щеки брата Фортреда покрылись красными пятнами.

— Милорд, архиепископ настаивает, чтобы ребенок находился под его опекой до окончательного разрешения этого дела!

Галеран положил руку на эфес меча.

— Брат Фортред, младенца нельзя разлучить с матерью, ибо он еще не отнят от груди.

— Но можно найти кормилицу…

— Я не верю, чтобы можно было вскармливать высокорожденное дитя молоком простолюдинки.

— В таком случае…

— И, кроме того, я не допущу, чтобы жена моя отправилась в Дургам вместе со своей дочерью. Я только что вернулся из далекого похода и желаю обрести то, что положено мне по праву супруга.

Тонкие губы брата Фортреда искривились в улыбке, весьма напоминающей злобный оскал, но доводы его, как видно, были исчерпаны.

Галеран воспользовался этим, чтобы призвать Джеанну. В мгновение ока она уже стояла подле него, склонив голову, являя собою образец женской покорности.

— Вы посылали за мною, господин?

— Да, жена. Оказывается, Раймонд Лоуик исповедовался в своем грехе архиепископу Дургамскому и был прощен. Он заплатил в церковную казну двадцать шиллингов и обещал принять на себя все хлопоты по воспитанию маленькой Донаты. Мне кажется, будет справедливо, если ты заплатишь ту же цену.

Услышав о том, что растить Донату будет Раймонд, Джеанна сначала вспыхнула, потом побледнела от ужаса, но затем до нее дошел смысл последующих слов мужа; ее глаза расширились, и Галеран понял, что она борется с неудержимым приступом смеха.

Ему и самому пришлось крепче сжать губы.

Прибежал слуга Губерта с кошельком. Он подошел было к своему господину, но тот указал ему на Галерана. Галеpaн взял кошелек и бросил его прямо в руки Джеанне.

Глубоко вздохнув, она преклонила колени перед монахом.

— Брат Фортред, архиепископ мудр и милосерден. Я охотно отдаю эти деньги на его святые нужды и лишь прошу и вас, и его не забывать меня в ваших молитвах к всемогущему и милостивому Отцу нашему, дабы ниспослал Он мне прощение.

Лишь только кошелек с деньгами оказался в руках остолбеневшего монаха, Галеран с изысканной учтивостью помог Джеанне подняться с колен.

— Я также благодарю архиепископа за то, что он примирил меня с Раймондом Лоуиком, столь постыдно воспользовавшимся моим отсутствием, и обещаю не поднимать руки на Лоуика, если только он не оскорбит меня вторично. Можем ли мы на этом считать дело улаженным, брат Фортред?

— Сомневаюсь, — буркнул монах, выходя из зала в сопровождении обоих своих спутников. Брат Эйден замешкался, собирая таблички, и испуганно улыбнулся Галерану. Во дворе монахи взобрались на мулов и потрусили к воротам под надежной защитой вооруженных стражников.

— Галеран, — шепнула Джеанна, — как ты это сделал? — И посмотрела на него взглядом, исполненным такого благоговейного восхищения, какого он, пожалуй, не удостаивался ни разу в жизни ни от кого, а тем более от нее. Он улыбнулся, чувствуя себя так, будто убил семиглавого дракона.